— Ну да… Если больше никто не знает секрет.
— А секрет — это что? — Витинари развернулся к Мокристу и обнажил клинок.
— Должно быть, то, как я отдаю им приказы, сэр, — сказал Мокрист, во второй раз глядя вдоль лезвия. Оно и в самом деле поблескивало.
Он был готов к тому, что произошло дальше, только оно произошло совершенно не так.
Витинари вручил ему трость и сказал:
— Госпожа Добросерд, я бы очень хотел, чтобы ты не покидала город надолго. От этого он начинает искать неприятности. Расскажи нам секрет, господин фон Губвиг.
— Это может быть слишком опасно, сэр.
— Господин фон Губвиг, мне на лбу у себя написать «тиран»?
— Я могу поторговаться?
— Ну конечно. Я человек разумный.
— И вы придержитесь условий сделки?
— Нет. Но я предложу тебе другую. Почтамт может забрать шесть лошадей-големов. Остальные големы-воины будут отданы на попечение «Треста Големов», но использование четырехсот големов для усовершенствования семафорной системы, не сомневаюсь, будет одобрено международным сообществом. Мы заменим золото големами в качестве основы для нашей валюты, что ты очень обстоятельно описал. Вы двое поставили нас в очень… любопытное международное положение…
— Извините, что перебиваю, но почему я держу вашу трость? — спросил Мокрист.
— …и ты расскажешь секрет, и — самое главное — сохранишь жизнь, — закончил Витинари. — Кто сделает тебе более выгодное предложение?
— А, ладно, — сказал Мокрист. — Этим должно было кончиться. Големы подчиняются мне, потому…
— Потому что ты одет в золотой костюм и, следовательно, в их глазах выглядишь эмийским жрецом, — сказал Витинари. — Потому что в приказе, чтобы он был полностью усвоен, правильные слова должны быть сказаны правильным человеком правильному слушателю. Я был очень способным учеником. Все дело в логике. Можешь закрыть рот.
— Вы все знали?
— Это же не драконья магия.
— И зачем вы дали мне этот жуткий клинок?
— И впрямь безвкусная вещь, — согласился Витинари, забирая у него оружие. — Она могла бы принадлежать кому-то, например, по имени Кракс Грозный. Мне было просто интересно убедиться, что держать его в руках тебе будет еще страшнее. Ты вообще не склонен к насилию…
— Можно было обойтись и без этого! — сказал Мокрист. Ангела Красота улыбалась.
— Господин фон Губвиг, господин фон Губвиг, ничему тебя жизнь не учит, — сказал Витинари, пряча клинок в трость. — Один из моих предшественников бросал людей на растерзание диким черепахам. Мучительная смерть. Он считал это уморительным. Извини, если мои забавы более интеллектуальны. Дай-ка подумать, что же еще? Ах да, с прискорбием сообщаю, что человек по имени Сычик Клямс скончался.
Как-то он это сказал…
— К нему явился ангел?
— Вполне возможно, господин фон Губвиг. Но если тебе понадобится художник для новых проектов, уверен, во дворце найдется человек, способный тебе содействовать.
— Значит, так оно и было суждено, — сказал Мокрист. — Я рад, что он теперь в лучшем месте.
— Уж точно в более сухом. А теперь ступайте. Можете воспользоваться моей каретой. Тебе пора открывать банк! Мир продолжает вертеться, и сегодня утром он вертится на моем столе. Шалопай, за мной.
— Я бы хотел внести одно предложение, которое может помочь? — спросил Мокрист, когда Витинари собрался уходить.
— Какое же?
— Почему бы вам не рассказать остальным правителям Равнин о золотом секрете? В таком случае никто не сможет использовать големов как солдат. Это разрядило бы обстановку.
— Гм, интересно. А ты согласна с этим, госпожа Добросерд?
— Да! Нам не нужны армии големов! Это правильная мысль!
Витинари наклонился и дал Шалопаю собачье печенье. Когда он выпрямился, в его лице произошла едва заметная перемена.
— Прошлой ночью, — сказал патриций, — какой-то предатель отправил золотой секрет правителям всех крупных городов Равнин семафорным сообщением, источник которого никак не удается обнаружить. Это же был не ты, господин фон Губвиг?
— Я? Нет!
— Но ты же сам это предложил. Это можно расценить и как измену.
— Я только что вам это сказал! Вы не можете повесить все на меня! И потом, это была правильная мысль, — добавил он, стараясь не смотреть в глаза Ангеле Красоте. — Если мы не подумаем о том, как не использовать пятидесятифутовых големов-убийц, подумает кто-нибудь другой.
Он услышал, как она хихикнула, впервые в жизни.
— Сейчас у нас есть сорокафутовые големы-убийцы, госпожа Добросерд? — спросил Витинари со строгим видом, как будто собирался добавить: «Надеюсь, вы привели достаточно на всех!»
