ла призрак Жизели. Рене Тесарек вскинул руку вверх и вцепился в Магдину изящную ножку, которая как будто специально напрашивалась на такой поступок, и до того сдавил ее, что несчастная балерина вскрикнула от боли. Оркестр под управлением дирижера Вацлава Коломазника грянул соло, это было соло Магды Звержиновой-Пержиновой, но ее нога застряла в стальном кулаке Рене Тесарека безнадежнее, нежели лапа лисицы в капкане.
Потребовалось две-три секунды, чтобы Тонда Локитек пришел в себя и, одним прыжком оседлав Тесарека, вывернул ему левую руку за его же спину, а большим пальцем правой руки нажал на глазное яблоко.
— Отпусти ее, идиот, не то я тебе гляделки выдавлю! — пригрозил он.
Тесарек, словно по мановению волшебной палочки, протрезвел, по крайней мере настолько, что выпустил драгоценную ножку из своей лапы и позволил вывести себя на улицу. Здесь Тонда Локитек, обиженный на весь свет и на себя, отпустил его и поддал коленом под зад со словами:
— Вали отсюда подальше, мразь, да смотри никогда не попадайся мне на глаза!
Когда чуть было не сорванный спектакль окончился, награжденный бурными аплодисментами, около пульта помрежа столпился собранный наскоро военно-полевой суд. Здесь присутствовал хореограф Крута, старший машинист сцены Кадержабек, оба помрежа и дирижер Коломазник. Для полноты ощущений не хватало лишь фельдкурата — но духовного пастыря театр у себя не держал. Разговор был бурным. Балетмейстер Крута затребовал головы виновных, если можно, незамедлительно, свеженькими, с еще хлещущей кровью.
Но старый тактик Кадержабек, качая своей головой, разводил руками, причмокивал и ссылался на давнишние инциденты, которым на театре, увы, уже не осталось ни одного живого свидетеля, и тем самым отводил грозу от своих парней, как перепелка отводит обманными маневрами опасность от своего гнезда.
Вынесенное наконец и утвержденное позже на совещании руководства решение соответствовало серьезности происшедшего инцидента: прима-балерина Магда Звержинова-Пержинова была приговорена к штрафу в размере пятисот крон за опоздание на выход. Когда она в слабой попытке защититься сослалась на то, что кто-то держал ее за ногу, директор балетной труппы ответил, что это послужит ей наукой и в дальнейшем она не станет крутить романы с рабочими сцены. А в режиссерском отчете появилась запись, которая, несомненно, войдет в историю чешского театрального искусства: «Во время спектакля «Жизель» на сцену проник неизвестный индивидуум, прежде работавший в данном театре монтировщиком декораций, чем создал фактор риска, угрожавший серьезным срывом, который благодаря сценической технике был вовремя ликвидирован».
— Litera scripta manet — Что написано пером, не вырубишь топором, — заметил Тонда Локитек, когда это резюме дошло до его слуха.
А Франтишек отправился покупать словарь иностранных слов, сообразив, что в его образовании имеются существенные пробелы.
Глава шестнадцатаяГИБЕЛЬ «ТИТАНИКА»
Где-то через неделю после печальной памяти спектакля «Жизель», за который Магда Звержинова-Пержинова схлопотала незаслуженный штраф, в большом зале административного здания, то есть там, где некоторое время назад, отмечая премьеру «Наших спесивцев», Мастер Слепичка спутал Франтишека с Павлом Лукашеком, происходило собрание недавно созданной первичной организации ССМ.
Преследуемая ударами судьбы, прима-балерина, перенесшая полгода назад операцию мениска, только-только вернувшись из санатория в Кладрубах, была осчастливлена должностью председателя ПО ССМ, от которой уже напрочь отказались несколько кандидатов, сославшись на занятость или состояние здоровья. Однако ни то, ни другое не помешало им на следующий же день после учредительного собрания, где они, само собой разумеется, тянули руки за выдвижение Магды, разводить сплетни, будто коленка у примы настолько плоха, что, судя по всему, долго ей танцевать не придется и потому она решила делать карьеру посредством общественной работы.
И вот неувядающая исполнительница Одетты-Одилии, Джульетты и Жизели расположилась за председательским столом. Начинающий певец Ота Беднаржик, назначенный в ревизионную комиссию, уселся к роялю, будто собирался сопровождать свое сообщение фортепианными импровизациями. Недавний выпускник Академии музыкального и театрального искусства, артист Петр Сваровски, избранный культоргом, занял место слева от Магды, а казначей Милушка Красова из бухгалтерии, робея и смущаясь в присутствии такого количества служителей муз, забилась в уголок, притаившись за поднятой крышкой рояля Оты Беднаржика.
Заместитель председателя, молодой драматург Попелка, не явился, и, когда Магда Звержинова-Пержинова попыталась объяснить его отсутствие, кто-то из семнадцати присутствующих членов ССМ крикнул с места, что он сидит дома и лущит горох. Несколько человек засмеялись, но Магдочка возмущенно вскинула брови. Потом они у нее стали медленно, словно крылья умирающего лебедя, опускаться.
