События получили неожиданный оборот. Пану Пароубеку удалось героически оторвать Птачека от Дездемоны, но Иржи Птачек набросился на него. На губах его пузырилась пена, глаза сверкали безумием. Если б не своевременное вмешательство Тонды Локитека, которого притащила спасенная от бесчестья Дездемона (Ага, теперь тебе и я хорош, мелькнуло у Тонды в голове, о чем он тут же забыл), еще неизвестно, чем бы кончилась вся эта история. Но она кончилась благополучно. Иржи Птачека увезли в психбольницу, ту самую, что в Праге-Богницах. Дездемону отвели в медпункт, где сделали инъекцию, и после объявленного по техническим причинам получасового перерыва спектакль продолжался.
Премьера прошла блестяще, правда Франтишеку на следующий день пришлось постоять на ковре и основательно попотеть, прежде чем он смог убедить руководство, что фан-клуб является всего лишь вымыслом, плодом больного воображения Птачека и ПО ССМ не имеет с этим ничего общего. Ему поверили, но не так чтобы очень. Режиссер Кубелик придерживался мнения, что нет дыма без огня, и призвал Франтишека быть бдительным и осторожным. Бригадир Цельта бегал к шефу драматической труппы и нашептывал, что рыба, дескать, всегда портится с головы. Впрочем, это был последний удар ниже пояса, нанесенный Цельтой ребятам. Неделей позже истекал срок трудового договора, и Цельта уходил в Исследовательский институт театральной техники, что вызвало вполне справедливое ликование в театральном коллективе, а в Институте столь же справедливые скепсис и уныние.
В один прекрасный день, в начале декабря, когда Франтишек договорился с Ленкой пойти за рождественскими покупками (о, где вы, времена, когда, кроме Кларки, у Франтишека не было никого, кому хотелось бы сделать подарок!), его вдруг как назло пригласил в свою каморку бригадир Кадержабек. Франтишек проводил Ленку, дожидавшуюся его после дневной смены перед театром, в ближайшее бистро, а сам поспешил к Кадержабеку. Его томило мрачное предчувствие какого-нибудь нового аврала. У инженера Демартини, который отвечает за технику, нет фондов зарплаты, и потому все валят на молодежь. И бригадиру Кадержабеку наверняка поручили оказать на Франтишека психологическое давление, так как самому инженеру Демартини Франтишек уже напрочь отказал.
Но старший машинист пан Кадержабек несказанно Франтишека удивил и огорошил.
— У меня к тебе предложение, — улыбнулся он во весь рот, где зубов осталось не более, нежели апостолов на Пражских курантах.
— И какое же, пан Кадержабек? — поинтересовался Франтишек.
— Что скажешь, если мы назначим тебя бригадиром? Ты собираешься жениться, и лишние деньги не помешают. Ну как?
Франтишек с недоверием покосился на пана Кадержабека, ибо узрел в этом предложении некий тонкий подвох, связанный с какими-нибудь неожиданными заданиями. От начальства всего можно ожидать.
— Но, пан старший машинист, куда, в какую бригаду?
— Как так куда? Да в вашу бригаду, куда же еще? Не понимаешь, что ли? — ответствовал пан Кадержабек и нагнулся, чтобы извлечь из шкафчика бутылку «Гамбринуса».
— Но ведь у нас уже есть бригадир — Руда Ружичка, — окончательно запутавшись, промямлил Франтишек.
Он вспомнил предшественника Руды Ладю Кржижа, и сердце его сжалось.
— Слышь-ка, Франтишек, — сказал старший бригадир Кадержабек, отхлебнув пива прямо из горлышка. Он деликатно обтер бутылку заскорузлой, щедро отмеченной мозолями ладонью, которыми награждает только лишь тяжелый физический труд, и протянул бутылку Франтишеку: — Что до меня, то я против Руды Ружички ничего не имею. С ним все в порядке. Но ведь он пришел к нам после техникума. Вот я и предложил инженеру поставить его на место Цельты. А тебя передвинуть на его место. Что скажешь?
Пока пан Кадержабек вел свои речи, Франтишек уже успел все решить. Работать там, где работал когда-то Ладя Кржиж, казалось заманчивым и в какой-то мере даже символичным. Но одному богу известно, почему Франтишек счел, что негоже так уж сразу соглашаться, а утвердительный ответ можно давать, лишь немного поломавшись.
— Не знаю, пан мастер, — сказал он крутясь, будто уж на сковородке, — у меня и без того дел по макушку. Институт, общественная работа в ССМ…
— Смотри не наклади в штаны со своим ССМ, — рявкнул Кадержабек и выхватил бутылку из рук Франтишека, у меня в жизни такой общественной работы было хоть отбавляй… И видишь, руки пока не отсохли. Все! С первого января заступаешь! Да не забудь расписать ребятам премиальные, не то они тебя по стенке размажут.
Ленка за столиком в бистро уже извертелась от нетерпения на своем стуле, но, когда Франтишек сообщил ей великую новость, засветилась, словно горное солнышко:
— Купи нам с первой получки коляску фирмы «Stegner».
