— Стаканчик воды или содовой, если можно.
— Дарлин, что ты расселась, предложи девушке выпить. — Мать повернулась к Зоре. — Я слышала, что вы певица и преподаете музыку. Это правда?
— Я действительно преподаю, но и сама занимаюсь с учителем пения, так что пока я еще не певица.
— Мда!
— Я много слышала о вас, миссис Свифт, приятно наконец познакомиться с вами.
— Представляю, что Фрэнклин наговорил вам. — И мать пошла на кухню. — Я же просила вас называть меня Джерри, — бросила она.
Отец позвал меня на залитую солнцем веранду: парад кончился, и должен был начаться футбольный матч. Кристинин муж уже сидел там. Вместо приветствия он что-то буркнул.
— Она очень мила, — заметил отец.
— Спасибо. Ты прав.
К середине первого тайма пот с меня тек ручьями, потому что чертов синтетический чехол на диване жег меня даже сквозь рубашку. Мать все в доме накрыла этой дрянью, так было всегда, сколько я себя помню, и никому, кроме нее и отца, не позволялось притрагиваться к этим чехлам. Даже цветы здесь были искусственные.
— Наливай себе, сынок.
— Сейчас.
Со своего места я видел Кристин и мать, они копошились на кухне, как пчелы. Дарлин склонилась над столом, а Зора устроилась напротив нее. Они о чем-то разговаривали, и я слышал их смех. Я взглянул на Кристининого придурка, он был какой-то смурной. Он такой же зануда, как и Кристин. Клянусь, они — два сапога пара. Идеальная чета! Он вкалывает на двух работах — на какой-то фабрике в Лонг-Айленде и механиком где-то еще. Он готов ублажать любые прихоти моей сестрицы. Кристи захотелось новый дом — Кристи его получила. Кристи захотелось новую машину — раз-два и у нее новая машина, да не машина — машинища, огромный фургон. Она всегда получала все, что хотела, еще когда жила дома; выйдя за этого желтого хмыря, она сохранила свои привычки. Я глянул на экран, а потом снова посмотрел, что происходит в столовой. Мать и Кристин уже сидели за столом.
— Знаете, — услышал я голос Зоры, — у вас такая прекрасная семья, когда вы все вместе.
— Спасибо, дорогая, — послышался голос матери. Начинает она всегда неплохо, но никогда не угадаешь, что за этим последует. Будет настоящее чудо, если она весь день продержится и не устроит никакой пакости.
— Смотри! — закричал отец. — Да веди же мяч!
Я снова переключился на игру. Челюсть у придурка отвисла, изо рта стекала слюна, и он храпел, как паровоз.
— Пап, толкни его!
— Да он устал, прямо с работы приехал. Не спал всю ночь.
Я поднялся и встряхнул его. Он хрюкнул, закрыл пасть и перестал храпеть. Я пошел в столовую, налил себе виски и вернулся на веранду. Мальчишки на переднем дворе гоняли резиновый мяч.
— У вас с Фрэнклином были бы замечательные дети, — услышал я голос Дарлин и покосился на Зору: она не дрогнула.
— У нас слишком много других планов, нам пока не до детей.
— Каких планов? — спросила Дарлин, положив голову на ладони.
— Ну, Фрэнклин в январе собирается вернуться в школу.
— Фрэнклин? В школу? Да ни за что не поверю, — отозвалась моя мать.
— Это правда, — как бы защищая меня, проговорила Зора. — Фрэнклин хочет начать свое дело, а я надеюсь заключить контракт на грампластинку, так что, как видите, нам пока не до детей. К тому же надо сначала пожениться.
— Хотелось бы надеяться, — проговорила мать.
— А ты как, Дарлин?
Сестра не отрывала глаз от пластиковой скатерти.
— Не хочу я никаких детей.
— Не хочешь?
— Нет.
— А почему, если не секрет?
Моя мать стрельнула глазами в сторону Дарлин.
— Я никогда не хотела. Даже представить себя не могу матерью. У меня куча планов, но дети туда не вписываются.
Это не совсем так: у Дарлин не могло быть детей. Когда она училась в школе, ее кто-то трахал, но дома об этом узнали случайно. Как-то приходит она домой и жалуется на боли. Оказывается, у нее кровотечение. Когда мать узнала, в чем дело, она только сказала:
— Сама разбирайся с этим.
— Но, мам, а если бы я сохранила ребенка?
— Не знаю. Но нельзя было ходить к мяснику, который едва не убил тебя.
Им пришлось немедленно отвезти Дарлин в больницу. А через несколько дней я узнал, что у бедняги все вырезали. Но и тогда мать не проявила ни капли сочувствия.
— Ну, теперь-то ты, полагаю, довольна? — только и сказала она Дарлин, когда ту привезли домой.
— Эй, Зора, — крикнул отец, — иди к нам. Давай выпьем за День Благодарения.
— Она не пьет, папа.
— О'кэй, — сказала Зора, появляясь на пороге.
Матерь Божья! Что я вижу? Когда это она успела так набраться? Я еще ни разу не видел, чтобы она пила что-нибудь крепче содовой. На это стоит посмотреть!
— Я тоже выпью с вами, — присоединилась Дарлин.
— Похоже, что с тебя хватит, — заметил я.
— Тебя никто не спрашивает, балбес, так что не лезь.
Дарлин налила себе и Зоре по большому бокалу. Зора вышла со своим на веранду. Я смотрел на нее во все глаза, а она меня будто не замечала. Она отхлебнула виски. Нос у нее вытянулся, глаза остекленели. Черт возьми, что это она пытается доказать?