Далее Магда объявила, что Зузана Выплелова, член комитета без портфеля, отсутствует по причине заболевания ангиной, и какой-то остряк крикнул:
— Зузана ждет Романа!
После чего с места поднялись Павел Лукашек и его новый дружок-собутыльничек, театральный художник-архитектор Вавра, и заявили, что заставлять Зузану ждать Романа в одиночестве они считают бестактным. И, поднявшись, двинулись «кинуть по стопарю».
Становление новой молодежной организации в театре проходило бурно. Чтобы не согрешить против истины, необходимо заметить, что первыми вступили в ССМ самые молодые представители театральных цехов, два-три амбициозных юноши из дирекции и несколько девушек из административных отделов. То есть те, кто в определенной ситуации не мог считать себя незаменимым. Но вот цвета рабочего класса, хотя и с честью, защищал один лишь Франтишек.
Истоки гражданской активности могут быть разными, и кому-нибудь может показаться, что гражданская ангажированность Франтишека Махачека совпала с его вступлением в ССМ. Но тот, кто так считает, ошибается. Истоки ее были в том, что Франтишек начал интересоваться работой всего театра как единого целого, сумел в нужный момент дать решительный отпор бездарному бригадиру Цельте и вообще начал мыслить самостоятельно, запрезирав приспособленчество и террор группового заблуждения.
Конечно, Франтишек еще не созрел окончательно политически, но уже начал созревать, и Союз социалистической молодежи сорвал его с ветки, словно яблоко, может быть еще кисловатое, но такое, что, полежав, несомненно, дойдет до нужной кондиции. Только не надо ему подкладывать соломку или держать в теплице. Лично Франтишеку это и не грозило.
Молодежи необходим вожак, но в данной конкретной ситуации, когда большинство оперных певцов ходит, укутав горло шарфом, в вечном страхе простудиться, и когда загнанные артисты подсчитывают репетиции, съемки на натуре, спектакли и дубляжи, не оставалось ничего иного как обратиться к единственному представителю исторически проверенного рабочего класса. Так или иначе, но именно рабочий класс всегда и все тащит на своих плечах. И Франтишек своему новому назначению противиться не стал.
Тем временем на дворе уже стоял май и весна лютовала вовсю. Девчонки скинули теплые одежки, словно грецкие орехи свои зеленые мундирчики, и вечерами в Летенских садах или на Петржине приходилось оставлять на лавочке записку «Занято», если ты хотел после кино или театра найти свободное местечко. Франтишек метался по театру и безрезультатно агитировал народ спуститься в трюмы под сцену на воскресник. Отговорок и уверток была куча, а что касается желающих — почти никого. Но Франтишек не сдавался. Не получилось ни с актерами, ни с обычно уступчивыми административными деятелями. И он доверчиво кинулся к Тонде Локитеку и Михалу Криштуфеку, хотя отлично знал, что оба друга наблюдают за его действиями со все возрастающим беспокойством и нескрываемыми опасениями.
— Рехнулся, что ли, — вздохнул Тонда, когда Франтишек явился к нему с нелепой просьбой прийти в воскресенье, на которое выпал их выходной, повкалывать на уборке помещений под сценой. Здесь ожидались большие, поистине революционные перемены, а именно полная электрификация и механизация. — От тебя и не такого дождешься! Меня господь за то карает, что вопреки жестокой реальности сердце у меня чересчур мягкое!
А Михал Криштуфек фыркнул:
— С артистами накрылся? Накололи тебя, так, что ли? Теперь тебе работяги хороши стали? Так?
— Работяги мне всегда были хороши, — ответил Франтишек, и Михал покачал головой, как человек, уверенный в своей правоте. Все, что бы он ни сказал, непременно так и есть.
— Смотри не раззнакомься с нами, когда станешь директором! Как только человек вскарабкается наверх, всех друзей забывает. Воздух там, наверху, уж больно разреженный, а давление низкое. Кой у кого мозги перестают работать, и не только мозги, а, может, и еще кое-что.
Итак, Франтишек с Тондой и Михалом в свои выходные освободили машинное отделение под сценой и демонтировали старые лебедки. И когда через неделю приехали эксперты из «Транспорта Хрудим» с новыми электромоторами и пультами управления, то поставили и смонтировали все механизмы за короткий срок, не мешая нормальной работе театра.
Театральное руководство выразило членам Союза молодежи благодарность, а технарям, ответственным за проведение акции, подписало внеочередную премию.
Магда Звержинова-Пержинова смирилась с отставкой с должности председателя ПО ССМ, ибо во время пируэта на спецспектакле «Бахчисарайский фонтан» у нее снова забастовало колено. Не помогла даже заячья лапка, которую она таскала в сумочке и гладила перед каждым выходом на сцену. В тот же вечер она очутилась в хирургическом отделении знаменитой Военной клиники в Стршешовицах.
Новым председателем был избран Франтишек — вероятнее всего потому, что не нашлось другого. Франтишек же привел с собой Тонду и Михала, раззадорив их бутылкой «Охотничьей» и яркими, дерзкими планами.