— Что? — переспросил он. — Ах да. Хорошая мысль. Здесь можно провести уборку?
— Сэр?
— Ковры затоптаны, бархатные веревки размотаны, шторы видали лучшие столетия, а латунь надо хорошенько надраить. Банк должен выглядеть опрятно, господин Бент. Нищему можно дать денег, но разве ты дашь ему в долг?
Глаза Бента поползли на лоб.
— Таково мнение председателя, я правильно понимаю? — спросил он.
— Председателя? Ах да. Шалопай любит, чтобы все было чисто. Не так ли, Шалопай?
Шалопай перестал рычать на господина Бента, чтобы пару раз протявкать.
— Видишь? — сказал Мокрист. — В любой непонятной ситуации — причесывайся и чисти туфли. Народная мудрость. Займись этим, господин Бент.
— Я приложу все силы, сэр, — сказал Бент. — Между тем вас спрашивала молодая женщина. Она отказалась называть свое имя, но уверяла, что вы будете рады ее видеть. Я проводил ее в малый конференц-зал.
— Тебе не пришлось открывать форточку? — спросил Мокрист с надеждой.
— Нет, сэр.
Это исключало Ангелу Красоту. На смену этой мысли тут же пришла совершенно чудовищная:
— Это кто-то из Шиков?
— Нет, сэр. А Шало… господину председателю уже пора обедать, сэр. Он ест холодную курятину из-за проблем с пищеварением. Мне приказать подавать обед в малый зал?
— Будь так добр. И не мог бы ты мне тоже чего-нибудь сообразить?
— Сообразить, сэр? — Бент выглядел озадаченным. — В смысле решить задачу?
«Ах, он из этих», — догадался Мокрист.
— В смысле найти мне что-нибудь поесть, — перевел он.
— Разумеется, сэр. В апартаментах есть отдельная кухня с личным поваром. Госпожа Шик довольно долго жила здесь. Будет любопытно снова обзавестись распорядителем монетного двора.
— Распорядитель монетного двора, мне нравится, как это звучит, — сказал Мокрист. — А тебе, Шалопай?
Председатель, как по команде, залаял.
— Хм, и последнее, сэр, — сказал Бент. — Вы не могли бы это подписать? — Он указал на стопку бумаг.
— Что это? Надеюсь, это не акты заседаний? Я не занимаюсь актами.
— Это формальности, сэр. Вкратце, от вас требуется расписаться везде от лица господина председателя, и мне рекомендовали, чтобы лапа Шалопая появилась в полях, отмеченных галочками.
— Ему нужно все это читать? — спросил Мокрист.
— Нет, сэр.
— Тогда и я не буду. Это же банк. Ты провел мне экскурсию. Вряд ли у него не хватает колеса. Показывай, где ставить подпись.
— Вот здесь, сэр. И здесь. И здесь. И здесь. И здесь. И здесь. И здесь…
Женщина в конференц-зале была бесспорно привлекательной, но поскольку работала она в «Правде», Мокрист не находил в себе сил называть ее дамой. Дамы не цитируют с дьявольской дословностью то, чего ты на самом деле не имел в виду, и не бьют наотмашь неожиданными вопросами. Хотя, если подумать, как раз это дамы делают регулярно, но ей за это платили.
Но нельзя было не признать, что с Сахариссой Резник не соскучишься.
— Сахарисса! Какой сюрприз, которого следовало ожидать! — воскликнул он, заходя в зал.
— Господин фон Губвиг! Рада тебя видеть! — сказала она. — Значит, ты теперь официальное собачье лицо?
В этом смысле не соскучишься. Как при жонглировании ножами. С ней постоянно приходилось ходить на цыпочках. Это держало в тонусе, совсем как физзарядка.
— Уже сочиняешь заголовки, Сахарисса? — спросил Мокрист. — Я всего лишь исполняю условия завещания госпожи Шик.
Он поставил Шалопая на полированный стол, и сам сел в кресло.
— Значит, теперь ты председатель банка?
— Нет, председатель банка — Шалопай, — поправил Мокрист. — Шалопай, гавкни милой барышне с бойким карандашом, только осторожно.
— Гав, — сказал Шалопай.
— Шалопай — председатель банка. — Сахарисса закатила глаза. — Ну конечно. И он твой начальник?
— Да. А я распорядитель монетного двора, кстати.
— Собака и ее хозяин, — проговорила Сахарисса. — Какая прелесть! Наверное, ты можешь читать его мысли благодаря особой у вас с ним мистической связи, соединяющей человека и собаку?
— Сахарисса, даже я не сказал бы лучше.
Они улыбнулись друг другу. Это был только первый раунд. Оба понимали, что только разминаются.
— Тогда, наверное, ты не согласишься с теми, кто считает это последней попыткой госпожи Шик уберечь банк от когтей ее родственников, о которых отзываются как о полных бездарях, которые не в состоянии управлять этим банком и могут только окончательно свести его в могилу? Или ты присоединишься к популярному мнению, что патриций всерьез вознамерился поставить непослушную банковскую систему города на ноги и видит в сложившейся ситуации прекрасную возможность для этого?
— Те, кто считает, те, кто отзывается… кто все эти загадочные люди? — спросил Мокрист, пытаясь повести бровью так же эффектно, как Витинари. — И откуда ты их столько знаешь?
Сахарисса вздохнула:
— И ты не скажешь, что Шалопай просто сподручная марионетка?
— Гав? — отозвалась собака на звук своей клички.