— Слушай, я буду рад подвезти вас попозже, а не то ночуйте здесь, места полно, — сказал отец.
— Нам завтра рано вставать, но можешь подвезти нас до парома.
В этот момент он заорал во всю глотку: нападающего уделали у самых ворот; придурок даже не шелохнулся. Ребятишки носились вокруг дома; я постоял, потом подошел к искусственному камину. Там стояли фотографии четырех Кристининых ребятишек — от грудного возраста до сегодняшнего дня. Интересно, а где же фотографии моих детей?
— Джерри, как там с обедом? — крикнул отец.
Первый тайм подходил к концу; придурок по-прежнему дрыхнул.
— Мы уже накрываем на стол, Феликс.
Зора поднялась и пошла в столовую со своим недопитым стаканом. Она предложила помочь, но мать сказала, что ничего не нужно. Игра накалялась, но я сел за стол, потому что Кристин и Зора завели разговор, в котором мне хотелось принять участие. Дарлин сидела молча с отсутствующим видом; кто знает, слышит ли она хоть что-нибудь. Зора не говорила, а трещала; такого я никогда не слышал.
— Я бы хотела, чтобы черные перестали наконец беспрерывно ныть и валить все на белых. — Зора отхлебнула глоток. — Я хочу сказать, что сейчас у нас гораздо больше возможностей, чем раньше. Но мы ужасно любим сентиментальничать.
Я отлично понимал, что Кристин даже не слыхивала такого мудреного слова. Я-то его знал. А почему я не принял этого на свой счет, даже сказать не могу. Вообще-то доля правды в этом была. Я никогда еще не слышал таких высказываний Зоры, но решил не вмешиваться, а просто послушать. Кстати, я заметил: каждый раз, ставя что-нибудь на стол, мать подозрительно поглядывала на Зору.
— Но я никого не знаю с дипломом колледжа, — сказала Кристин.
— Знаешь, — бросила Зора, допивая виски, — мне бы хотелось, чтобы мы нашли в себе мужество осуществить наши мечты. Уж слишком многие из нас зациклились на том, чего у нас нет и быть не может. А сколько энергии уходит на жалость к себе! Вот если бы эту энергию направить на что-то дельное… Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Кристин только кивнула, пытаясь постичь смысл Зориных слов.
— Чтобы идти вперед, нужен настоящий план.
Мать внесла большую миску с пюре. Она поджала губы и, отправляясь на кухню, покачивала головой. Кристин и Дарлин будто не замечали ее.
— Что ты называешь настоящим планом? — спросила Дарлин. Она явно очнулась.
— Ты знаешь, как готовят строительные чертежи, план здания. Мы должны осмыслить и спланировать то, что хотим сделать, и приступить к исполнению. По-моему, многие из нас отступают, не видя немедленных результатов. Но, как сказал Конфуций, „все длится дольше, чем думаешь".
— Кто? — спросила Кристин.
Мать с ошалелым видом стояла у стола, прижав ладони к губам. Она тяжело вздохнула и предложила:
— Может, теперь сядем за стол?
Стол был заставлен большими деревянными мисками и блюдами с едой.
То, что говорила Зора, было вполне резонно, и я сам был не прочь задать ей несколько вопросов. Но мне не хотелось, чтобы они подумали, будто раньше мы с ней не говорили на эти темы. Поэтому я промолчал.
Все уселись за стол, отец произнес благодарственную молитву и предложил всем наполнить стаканы. Я взглянул на Зору; похоже, она даже не помнит, что я здесь.
— Только половину, мне уже достаточно.
— Так ты хочешь сказать, что, по-твоему, положение черных сегодня не связано с расизмом? — спросил я. Говоря эту чушь, я улыбался, да и Зора одарила меня своей потрясающей улыбкой. Я готов был проглотить эти оранжевые губки.
— Я этого не говорила, Фрэнклин. Я только хочу сказать, что нельзя вечно за все винить белых. Конечно, многие из нас — жертвы, но, думается, в наших жизненных неудачах повинны и наши родители.
Мать так провела ножом по тарелке, что меня передернуло. Она в упор посмотрела на Зору и отправила вилку с едой в рот. Похоже, ей хотелось что-то сказать, но она кипела негодованием. Зора задела ее больное место.
— В каком смысле? — спросил я.
— А в том, что относись они к нам иначе, у нас развились бы не страхи, а уверенность в себе и в своей способности построить нормальную жизнь. Вот и все.
Швырнув вилку на стол, мать вскочила и крикнула:
— Да заткнись ты, наконец! — взяв в горсть пюре, она швырнула его Зоре в лицо.
Все, даже я, подпрыгнули от неожиданности и уставились на мать, как на безумную. У меня из глаз искры посыпались. Я даже заморгал, не веря, что все это происходит на самом деле. Зора отодвинулась от стола; казалось, она в шоке. Не успев подумать, я бросился к матери с поднятым кулаком, но отец схватил меня за руку.
— Не надо, сынок. — Он повернулся к матери. — Джерри! Тебе обязательно надо сделать что-то неслыханное, да? Не можешь успокоиться, пока не разрушишь все до основания. Так, что ли? Что это ты о себе возомнила, швыряя пюре человеку в лицо? Да это просто невыносимо! — Он бросил свою салфетку на стол и поднялся. Отец буквально кипел: ноздри его раздувались, он облизывал губы, словно хотел плюнуть в нее или сделать что-то в этом роде. В жизни не видел его таким. Он смотрел на нее сверху вниз, как на бешеную собаку, которая только что укусила его, и пытался решить, надо ли ее ударить. Я ушам не верил, услышав от него такое: ведь подобные штучки она выкидывала не впервые.