— А вы что здесь делаете? — спросил он требовательно.
Это оказалось достаточно неожиданно, чтобы сбить охранников с толку, но один из них оправился.
— Это же банковское хранилище, господин? — спросил он.
— Я заместитель председателя, кретин! Тут человеку плохо!
— Он упал, когда ты вламывался в хранилище?
О боги, прирожденного легавого так просто с толку не сбить. Они все равно будут задавать вопросы этим спокойным, гнетуще спокойным голосом. Когда ты полицейский, все вокруг — преступление.
— Офицер… ты ведь из Стражи?
— Констебль Пикша, господин.
— Хорошо, констебль, мы можем вынести моего коллегу на свежий воздух? Он задыхается. Я отопру вам дверь.
Пикша кивнул второму стражнику, и тот побежал к лестнице.
— Если у тебя был ключ, господин, зачем ты вломился в хранилище?
— Чтобы его вытащить, конечно же!
— Тогда как…
— Этому есть разумное объяснение, — сказал Мокрист. — Я выберусь отсюда, и мы еще вместе над этим посмеемся.
— Жду с нетерпением, господин, — сказал Пикша. — Очень люблю посмеяться.
Разговаривать со Стражей — все равно что танцевать чечетку на оползне. Если ты умеешь это делать, то можно удержаться на ногах, но никак нельзя изменить направление или затормозить, а в итоге тебя все равно завалит.
Это был уже не констебль Пикша. Констебль Пикша сменился в тот момент, когда нашел в карманах распорядителя Королевского монетного двора бархатный сверток с отмычками и кистень. Тогда появился сержант Детрит.
Мокрист знал, что отмычки теоретически не были чем-то противозаконным. Можно было спокойно владеть отмычками. Но владеть отмычками, находясь при этом в чужом доме, было нежелательно. А владеть отмычками, стоя в полуразрушенном банковском хранилище, ускакало так далеко от «можно», что вплотную приблизилось к искривлению вселенной.
Поначалу дела у Детрита шли неплохо. Однако сержант начал терять нить происходящего, получив доказательства, что у Мокриста были все законные основания иметь при себе ключи от хранилища, в которое он вломился. Это показалось троллю преступным актом само по себе, и он даже прикинул, не впаять ли Мокристу обвинение в «трате времени Стражи посредством взлома и проникновения без всякой на то необходимости»[10]. Инстинктивная потребность в отмычках была ему непонятна. У троллей не было названия для грубой силы, примерно так же, как у луж не было названия для воды. К тому же он он никак не мог понять образ мыслей и поступки почти покойного господина Бента. У троллей не едет крыша, у них сносит башню. Так что он опустил руки, и тогда появился капитан Моркоу.
С ним Мокрист был знаком давно. Это был крупный малый, от которого пахло мылом и чье лицо было воплощением голубоглазой невинности. Мокрист не мог ничего разглядеть за этим дружелюбным лицом, ровным счетом ничего. Он хорошо умел читать людей, но капитан Моркоу был закрытой книгой в запертом на ключ шкафу. И он всегда говорил учтиво в очень назойливой полицейской манере.
— Добрый вечер, — сказал он вежливо, усаживаясь напротив Мокриста в небольшом кабинете, который внезапно превратился в комнату для допросов. — Для начала хотелось бы расспросить тебя о трех людях в подвале. И о большой стеклянной… штуке?
— Это господин Хьюберт Трямм и его ассистенты, — ответил Мокрист. — Они изучают экономическую систему города. Тут они ни при чем. Если так подумать, я тут тоже ни при чем! И вообще, нет здесь никакого тут! Я уже все объяснил сержанту.
— Сержант Детрит считает тебя слишком умным, господин фон Губвиг, — сказал капитан Моркоу и открыл блокнот.
— Ну да, не удивлюсь, если он о большинстве людей того же мнения.
Ни один мускул не дрогнул на лице Моркоу.
— Ты можешь объяснить мне, почему внизу голем в женском платье велит моим людям вытереть грязные ботинки? — спросил он.
— Без риска показаться сумасшедшим — нет, не могу. А какое это имеет отношение к делу?
— Не знаю, господин. Но надеюсь в этом разобраться. Кто такая леди Дейрдре Ваггон?
— Она пишет старомодные книжки по этикету и домоводству для юных барышень, мечтающих стать такими женщинами, у которых есть время заниматься флористикой. Это действительно важно?
— Не знаю, господин. Я прилагаю все усилия, чтобы разобраться в ситуации. Можешь объяснить мне, почему комнатная собака носится по зданию, имея при себе то, что мы назовем заводным механическим прибором интимного свойства?
— Наверное, потому, что я схожу с ума, — ответил Мокрист. — Единственное, что сейчас важно, — это то, что господин Бент немного… перенервничал и заперся в банковском хранилище. Нужно было немедленно его оттуда вытаскивать.
— Ах да, хранилище, — сказал капитан. — Поговорим о золоте?
— А с золотом-то что?
— Я надеялся, это ты нам объяснишь. Ты вроде собирался продавать его гномам?
— Чего? Ну да, но я говорил это только для того, чтобы отстоять свою позицию…
— Позицию, — хмуро повторил капитан Моркоу и записал это.
