С великой серьезностью Космо водрузил шапочку на макушку.
Кто-то постучал к нему в кабинет. Непонятно зачем, потому что дверь тут же распахнулась.
— Снова запираешься у себя в комнате, братец? — спросила, торжествуя, Пуччи.
Космо подавил порыв сдернуть шапочку с головы, как будто его поймали за чем-то непристойным.
— Было не заперто, сама видишь, — ответил он. — А тебе запрещено приближаться ко мне ближе, чем на пятнадцать ярдов. У меня есть предписание.
— А тебе не разрешено находиться в двадцати ярдах от меня, так что ты первый его нарушил, — сказала Пуччи, придвигая стул. Она грузно оседлала его и сложила руки на спинке. Стул заскрипел.
— Но приближался-то не я.
— Ну, в широком смысле все равно, — сказала Пуччи. — Знаешь, у тебя это уже опасная одержимость.
Теперь Космо снял шапочку.
— Я просто пытаюсь забраться в его шкуру, — сказал он.
— Очень опасная.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Я хочу понять, как работает его мозг.
— А это? — спросила Пуччи, махнув рукой в сторону большой картины, висевшей напротив стола.
— Вильям Поутер, «Человек с собакой», портрет Витинари. Обрати внимание, как его глаза следят за каждым твоим движением.
— Это собачий нос следует за каждым моим движением! А у Витинари есть собака?
— Была. Вафля. Давно умерла. На территории дворца есть ее могилка. Он ходит туда один раз в неделю и кладет на могилку собачье лакомство.
— Это Витинари-то?
— Да.
— Витинари? Холодный, бессердечный, расчетливый тиран? — уточнила Пуччи.
— Да.
— Ты нагло врешь своей любимой сестренке, да?
— Можешь не верить.
Про себя Космо ликовал. Ему нравилось видеть на лице сестры это раздраженно-куриное выражение бешеного любопытства.
— Такая информация дорогого стоит, — сказала она.
— Верно. Тебе я рассказываю только потому, что она бесполезна, если не знать, куда именно он ходит, во сколько и по каким дням недели. Может статься, милая Пуччи, что моя, как ты выражаешься, одержимость найдет и практическое применение. Я наблюдаю, изучаю и учусь. И я полагаю, Мокриста фон Губвига и Витинари соединяет некая страшная тайна, которая может даже…
— Но ты влез и предложил ему взятку!
В пользу Пуччи говорило хотя бы то, что ей всегда можно было доверять секреты, поскольку она никогда не слушала. Пока собеседник говорил, она обдумывала, что сказать самой.
— Крошечную. И немного пригрозил. И сейчас он думает, что все обо мне знает, — сказал Космо, даже не пытаясь скрыть гордости. — А я не знаю о нем ничего, что вдвойне интересно. Почему он возник из ниоткуда и сразу же занял один из самых высоких постов в…
— А это что еще за чертовщина? — воскликнула Пуччи, чье непомерное любопытство сочеталось с объемом внимания, как у маленького котенка. Она показывала на небольшую диораму у окна.
— Это? А…
— Похоже на декоративную оконную клумбу. Это игрушечный городок? Зачем тебе это? Рассказывай немедленно!
Космо вздохнул. Он не то чтобы не любил свою сестру — только в рамках врожденного чувства неприязни, которое испытывали друг к другу все Шики, — но сложно было любить ее громкий, гнусавый, вечно раздраженный голос, тем более что Пуччи принимала за личное оскорбление то, что казалось ей непонятным с первого взгляда — иными словами, практически всё.
— Это попытка посредством масштабированных моделей создать вид, близкий к тому, что открывается из окна Продолговатого Кабинета лорда Витинари, — объяснил он. — Мне так лучше думается.
— С ума сойти. Какое собачье лакомство? — спросила Пуччи.
Информация достигала сознания Пуччи с разной скоростью. «Должно быть, потому, что у нее столько волос», — думал Космо.
— «Нямки Тракльмента», — ответил он. — Печенье в форме косточки, пять цветов в ассортименте. Но он никогда не оставляет желтые, потому что Вафля их не любил.
— Ты слышал, что Витинари называют вампиром? — спросила она, перескакивая с темы на тему.
— Ты в это веришь? — поинтересовался Космо.
— Потому что он высокий, худой и носит черное? Я думаю, для этого нужно кое-что еще!
— Еще он скрытный и расчетливый, — сказал Космо.
— Ты же в это не веришь, правда?
— Нет, но даже будь это правдой, разницы бы не было, не так ли? Впрочем, есть люди и с более… опасными секретами. Для них опасными, я имею в виду.
— Фон Губвиг?
— Вполне может быть.
У Пуччи загорелись глаза.
— Тебе что-то известно, да?
— Не совсем, но думаю, мне известно, где можно что-то узнать.
— Где?
— Ты правда хочешь знать?
— Конечно!
— Ну, а я не собираюсь тебе рассказывать, — ответил Космо с улыбкой. — Не позволяй мне тебя задерживать! — добавил он, когда Пуччи выбежала из кабинета.
Не позволяй мне тебя задерживать. Какую прекрасную фразу придумал Витинари. Звенящее двойное дно вызывало глубинную тревогу и в самых невинных умах. Патриций изобрел метод бескровной пытки, ничуть не уступающий дыбе.
