— Я Готовлю Ужин Для Господина Фон Губвига, — ответила Глэдис с вызовом. Мокрист показалось, что вспененные пузыри сделались больше.
— Да, и похоже, он уже почти готов, — сказала Ангела Красота. — И Я Хотела Бы На Него Взглянуть.
Воцарилось молчание.
— Глэдис?
Глэдис отдала ей половник и отступила назад, двигаясь легко и беззвучно, как дым, несмотря на свои полтонны глины.
Ангела Красота осторожно приподняла крышку с кастрюли и опустила черпак в кипящее месиво.
Что-то царапнуло ботинок Мокриста. Он опустил глаза и увидел встревоженные и выпученные, как у золотой рыбки, глаза Шалопая.
Потом он перевел взгляд обратно на то, что всплывало из кастрюли, и понял, что с момента его последнего вдоха прошло секунд тридцать.
В кухню ворвалась Пегги.
— Вот ты где, шалунишка! — воскликнула она, хватая собачку. — Представляете, вырвался и побежал к холодильной комнате!
Она огляделась и откинула волосы с лица.
— Ох, Глэдис, я же говорила снять кастрюлю с огня, когда бульон начнет густеть!
Мокрист взглянул на всплывший черпак, и в нахлынувшем облегчении дали о себе знать разнообразные неловкие наблюдения.
«Я работаю здесь меньше недели. Человек, на которого я сильно рассчитываю, сбежал в истерике. Меня вот-вот разоблачат как преступника. Это баранья голова…
…и — спасибо, что позаботился об этом, Эймсбери — на ней солнечные очки».
Глава 9
Криббинс сражается с зубами — Теологические дебаты — «Вот это, я понимаю, развлечение» — Новая игрушка Шалопая — Тетради сэра Джошуа — К цели напролом — Полицейские умы — А что же золото? — Криббинс разогревается — К сожалению, профессор Флид возвращается — Мокрист считает подарки судьбы — Разоблачение вервольфа — Сплот: идет тебе на пользу — Время молитвы
— Боюсь, мне пора закрывать, преподобный, — вторгся в сны Криббинса голос госпожи Хаузер. — Мы откроемся снова завтра утром в девять часов, — добавил голос с надеждой.
Криббинс открыл глаза. Тепло и мерное тиканье часов склонили его в сладостную дрему.
Госпожа Хаузер стояла перед ним вовсе не в великолепной розовой наготе, в какой она только что предстала перед ним в сновидении, но в невзрачном коричневом плаще и некрасивой шляпе с перьями.
Окончательно проснувшись, Криббинс поспешно нащупал в кармане зубы, которым никогда не доверял свой рот на время сна. Он отвернулся в приступе нехарактерного смущения, с горем пополам вставил их в рот, а потом с горем пополам повернул правильной стороной вверх. Они всегда давали отпор. В отчаянии он выдрал их и сильно стукнул ими об ручку кресла пару раз, чтобы сломить их сопротивление, после чего опять всадил обратно в рот.
— Шпш! — сказал Криббинс и хлопнул себя по щеке. — Спасибо тебе, госпожа, — повторил он, утирая рот платком. — Прошу за них прощения, но, клянушь, мне от них шпашу нет.
— Я не хотела тебя беспокоить, — продолжала госпожа Хаузер, когда ужас улетучился с ее лица. — Уверена, тебе нужно было выспаться.
— Я не спал, госпожа, я размышлял. — С этими словами Криббинс встал. — Размышлял о падении неправедных и вознесении богоугодных. Сказано ведь: и последние станут первыми, а первые станут последними.
— Знаешь, я всегда как-то переживала за это, — сказала госпожа Хаузер. — То есть а что же случится с теми, кто не был первым, но и совсем последним тоже не был? Ну, ты понимаешь, делал все что мог, плелся кое-как… — Она прошагала к двери походкой, которая не так уж деликатно, как ей казалось, приглашала его присоединиться.
— Действительно, загадка, Береника, — ответил Криббинс, следуя за ней. — В Священных Писаниях об этом не упоминается, но я не сомневаюсь, что… — Он нахмурился. Криббинса редко занимали вопросы религии, а конкретно этот оказался весьма хитрым. Он подошел к нему как прирожденный теолог. — Не сомневаюсь, что они будут по-прежнему плештись, но возможно, в другом направлении.
— Назад к последним? — спросила она с беспокойством на лице.
— Ах, госпожа, не забывай, что тогда они уже станут первыми!
— О, об этом я не подумала. Тогда все сходится, конечно, если только изначальные первые не подождут, пока последние подтянутся.
— Это было бы поистине чудом, — сказал Криббинс, глядя, как она запирает за ними дверь. Вечерний воздух казался резким и недружелюбным после тепла газетного архива, и перспектива провести очередную ночь в ночлежке на Обезьяньей улице казалась вдвойне непривлекательной. Сейчас Криббинсу нужно было свое собственное чудо, и что-то ему подсказывало, что оно вырисовывалось прямо на глазах.
— Полагаю, очень непросто тебе найти место для ночлега, — сказала госпожа Хаузер. В темноте он не мог разобрать выражение ее лица.
— О, я верю в лучшее, шештра, — сказал он. — Если Ом не приходит сам, он пошылает… Аагрх! — пружина выскочила! И в такой ответственный момент! Что за наказание!
