— А что я, по-вашему, должен делать? Приказать помощнику распустить людей, которых он набрал, и взять ваших?
— Это Америка, сэр. В жизни не все, как хочется, не так ли?
Белые рабочие сжали в руках инструменты. Кендрикс нес всю эту ахинею, а мы ждали, что из всего этого выйдет. Мы все встали за главным и оцепили стройплощадку. Затем быстро рассредоточились: одни контролировали все, что движется, кто-то из наших прыгнул к водителю и заставил его выключить зажигание. Остальные белые сами побросали инструменты. Сегодня все что-то слишком гладко идет; обычно белые работяги готовы драться. Через несколько минут в котловане стало тихо, как в заднице. Никто не шелохнулся. Когда появились полицейские, мы и не двинулись. Их было трое; они направлялись к нам с пистолетами в руках.
— В чем дело? — обратился к нам один из них.
Кендрикс выступил вперед.
— Сэр, то, что мы здесь делаем, совершенно законно. Я — директор организации „Сбывающиеся мечты". Наша цель — оповещать Управление экономических возможностей. На любом строительстве, в которое вложено более пятидесяти тысяч долларов, должно работать тридцать процентов черных и латиноамериканских рабочих. Мы сейчас пытаемся разрешить эту проблему и устроить на работу своих людей. А поскольку это строительство осуществляется на деньги, поступающие по статье о снижении налогов, подрядчик нарушает закон. Мы хотим найти мирный выход из положения, но они не идут нам навстречу. Поэтому вас сюда и вызвали. Но мы не уйдем, пока хотя бы нескольких наших людей не возьмут на работу. Все ясно и просто.
Копы переглянулись, потом посмотрели на стройплощадку.
— Слушайте, мы не хотим ничего обострять, — выступил главный, — мы же сказали этим ребятам, что берем двоих сейчас, а потом решим на собрании, сколько еще можем взять.
Мы с трудом удерживались от смеха. Быстро же он запел по-другому. Явно не хочет, чтобы такая информация просочилась. Хлопот тогда не оберешься.
— У вас есть квалифицированные рабочие? — вздохнув, обратился он к Кендриксу.
— Да, — тут же отозвался тот. — У меня полно квалифицированных рабочих.
— Ну, давайте двоих. А через неделю приезжайте, посмотрим, что можно сделать.
Кендрикс кивнул одному парню и мне. Я был вне себя от радости.
5
Лежа на пляже, я читала „Сто лет одиночества" и ждала Марию, Порцию и Клодетт. Хотя я и считала их своими лучшими подругами, виделись мы не так уж часто: все слишком заняты. Народу в этот будний день было немного. Летом я стараюсь ходить на пляж хоть раз в неделю, но более мерзкой воды я в жизни не видывала. Жалкое подобие Багамских островов. В прошлом году меня обожгла медуза. Теперь я только ноги окунаю.
— Ну как, не разочарована? — спросила Мария.
Я положила книгу и подняла глаза. На ней был цельный ярко-розовый купальник. Рослая, длинноногая, с роскошными формами, она выглядела потрясающе. Солнце зажгло оранжевым пламенем ее каштановые волосы и высветило ее веснушки.
— Еще не закончила, — ответила я, хотя прекрасно понимала, что она имела в виду не книгу. Можно подумать, что я уже всему свету растрезвонила о Фрэнклине.
— Да я не о книге говорю.
— О Фрэнклине?
— Ну да. А теперь встань, я хочу на тебя посмотреть. Никогда не видела тебя в бикини.
Я встала.
— Прекрасно выглядишь, девушка! Так держать!
Появилась Клодетт; в одной руке у нее был зонт, другой она толкала коляску с Шанель. Клодетт самая темная и самая красивая женщина, какую я знаю. Черные как смоль волосы закрывают ей плечи, сколько она не пытается собрать их в пучок. Она любит купаться, но солнца терпеть не может. На ней были шорты и шляпа.
— Ну как, содержание не хуже обложки? — обратилась она ко мне, втыкая зонт в песок.
— Меня интересует, сколько сантиметров. — Это, конечно, Порция — в белом бикини со шнуровкой сбоку. Она бы за пояс заткнула Кристи Бринкли на любой обложке „Спортс Иллюстрейтед".
— Да подождите вы! — воскликнула я. — Это же смешно, наконец. Сначала отвечу на твой вопрос, Мария: нет. Теперь на твой, Клодетт: было намного лучше, чем я думала. А теперь на твой, Порция: не твое дело. Скажу только одно: достаточно большой.
— Ах ты, задница! — возмутилась Порция. — Скажи мне, какой у него размер ботинок, какой рост и большие ли у него лапы. Остальное я сама вычислю.
— Все это — чистая чепуха, — бросила Клодетт. Отряхнув одеяло, она положила на него спящую Шанель. — Поверьте, все это чушь. Я знаю, что говорю. У меня было много высоких мужиков с большими ногами и маленьким членом. Таков и мой муж, но я не жалуюсь. Дело не в машине, девочки, а в машинисте.
— Мария, дай сигарету, — попросила я.
Все три уставились на меня, как на ненормальную.
— Чего?
— Вы что, не слышали, сигарету. И, пожалуйста, без лекций; дайте мне сигарету.
— С каких это пор ты закурила? — подала голос Клодетт.
— Я курила еще в колледже.
— Какая глупость начинать снова!
— Просто я нервничаю, а от этого мне хочется есть, но зачем же опять набирать лишний вес, который с таким трудом удалось сбросить?