Каков гений! Но Космо Шик, если забыть о бровях, уже наступал ему на пятки.
Придется исправлять просчеты жестокой природы. Загадочный фон Губвиг был ключом к Витинари, а ключ к фон Губвигу…
Пришла пора пообщаться с господином Бентом.
Глава 5
Трата денег — Почему не стоит доверять големам делать массаж — Дармовые деньги — Наблюдения о природе доверия — У господина Бента гости — Один из нас
Где проверить рентабельность идеи на практике? Уж точно не в банке. Нужно проверять ее там, где люди следят за деньгами намного внимательнее и жонглируют финансами в мире постоянного риска, где одно молниеносное решение отделяет триумфальный успех от бесславного поражения. В широком смысле это называлось реальным миром, но одним из конкретных его проявлений была улица Яичной Скорлупы.
«Магазинчик приколов и сувениров Боффо» на улице Десятого Яйца, принадлежащий Дж. Прусту, был раем для всех, кто полагал пукательный порошок последним словом в мире юмора, чем он во многих отношениях и являлся. Внимание Мокриста, однако, он привлекал своими маскировочными материалами и прочими полезными вещами.
Мокрист всегда подходил к маскировке с осторожностью. Усам, которые можно отклеить одним рывком, не было места в его жизни. А так как у него было самое незапоминающееся в мире лицо, лицо, которое оставалось лицом в толпе, даже когда вокруг никого не было, иногда не грех и дать людям что-то, о чем можно рассказать Страже. Самым очевидным вариантом были очки, но особенно хорошие результаты Мокристу приносили парики его собственной разработки для ушей и носа. Покажи человеку уши, в которых явно свили гнезда певчие птицы, оцени вежливый ужас в его глазах, и можешь не сомневаться, кроме этого, он ничего не запомнит.
Теперь-то понятно, Мокрист был человеком честным, но какая-то часть его чувствовала необходимость оставаться в форме, мало ли.
Сегодня он купил клей и большую банку мелких золотых блесток, потому что это могло ему пригодиться.
— С тебя тридцать пять пенсов, господин фон Губвиг, — сказал господин Пруст. — Ожидаются ли новые марки?
— Одна-две, Джек, — ответил Мокрист. — Как поживает Этель? И малыш Роджер? — добавил он, всего лишь секунду порывшись в мысленной картотеке.
— Замечательно, твоими молитвами. Могу я еще чем-нибудь помочь? — с надеждой спросил Пруст — вдруг Мокрист вспомнит, что жизнь его значительно улучшится, если приобрести десяток фальшивых носов.
Мокрист осмотрел ассортимент масок, страшных каучуковых рук и клоунских носов и счел, что полностью удовлетворен покупкой.
— Только сдачей, Джек, — ответил он и осторожно выложил на прилавок свое последнее творение. — Полдоллара будет достаточно.
Пруст уставился на бумажку так, как будто та могла взорваться или выпустить какой-нибудь одурманивающий газ.
— Это чего такое, господин?
— Долларовая банкнота. Банковская расписка на один доллар. Последнее слово.
— Мне надо ее подписать или что?
— Нет. В этом вся соль. Это доллар. Он может быть чьим угодно.
— Я бы хотел, чтобы он был моим, господин.
— И сейчас он твой, — сказал Мокрист. — Но на него ты можешь что-то себе купить.
— Тут нет золота, — заметил лавочник, поднимая бумажку на расстоянии вытянутой руки, на всякий случай.
— Если бы я заплатил тебе в пенни и шиллингах, в них тоже не было бы золота, верно? А так у тебя на пятнадцать пенсов больше, и это неплохо для начала, согласись. А эта банкнота стоит доллар. Если ты принесешь ее ко мне в банк, тебе выдадут на нее доллар.
— Но у меня же уже есть доллар… ведь так? — уточнил Пруст.
— Молодчина! Так почему бы не пойти сейчас же на улицу и не потратить его? Ну-ка, я хочу посмотреть, как это работает.
— Это что же, господин фон Губвиг, как марки? — спросил лавочник, цепляясь за что-нибудь доступное. — Мне иногда платят марками, я ведь много почты отправляю…
— Да! Да! Именно! Представь, что это просто большая марка. Знаешь, что я тебе скажу? Это ознакомительное предложение. Потрать этот доллар — и я дам тебе еще одну долларовую банкноту, так что у тебя по-прежнему будет доллар. То есть ты ничем не рискуешь…
— Только если это и правда одна из первых… короче, сын мой купил несколько самых ранних твоих марок, да, и теперь они стоят целое состояние, значит, если я попридержу эту штуку, придет день, когда она будет стоить денег…
— Она и сейчас стоит денег! — взревел Мокрист. Вот почему с тугодумами было сложно. Он всегда предпочитал откровенных тупиц. До непонятливых все доходит медленно, зато когда доходит, они так просто в руки не дадутся.
— Да, но, — и тут лавочник усмехнулся улыбкой, которую он сам, вероятно, считал хитрой, хотя на самом деле она наводила на мысль о Шалопае с ириской в пасти, — с марками ты вон как хитер, господин фон Губвиг, вечно придумываешь что-то новое. Бабуля моя говорит, что такому скользкому типу, как ты, и мыла в бане не надо, без обид, бабуля моя всегда говорит, что у нее на уме…