— Вопрос сейчас не в том, чем пользоваться в будущем, а что делать с этим. — Я положила руку на живот, который был напряжен, словно перед месячными, только, увы, на это надежды не оставалось.
— Ты сказала Фрэнклину? — спросила Мария.
— Нет.
— Почему?
— Потому что скорее всего он попросит оставить ребенка.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Клодетт.
— Мне так кажется, но вообще я хочу решить это сама. Фрэнклин иногда убеждает меня делать то, о чем я потом жалею. Мне бы не хотелось, чтобы так случилось и сейчас.
— А я, честно говоря, не понимаю, в чем проблема? Почему ты не можешь родить? Ты же любишь Фрэнклина? Правда?
— Да, люблю. Но все, Клодетт, гораздо сложнее. Мы пока даже пожениться не можем.
— Почему? — полюбопытствовала Мария. — Он что, женат?
Все трое уставились на меня. Они все равно не поймут, даже если я скажу, что Фрэнклин уже шесть лет в разводе. До них не дойдет, что он не получил официального развода только потому, что не может заплатить за него. Да и как это поймешь?
— Нет, он не женат, — ответила я. — Но сейчас он опять без работы. Счета так и сыплются на нас, да и уроки пения мне дают не бесплатно. Ума не приложу, что делать с ребенком.
— Зора, но ведь еще девять месяцев впереди, — напомнила Клодетт.
— Без кольца на пальце я бы никакого ребенка ни за что не завела, — заявила Порция.
— А если бы он тебя попросил, ты бы вышла за него? — спросила Клодетт.
— Признаться, даже не знаю. Я люблю его, но у нас очень много проблем.
— У кого их нет?
— У нас слишком нестабильная жизнь. Фрэнклин собирается зимой пойти учиться основам ведения собственного бизнеса.
— А какой у него диплом? — спросила Мария.
Вот черт! И чего они лезут со своими вопросами?
— У него нет диплома.
— А в каком же колледже он учился?
— Он не закончил, — соврала я.
Надо же было выгородить Фрэнклина. У них глаза на лоб полезут, если я скажу, что он и среднюю школу не кончил. Попробуй растолкуй им, что Фрэнклин и без всякого диплома незауряден, а диплом ума не прибавляет. Им этого не понять.
— В коммерческом. Он столяр. Заметили эту подставку под стерео?
Они стали рассматривать ее.
— Это работа Фрэнклина.
На Марию и Клодетт подставка явно произвела впечатление, а Порция сказала:
— Вопрос вот в чем: пытается ли человек найти работу или отлеживает свою черную задницу и плюет в потолок.
— Конечно пытается, уж поверь мне; самое неприятное — видеть, как человек, которого ты любишь, не может найти работы.
— Ну ладно, — сказала Клодетт, — если он умеет делать мебель и хочет учиться, это еще можно вынести. Если б не это, мне было бы плевать на него.
— Но я же не собираюсь сдаваться, просто иногда кажется, что все впустую.
— Когда силы иссякают, — уточнила Клодетт, доедая третий круасан, — чувствуешь себя так, будто топчешься на месте.
— Ну, лично я долго не выдержала бы, — ввернула Порция.
— Когда мы с Алленом поженились, — перебила ее Клодетт, — я заканчивала юридический колледж, а он был всего на третьем курсе медицинского института. Вот это, черт побери, было действительно тяжелое время. Иногда я так доходила, что готова была бежать сломя голову, а когда я вступила в коллегию адвокатов, мне пришлось зарабатывать деньги и оплачивать все счета. Аллен тогда учился. Он как-то спросил меня, могу ли я тащить все это на себе, и я ответила, что могу. Похоже, это и называется чувством долга. Не думайте, пожалуйста, что мы с Алленом влюбленные голубки. Мы и бранимся, и хлопаем дверьми. Время от времени я бью посуду. Как-то раз я даже телефон разбила. Но ведь не всегда же это. Не знаю, может, под каждой крышей свои мыши, но я понимаю, что лучше биться не в одиночку, а вдвоем.
— Я и сама так думаю, Клодетт, во всяком случае, пока силенок хватает.
— Все это, конечно, звучит очень мило, — заметила Порция, — но мы здесь для того, чтобы решить, как помочь ей, а не ему.
— Наверное, лучше от ребенка избавиться, — проговорила Мария.
— А какой срок? — спросила Клодетт.
— Две недели.
— Ну, это ничего, — обрадовалась Порция. — В Манхэттене полно мест, где можно все сделать при таком небольшом сроке. Зора, ты уже делала аборт?
Я хотела было соврать, но потом решила, что все это дела житейские и врать незачем.
— Два раза.
— Черт побери, а я три или четыре. Это, конечно, не праздник, не так ли? Господи, если бы мужики знали, через что нам приходится пройти ради пары минут удовольствия…
— Да, — подтвердила Мария, — если бы все эти противозачаточные средства нужны были им, бьюсь об заклад, они бы не так спешили расстегнуть ширинку. Слишком долго на нас лежал груз ответственности, вот что я вам скажу.
— А ты чем пользуешься? — спросила ее Порция.
Мария как-то странно посмотрела на нее.
— Пеной.
Почему-то мне казалось, что она врет, даже не знаю, почему. Я вообще никогда не слышала от Марии ни о каком мужчине, впрочем, я не думала, что она лесбиянка.