— Я нахожу этот вопрос оскорбительным! — заявил Мокрист. — Он тоже.
— Мокрист, с тобой стало скучно иметь дело. — Сахарисса закрыла блокнот. — Ты говоришь совсем как… банкир.
— Рад, что ты так думаешь.
«Не забываем: то, что блокнот закрыт, еще не значит, что можно расслабляться!»
— Где скачки на диких скакунах? Где вдохновенные речи? Где безумные мечты? — спросила Сахарисса.
— Ну, я велел навести чистоту в холле.
Глаза Сахариссы сузились:
— Уборку в холле? Кто ты такой и куда ты дел Мокриста фон Губвига?
— Да нет же, я серьезно. Нужно навести порядок у себя, прежде чем наводить порядок в экономике, — сказал Мокрист и почувствовал, как его мысли соблазнительно включили вторую скорость. — Я планирую избавиться от всего лишнего. Например, у нас целое хранилище забито совершенно бесполезным металлом. От него придется избавляться.
Сахарисса нахмурилась:
— Ты имеешь в виду золото?
Откуда взялась эта мысль? Теперь нельзя отпираться, иначе она возьмет тебя за горло. Гни свою линию! К тому же приятно видеть ее удивление.
— Да, — сказал он.
— Ты, наверное, шутишь!
Блокнот тут же раскрылся, и у Мокриста развязался язык. Мокрист уже не мог его остановить. Было бы неплохо, если бы он сначала с ним советовался.
Заглушая здравый смысл, он сказал:
— Я абсолютно серьезно! Я порекомендую лорду Витинари продать все золото гномам. Нам оно ни к чему. Это товар, и ничего больше.
— Но что может быть ценнее золота?
— Практически все. Ты, например. Золото — вещь тяжелая. Твой вес в золоте даст совсем немного золота. Разве ты не стоишь большего?
К радости Мокриста, Сахарисса на мгновение смутилась.
— Что ж, в некотором смысле…
— В единственном смысле, который имеет значение, — сказал Мокрист решительно. — В мире полно вещей, которые дороже золота. Но мы роем землю в поисках этой дряни, чтобы спрятать его потом в другую яму. Где тут смысл? Мы что, сороки? Все дело в блеске? Святые небеса, да в картошке ценности больше, чем в золоте!
— Это вряд ли.
— Если ты окажешься на необитаемом острове, что ты предпочтешь, мешок картошки или мешок золота?
— Да, но Анк-Морпорк — не необитаемый остров.
— Следовательно, золото имеет ценность только потому, что мы между собой так решили, верно? Это иллюзия. Но ценность картошки всегда будет равна картошке, где бы мы ни были. Капля масла, щепотка соли, и ты будешь сыт, где бы ты ни был. Зарой золото в землю — и будешь вечно бояться воров. Зарой картофель — и в сезон урожая у тебя будут дивиденды под тысячу процентов.
— Надеюсь, ты не собираешься перевести нас на картофельный стандарт? — съязвила Сахарисса.
Мокрист улыбнулся:
— Нет, этого не будет. Но через несколько дней я начну раздавать деньги. Деньги не любят покоя, знаешь ли. Они любят гулять и заводить новых друзей.
Краешком сознания, пытавшегося поспевать за языком, Мокрист подумал: «Жалко, что я не записываю. Не уверен, что смогу все это запомнить». Но разговоры предыдущего дня наталкивались друг на друга у него в памяти и творили музыку. Мокрист не был уверен, что нашел все ноты, но он уже мог напеть мотив. Оставалось только послушать себя еще немного, чтобы понять, о чем он говорит.
— Говоря «раздавать», ты имеешь в виду…
— Дарить. Отдавать. Честно.
— Как? Зачем?
— Всему свое время!
— Ты смеешься надо мной, Мокрист!
«Нет, я впал в ступор, потому что услышал самого себя, — подумал Мокрист. — Я пока ничего не понимаю, это просто отдельные мысли. Это…»
— Это как с необитаемыми островами, — сказал он. — Наш город — совсем не остров.
— И все?
Мокрист потер лоб:
— Госпожа Резник, госпожа Резник… этим утром я проснулся с единственной мыслью: разобраться с бумажной волокитой на почте, и еще у нас никак не клеится со специальным выпуском специальной двадцатипятипенсовой капустной марки. Помнишь, та, которая прорастает, если ее посадить? Как мне было успеть разработать новый финансовый проект к послеобеденному чаю?
— Да, но…
— Дай мне времени хотя бы до завтрака.
Она это записала. Потом спрятала блокнот в сумку.
— Это обещает быть интересным, — сказала Сахарисса, и Мокрист подумал: «Не доверяй ей даже тогда, когда блокнот уже спрятан. У нее хорошая память».
— Откровенно говоря, я считаю, что это мой шанс сделать что-то важное и значительное для города, заменившего мне родной дом, — сказал Мокрист своим честным голосом.
— Это твой честный голос, — заметила Сахарисса.
— Потому что я говорю честно, — ответил он.
— Но раз уж ты сам затронул эту тему, Мокрист, что ты делал по жизни до того, как жители Анк-Морпорка встретили тебя с распростертыми карманами?
— Оставался в живых, — ответил Мокрист. — В Убервальде разрушалась старая империя. В порядке вещей было свергать правительство дважды еще до завтрака. Я работал где придется, чтобы заработать на жизнь. Ты, наверное, хотела сказать «объятиями», — добавил он.