Но Франтишек нахмурился:
— Никаких «Stegner», дорогая, они для снобов, которым деньги девать некуда. «Liberta» тоже подойдет, а на оставшиеся купим тебе шубу, чтобы вы у меня случайно не простыли! — И он погладил Ленку по выпуклому животику, вздымавшемуся под трикотажным платьицем, как гора Ржип.
И Франтишек свое обещание исполнил. Через неполных шесть недель Ленка, в белом платье и черно-белой кроличьей шубке, стояла плечом к плечу с Франтишеком в церемониальном зале небольшого замка в Ростоках, под Прагой, перед депутатом местного Национального комитета. Оба они отвечали на вопросы. Из ответов стало ясно, что каждому из них известно состояние здоровья партнера и что, вступая в брак добровольно и полюбовно, они решили носить общую фамилию Махачек.
Этому торжественному моменту предшествовало несколько неприятных минут, когда Франтишек приехал в Тишнов просить Ленкиной руки (на этой допотопной формальности настояла Ленка) и ее матушка пустила слезу, а батюшка, демонстрируя манжеты сорочки, укоризненно засетовал:
— Значит, с учебой покончено! А я вам так верил, Франтишек!
Папаша Франтишека отказался принять участие в торжестве. Более того, пригрозил лишить его наследства, чего законы Чехословацкой Социалистической Республики, естественно, не допустили бы, если б было чего лишать. Впрочем, жизнь даровала Франтишеку также приятные сюрпризы, например приезд тети Анички и ее роскошный свадебный подарок. На свадьбе Франтишек увидал тетю Аничку в оригинале впервые в своей жизни. Правда, это уже была не та молодая смеющаяся Анна Пролетарка с городского пляжа, но среди гостей она чувствовала себя как рыба в воде и, более того, сделала лучший, по единодушной оценке собравшихся, подарок: напольные часы с музыкой. Часы играли песенку «Когда я шел через путимские ворота…» и показывали месяцы и годы.
После официальной церемонии в винарне замка было устроено застолье, а потом нетрадиционное посещение вечернего представления «Отелло», куда гостей отвез театральный автобус. Изнуренные излишествами еды и пития, они, подремывая, кляли на чем стоит свет «Отелло» и всю эту дурацкую затею.
Впервые за три года Франтишек находился в зрительном зале как зритель. Он сидел в директорской ложе рядом со своей прелестной женой, чей животик весьма явственно выступал под белым платьем, и свидетельницей Ленки, бывшей ее соученицей Дашей Новаковой. Свидетель Франтишека Тонда Локитек ставил на сцене декорации и махал им рукой. Ничего не поделаешь — работа есть работа, должен же кто-то монтировать венецианские улицы, Дворец дожей, причал и крепость на острове Кипр.
Франтишек кидал окрест хозяйский взгляд и шепотом обращал внимание Ленки и Даши то на закрытую оркестровую яму, то на изысканные декорации, то на другие интересные театральные детали, а когда на сцене появился Яго, худощавый, высокий, с лицом, искаженным ненавистью, Франтишек сообщил им доверительно:
— Это Ярослав Вейр. Настоящее, не сценическое имя — Ярослав Виммер. Актеры и рабочие сцены его недолюбливают: мизантроп и беспробудный алкаш, но артист — милостью божьей, в этом вы сейчас убедитесь!
И словно в подтверждение его слов, Яго начал свой знаменитый донельзя желчный монолог:
…Он выдвигает лишь любимцев,
А надо выдвигать по старшинству.
У этого дождешься производства!
О нет, мне мавра не за что любить!
«Тогда б я бросил службу», — шепотом суфлировал Франтишек реплику Родриго.
…Успокойтесь!
На этой службе я служу себе, —
продолжал Яго — Вейр.
Нельзя, чтоб все рождались господами,
Нельзя, чтоб все служили хорошо.
Конечно, есть такие простофили,
Которым полюбилась кабала
И нравится ослиное усердье,
Жизнь впроголодь и старость без угла.
Плетьми таких холопов! Есть другие.
Они как бы хлопочут для господ,
А на поверку — для своей наживы.
Такие далеко не дураки,
И я горжусь, что я из их породы.
Я — Яго, а не мавр, и для себя,
А не для их прекрасных глаз стараюсь,
Но чем открыть лицо свое — скорей
Я галкам дам клевать свою печенку.
Нет, милый мой, не то я, чем кажусь.[17]
Тут Ленка, вздрогнув от легкого отвращения, прижалась плечом к Франтишеку, ерзавшему в своем кресле, будто хоккейный тренер на скамейке для запасных игроков, пытаясь обратить его внимание на себя, но поняла, что Франтишек ее вовсе не замечает. Подобно великим хоккейным тренерам прошлого, он достал из кармана блокнот и начал в скудном свете рефлекторов делать пометки, издавая время от времени приглушенные восклицания. Он то подбадривал верного Кассия, то подсказывал вероломному Яго очередную подлость, ревновал вместе с Отелло и даже мучился муками оболганной Дездемоны.
— Генерал, в Венеции откажутся поверить, — восклицал в четвертом акте Лодовико.
Увидав, что пан Пукавец — Отелло отвешивает оплеухи Дарине Губачковой — Дездемоне, личико которой становится пунцовым, взволнованная судьбой несчастной Дездемоны Ленка в директорской ложе проливала живые слезы.