— Последний раз все получилось очень хреново, — несла свое Порция. — Мне дали валиум, а он ни черта не подействовал. У меня было ощущение, будто из меня все кишки вытянули.
— Ладно, Порция, давай без подробностей, — бросила Клодетт.
— Я оба раза вырубалась, — сказала я. — А сколько это сейчас стоит?
— Твоя страховка покроет это, я думаю? — поинтересовалась Мария.
— Ну я же не могу звонить об этом в школе.
— Ну ладно, хрен с ними, — сказала Мария. — У тебя деньги-то есть?
— Да не густо, — призналась я.
— Нужно заглянуть в „Голос" — там целая страница об этом, — посоветовала Порция. — У них большая конкуренция, так что можешь вырубаться за милую душу еще раз.
— Придется. Не хотела бы я очнуться и увидеть, как они это делают. Нет уж, увольте.
— Тогда это обойдется тебе долларов в триста.
— Три сотни?
— Я могу дать тебе сотню в долг, — предложила Мария.
— Откуда у тебя деньги? — спросила я.
— Подъемные получила.
— Что-то ты не говорила об этом.
— Ну, с тех пор как ты влюбилась, ты слишком занята. Тебя не доищешься. Как не позвоню, ты либо тренькаешь на пианино и поешь, либо валяешься с Фрэнклином.
— Я тоже могу дать тебе сотню, — сказала Клодетт, — а если нужно, то и больше.
— Полсотни подкину, — присоединилась к ним Порция.
— Спасибо, девочки. Не знаю, что без вас делала бы.
— Я поеду с тобой, надо, чтобы кто-то был рядом, — сказала Порция. — Дело не в том, будешь ли ты в сознании или вырубишься. Главное, не быть одной, когда все кончится.
Дверь открылась, и на пороге показался Фрэнклин с Дереком.
— Я не хотел вам помешать, — смутился Фрэнклин.
— Ты никому не помешал, — успокоила его я, — просто не ждала тебя так рано — вот и все.
Мои подруги тоже смутились от этого внезапного вторжения.
Я познакомила их всех. В комнате воцарилась гнетущая тишина.
— А где Майлс?
— У него ветрянка, — объяснил Дерек.
— О! — воскликнула я. Фрэнклин не слишком любил „бабские" разговоры, как он их называл, но я молила Бога, чтобы он не заподозрил ничего другого.
— Ну ладно, пора ехать домой, проведать Шанель, — первая поднялась Клодетт.
— Ты меня подбросишь до метро? — спросила Порция.
— Послушайте, милые дамы, напрасно вы из-за меня разбегаетесь; я заскочил только на секунду за мячиками.
— Да мы и так уже собирались, — солгала Мария. — Я одеваюсь.
Фрэнклин взглянул на меня, словно извиняясь, и пошел искать свои мячи. Он поцеловал меня в щеку, и все ушли вместе.
Я присела на диван; голова у меня вдруг закружилась, и комната поплыла перед глазами.
— Нет! — громко крикнула я, встала, прошлась по холлу, немножко успокоилась и превозмогла головокружение.
Порция ждала меня у входа в клинику. Я все утро прочищала желудок, пока из меня не пошла желчь. Теперь в животе не осталось ничего, кроме ребенка. Меня знобило, и я взяла такси. Фрэнклин ушел из дома, как обычно, и должен был вернуться после трех. Меня обещали отпустить часа через три, так что я успею прийти в себя.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Порция и, не дожидаясь ответа, заметила: — Выглядишь ты не Бог весть как, но не волнуйся, все кончится быстрее, чем ты успеешь почувствовать.
Мы вошли в большую белую комнату, где сидели женщины с несчастным или напуганным видом. Мне было страшно и горько. Я записалась и вернулась к Порции.
— Ну, расслабься на минутку, дорогая, и присядь.
— Порция, когда-нибудь Бог покарает меня за все это, я знаю. Вот увидишь, как только я решусь родить ребенка, наверняка случится выкидыш, а может, он родится уродом или эпилептиком. Я не должна этого делать, не должна.
— Перестань нести чушь. Очнись, милая. Нынче тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Женщина вправе сама решать, хочет она ребенка или нет. Проклятье, мы должны мучиться только потому, что подвели какие-то вонючие противозачаточные. Разве ты не знаешь, сколько жизней поломано из-за того, что мы рожаем детей, которых не можем содержать, которых не ждали и не хотели? Потому что нам некому помочь. Ты же не собираешься, милая, искушать судьбу.
Наконец вызвали меня. Услышав свое имя, я не могла пошевельнуться от страха. Все во мне замерло.
— Все будет в порядке, дорогая, — проговорила Порция, провожая меня к двери. У меня не было сил даже повернуться и посмотреть на нее.
Голова моя безвольно лежала на каталке; меня ввезли в ярко освещенный зал. После того как мне в вену ввели иглу, мой рот стал как будто раздуваться, я почувствовала острый запах бензина. Но у меня же нет машины! Кто-то в белой повязке на лице велел мне считать от ста в обратном порядке. Почему от ста? Сто. Ребенок номер три. Умер. Уберите дренажную трубку! Пошевеливайтесь! У меня урок пения. Голос. Какой голос? Он умер? Я не могу петь. Ничего и никогда? Так вот цена за ребенка? Девяносто девять. Я обещала что-то не то Дилону, не то Перси, не то Фрэнклину — кому-то из них. Что именно? Обед. Черт побери! А в доме ничего, кроме детского п