— Я ведь знаю, как делаются такие дела, — сказал Мокрист. — Ты будешь мне зубы заговаривать в надежде, что я вдруг забуду, где нахожусь, и скажу какую-нибудь глупость, которая изобличит мою вину, я прав?
— Спасибо, господин, — сказал капитан Моркоу и перевернул страницу в блокноте.
— За что спасибо?
— За то, что признался, что знаешь, как делаются такие дела.
«Видишь? — сказал Мокрист сам себе. — Вот что бывает, стоит чуть-чуть расслабиться. Ты теряешь хватку. Даже легавый может тебя перехитрить».
Капитан оторвался от блокнота.
— Частично, господин фон Губвиг, твои слова были подтверждены беспристрастным свидетелем, который никак не мог быть соучастником в деле.
— Вы говорили с Глэдис? — спросил Мокрист.
— Глэдис — это?..
— Та, кто лезет к вам с грязными сапогами.
— Как голем может быть «ею», господин?
— О, это я знаю. Правильный ответ: а как голем может быть «им»?
— Интересно подмечено. Теперь понятно с платьем. Чисто из праздного любопытства, по-твоему, какой вес может унести один голем?
— Не знаю. Думаю, пару тонн. К чему это ты клонишь?
— Не знаю, господин, — бодро ответил Моркоу. — Командор Ваймс говорит, что, когда жизнь подсовывает тебе тарелку спагетти, тяни за них, пока не найдешь тефтели. Вообще, насколько он мог оценить происходящее, твоя версия событий сходится с показаниями Шалопая.
— Вы допросили собаку?
— Он вообще-то председатель банка, господин фон Губвиг, — заметил капитан.
— Как вы поняли, что… ах, это ваш вервольф, верно? — Мокрист расплылся в улыбке.
— Мы ничего не подтверждаем.
— Если что, все и так знают, что это Шнобби Шноббс.
— Неужели, господин? Ох боги. В общем, твои сегодняшние действия не оспариваются.
— Отлично. Спасибо. — Мокрист собрался вставать.
— Чего нельзя сказать о твоих действиях ранее на неделе.
Мокрист снова сел.
— И? Мне же не нужно отчитываться за них, верно?
— Это могло бы помочь нам.
— Каким образом?
— Это могло бы помочь нам понять, почему в хранилище нет золота, господин. Незначительная деталь в общей картине вещей, но она как-то озадачивает.
В этот момент, совсем неподалеку, залаял Шалопай…
Космо Шик сидел за столом, сцепив пальцы рук перед собой, и смотрел, как Криббинс ест. Редкий человек при наличии выбора делал это дольше тридцати секунд.
— Нравится суп? — спросил Космо.
Криббинс после продолжительного финального хлебка отставил тарелку.
— Первоклассный, ваша светлость. — Он вынул из кармана серую тряпку и…
«Он собирается вынуть свою челюсть, прямо сейчас, прямо здесь, за столом, — подумал Космо. — Удивительно. И да, там застряли кусочки моркови…»
— Не стесняйся, поправляй свои зубы, — сказал он, когда Криббинс достал из кармана гнутую вилку.
— От них совшем шпашу нет, шэр, — произнес Криббинс. — Клянушь, они меня в гроб вгонят. — Пружины звенели, пока он сражался с ними вилкой. Потом, видимо удовлетворившись, он всунул челюсть обратно между серых десен и, чавкнув, посадил ее на место. — Так-то лучше, — объявил он.
— Хорошо, — сказал Космо. — А теперь, ввиду характера заявлений, которые Стукпостук внимательно записал с твоих слов, а ты подписал, позволь задать тебе один вопрос. Почему ты не отправился с этим к лорду Витинари?
— Встречал я людей, которые увиливали от петли, шэр, — ответил Криббинс. — Тут большого ума не надо, если есть золотишко. Чего я не встречал, так это чтобы на следующий день человечек отхватил себе такое теплое местечко. Еще и на государштвенной должности. А тут он вдруг банкир, ни много ни мало. Кто-то ему покровительствует, и чтоб мне пушто было, если это крештная фея. Глупо ш моей штороны было бы идти к Витинари, а? Но он заправляет твоим банком, а ты — нет, а это нехорошо. Так что я к твоим ушлугам, гошподин.
— Наверняка не за бесплатно.
— Пожалуй, да, от небольшого материального вознаграждения я бы не отказался.
— И ты уверен, что фон Губвиг и Стеклярс — одно и то же лицо?
— Это все его улыбка, гошподин. Ее никогда не забудешь. И есть у него дар людям зубы заговаривать, он их прямо заставляет все делать по-егойному. Он ведь как волшебник, гаденыш неблагодарный.
Космо уставился на него, а потом сказал:
— Дай преподобному пятьдесят долларов, Стук… Досихпор, и подскажи ему хорошую гостиницу. Такую, где найдется горячая ванна.
— Пятьдешят долларов? — прорычал Криббинс.
— А потом используем по назначению наш небольшой трофей, понятно?
— Да, сэр. Разумеется.
Космо подвинул к себе листок бумаги, окунул ручку в чернильницу и принялся что-то строчить.
— Пятьдешят долларов? — повторил Криббинс, возмущенный столь малой платой за грех.
Космо оторвался от бумаги и посмотрел на него, словно видел в первый раз и не особо радовался знакомству.