— Да ты глупее, чем кажешься, — заметила Порция. — Натри мне спину кремом от загара.
Я взяла флакон, а Мария наконец дала мне сигарету. Натерев Порцию, я закурила.
— Ну и смешно же ты выглядишь, дорогая. Поворачивайся, я намажу тебе спину, — сказала я.
Я покачала головой. От первой затяжки у меня закружилась голова, от второй я почувствовала удовольствие, но от третьей меня аж повело, и я сунула сигарету в песок.
— А с чего это ты так нервничаешь? — спросила Мария. — Мы все пришли сюда, чтобы послушать о твоем чудо-мужчине, а от тебя не добьешься никаких деталей. Ну, скажем, не пожирает ли он своих подружек. А ты только говоришь нам, что нервничаешь.
— Ладно, ладно. Мне кажется, что я влюбилась. Он действительно чудо, воплощение мечты.
— И ты из-за этого так нервничаешь? — удивилась Клодетт.
— Я не во всем была с ним откровенна.
Порция уставилась на меня так, как будто хотела спросить, не об эпилепсии ли я умолчала, но, к счастью, обошлось.
— Ну и что? — проговорила она. — Всегда ведь что-то скрываешь. Вечная беда с бабами! Стоит доставить нам удовольствие, и мы думаем, что влюблены. Начинаем выкладывать подноготную, подробно рассказываем о своих романах, говорим о своих личных проблемах, до которых им дела нет, а что получаем в ответ? Узнаем, откуда они, сколько им лет и где работают, и баста. Нам надо с них брать пример. Да и в конце концов: чем меньше знаешь, тем легче жить. — Она огляделась. — Хотела бы я знать, куда сегодня подевались все мужики? Ну должны же здесь быть хоть какие-то пожарные, полицейские, а не одни лысые пенсионеры. Тьфу ты, черт.
— Да все на работе, где, вообще-то говоря, и тебе надо быть, — вмешалась Клодетт.
— У меня, к твоему сведению, сегодня свободный день. А вот тебе надо быть обвинителем.
— Ну уж нет, когда работаешь на себя, остается больше времени. А что же, по-твоему, ты должна ему сказать? — обратилась ко мне Клодетт, отвернувшись от Порции.
У меня перехватило в горле. Шанель проснулась и заплакала.
— Ну, например, что я была толстой. Хочешь, я перепеленаю малышку?
— Да она в порядке, Зора. И это все? Господи, но ведь ты, кажется, с этим справилась, чего же попусту беспокоиться?
— А почему ты на всякий случай не принимаешь таблетки? — спросила Мария.
— Ни в коем случае, — вмешалась Клодетт. — Разве ты не знаешь, что к ним привыкают?
— Ерунда! Я время от времени принимаю их, особенно перед спектаклем. Они помогают мне держаться в форме, но никакого привыкания я не чувствую.
— Ну, тебе это и не грозит, потому что ты пьешь, — подала голос Порция.
— Зато я не ношусь со своей штучкой, как с писаной торбой, и не выставляю ее напоказ, так что заткнись, Порция.
Она попала в точку. Порция уже хотела ответить, но ее опередила Клодетт:
— Угадайте, кто из нас в положении?
— Не я, — сказала Мария, роясь в своей пляжной сумке.
— Голову на отсечение, не я! — воскликнула Порция.
— Неужели снова ты? — Я с изумлением посмотрела на Клодетт.
— Да. Так и есть. Мы высчитывали, высчитывали, да, видать, просчитались. После этого я уж точно перевяжу трубы.
— Ну и правильно — мир от этого не рухнет, — не удержалась Порция.
Клодетт пропустила это мимо ушей. Мы знали, что Порция просто завидует и, хотя живет в прекрасном квартале, готова все отдать, лишь бы иметь то, что есть у Клодетт. Верную любовь и безопасность.
— А я не хочу детей, — сказала Мария.
— Почему?
— Просто не люблю их. Они мне на нервы действуют, у меня терпения на них не хватает. Да к тому же я слишком эгоистична.
— Но они такие забавные, — заметила Клодетт. — А на нервы действуют все, кто мозолит тебе глаза триста шестьдесят пять дней в году. Конечно, с детьми много забот, но они того стоят. К тому же это не такая уж каторга, если муж помогает.
— Тебе просто повезло. Не все мужики такие, — сказала Порция.
— При чем тут везение, милая, я нашла настоящего человека, чего и тебе желаю.
— Иди ты к черту! — огрызнулась Порция.
— Да мне-то есть куда пойти. У меня есть муж, ты что, оглохла?
Когда они вот так переругиваются, со стороны кажется, что они либо враги, либо сестры.
— Ну ладно, ладно, девушки, не горячитесь, — проговорила я. — Мы пришли сюда поваляться на солнце, расслабиться и отдохнуть.
— О'кэй, Зора, — откликнулась Порция. — Ну, а теперь расскажи, сколько он зарабатывает?
— Ну и зануда же ты, Порция, — заметила Клодетт, разглаживая края одеяла и вытирая пот со лба Шанель.
— Я же задаю Зоре обычнейшие вопросы.
— Но это действительно не твое дело, — осадила ее Клодетт.
— А я и не говорила, что это мое дело. Я просто хотела знать, зарабатывает ли он хоть что-нибудь или беден как церковная мышь.
— Какая тебе разница?
— Если бы я была домохозяйкой, а муж — врачом, я, наверное, говорила бы то же самое.