Но это еще могло сыграть ему на руку, хоть и было мучительно. Госпожа Хаузер надвигалась на него с решимостью женщины, вознамерившейся любой ценой сделать доброе дело. Но как же это было больно! Зубы укусили его за язык.
У него за спиной раздался голос:
— Прошу прощения, я не мог не обратить внимания… Ты, случайно, не господин Криббинс?
Разъяренный болью во рту, Криббинс повернулся к нему с желанием убивать, но госпожа Хаузер сказала:
— Преподобный Криббинс, между прочим. — И его кулаки разжались.
— Эшшйя, — пробормотал он.
На него смотрел бледный юноша в старомодной секретарской форме.
— Меня зовут Досихпор, — произнес он. — И если ты правда Криббинс, я знаю одного небедного человека, который желает с тобой встретиться. Этот день может стать для тебя счастливым.
— В шамом желе? — пробормотал Криббинс. — Ежли этого желовека жовут Кожмо, я хочу вштретиться ш ним. День может штать шчаштливым и для него. Не вежунчики ли мы!
— Признайся, ты, наверное, пережила момент ужаса, — сказал Мокрист, когда они отдыхали в гостиной с мраморными полами. Во всяком случае, Ангела Красота отдыхала. Мокрист искал.
— Понятия не имею, о чем ты, — ответила она, когда Мокрист открыл сервант.
— Големы не были созданы, чтобы быть свободными. Они не знают, как справляться… с этим.
— Они научатся. И она бы не навредила собаке, — сказала Ангела Красота, наблюдая, как он меряет шагами комнату.
— Но ты усомнилась. Я слышал, как ты с ней разговаривала. «Положи черпак и медленно подними руки», все в таком духе, — сказал Мокрист и открыл один ящик.
— Ты что-то ищешь?
— Ключи от банка. Здесь где-то должна быть связка.
Ангела Красота присоединилась к поискам. Либо это, либо спорить о Глэдис. К тому же в апартаментах было полно комодов и ящичков, и в процессе можно было скоротать время до ужина.
— От чего этот ключ? — спросила она всего несколько секунд спустя. Мокрист повернулся к ней. Ангела Красота держала в руках серебристый ключ на кольце.
— Нет, должно быть намного больше ключей, — сказал Мокрист. — Где ты вообще его нашла?
Она кивнула на большой стол.
— Я просто прикоснулась здесь сбоку, и… о, а сейчас не сработало…
У Мокриста больше минуты ушло на то, чтобы обнаружить рычажок, которым отпирался маленький ящичек. Закрывшись, он идеально маскировался в древесных прожилках.
— Это, должно быть, для чего-то важного, — сказал он, направляясь к другому столу. — Может, остальные ключи хранились в другом месте. Попробуй его на любом замке. Я здесь только ночую вообще-то. Понятия не имею, что в половине этих ящиков.
Он вернулся к бюро и продолжил копаться в его содержимом, пока не услышал за спиной щелчок и скрип. Ангела Красота сказала бесцветным голосом:
— Ты говорил, что сэр Джошуа развлекался здесь с девицами?
— Вроде да. А что?
— Вот это, я понимаю, развлечение.
Мокрист обернулся. Дверца массивного серванта была открыта настежь.
— О нет, — сказал он. — Что все это такое?
— Ты, наверное, шутишь?
— Ну да, конечно. Но оно все такое… черное.
— И кожаное, — добавила Ангела Красота. — И не исключено, что резиновое.
Они приблизились к представшему перед ними музею изобретательной эротики. Некоторые вещи, освобожденные из долгого плена, разворачивались, соскальзывали на пол и в отдельных случаях отскакивали от него.
— Это… — Мокрист ткнул пальцем в нечто, отозвавшееся звонким пинг! — …точно, резиновое. Вне всяких сомнений.
— А тут все с рюшечками, — сказала Ангела Красота. — У него, наверное, кончились идеи.
— Или идеи кончились в природе. Ему вроде было восемьдесят, — сказал Мокрист в тот момент, когда сейсмический сдвиг вынудил очередные нагромождения расползтись и посыпаться вниз.
— Какой молодец, — сказала Ангела Красота. — Смотри, здесь еще пара книжных полок, — продолжала она, вглядываясь в темноту в глубине шкафа. — Вот тут, сразу за этим любопытным седлом и плетками. Надо думать, чтение на ночь.
— Не уверен, — сказал Мокрист, сняв с полки обитый кожей томик и открыв его наугад. — Гляди, это же дневник старика. Целые годы дневников. Боги мои, десятилетия!
— Давай опубликуем и заработаем состояние, — предложила Ангела Красота и ткнула ногой в груду барахла. — В обложках без рисунков, конечно же.
— Нет, ты не понимаешь. Здесь может быть написано про господина Бента! Какая-то его тайна… — Мокрист провел пальцем по корешкам. — Посмотрим, ему сорок семь, он появился в банке, когда ему было тринадцать, а несколько месяцев спустя кто-то пришел его искать. Старому Шику они не понравились… Ага! — Он снял с полки пару томиков. — Вот что может нам помочь, они примерно той поры…
— Что это за штуки и почему они звенят? — спросила Ангела Красота и показала ему странного вида приспособления.
— Откуда мне знать?
— Ты же мужчина.
— Ну да. И что с того? Я-то этим не увлекаюсь.
— Знаешь, а мне кажется, это что-то вроде хрена, — задумчиво проговорила Ангела Красота.