— Нет, сэр. Их нет, — ответила Ангела Красота, стараясь сохранять серьезность, но безуспешно.
— Тогда ничего страшного. Какой-нибудь гений однажды непременно придумает и это. И когда это случится, не колеблясь воздержись от того, чтобы приводить их к себе домой. Между тем у нас на руках есть такой вот печальный результат. — Витинари покачал головой в самой искренней, по мнению Мокриста, напускной досаде и продолжал: — Армия, которая подчинится кому угодно в блестящей куртке, с рупором в руках и эмийским переводом фразы «Выкопайте яму и заройтесь в ней», превратит любую войну в увлекательный фарс. Можете не сомневаться, я созову следственный комитет. Он будет работать без отдыха, не считая обязательных перерывов на чай с печеньем, пока не найдется виновник. Я выражу свою личную в этом заинтересованность.
«Ну конечно же, — думал Мокрист. — И хотя многие слышали, как я отдавал приказы на эмийском, лично я бы поставил на человека, который считает войну бессмысленным переводом клиентуры. На человека, из которого аферист лучше, чем из меня, который считает любой комитет чем-то вроде мусорной корзинки, который каждый день превращает шипение в сосиски…»
Мокрист и Ангела Красота переглянулись — и согласились взглядами: это он. Конечно он. Низз и все остальные поймут, что это он. Микробы, живущие на замшелых стенах, должны знать, что это он. И никто ничего не докажет.
— Можете нам доверять, — сказал Мокрист.
— Да. Я знаю, — сказал Витинари. — За мной, Шалопай. Тебя ждет тортик.
Мокристу не хотелось снова садиться в карету. Кареты теперь вызывали у него неприятные ассоциации.
— Он ведь выиграл, да? — спросила Ангела Красота.
Вокруг клубился туман.
— Во всяком случае, председатель теперь ест у него из рук.
— Так вообще можно?
— Кажется, это подпадает под принцип quia ego sic dico.
— Но что это значит?
— «Потому что я так сказал», если не ошибаюсь.
— Хорошенький принцип!
— Вообще говоря, единственный, который ему нужен. В общем и целом он мог бы…
— Ты должен мне пять тыщ, гошподин Штеклярш!
Фигура вышла из мрака и в одно мгновение очутилась за спиной у Ангелы Красоты.
— Давай без глупоштей, гошпожа, у меня ждесь ножик, — сказал Криббинс, и Мокрист услышал, как Ангела Красота сделала глубокий вдох. — Твой приятель обещался заплатить мне пять штук за донос на тебя, а раз уж ты сам донес на себя и упрятал его в шумашедший дом, я подумал, выходит, теперь ты мне должен?
Мокрист медленным движением ощупал карман, но там было пусто. Его маленькие помощники были конфискованы: в Танти не любили, когда ты приходил со своим кистенем и отмычками, и предпочитали, чтобы такие вещи покупались у надзирателей, как положено.
— Убери нож, и мы поговорим, — сказал он.
— Ага, поговорим! Нравится тебе разговаривать, да? Язык у тебя знатно подвешен! Я вше видел! Почешешь им — и шразу золотой мальчик! Ты им говоришь, что ограбишь их, а они тебе шмеются! Как у тебя это получается, а?
Криббинс чавкал и плевался от бешенства. Человек совершает ошибки, когда сердится, но это едва ли утешает, если кто-то приставил нож к почкам твоей возлюбленной. Ангела Красота побледнела, и Мокрист надеялся, что ей хватит ума не топать сейчас ногами. И самое главное, нужно было не поддаться на соблазн заглянуть за плечо Криббинсу, потому что краем глаза Мокрист заметил, что кто-то крадется к нему…
— Сейчас не время для поспешных действий, — сказал он громко. Тень в тумане замерла. — Криббинс, в этом твоя вечная проблема, — продолжал Мокрист. — Ты что, рассчитывал, что у меня будет с собой такая сумма?
— Вокруг полно мешт, где мы можем ш комфортом подождать тебя, а?
Глупо, подумал Мокрист. Глупо, но опасно. И подумал еще: ум против ума. Оружие, которое противник не умеет использовать, принадлежит тебе. Подначь его.
— Просто отойди, и мы сделаем вид, что тебя не видели, — сказал он. — Это лучшее, на что ты можешь рассчитывать.
— Ты мне жубы жаговарить будешь, ты, мелкий гаденыш? Да я…
Что-то громко спружинило, и Криббинс издал странный звук. Это был стон человека, который пытался кричать, но даже кричать было слишком больно. Мокрист схватил Ангелу Красоту, а Криббинс сложился пополам, вцепившись себе в рот. Что-то зазвенело, и на щеке Криббинса выступила кровь, отчего он заскулил и свернулся клубком. А звуки все продолжали сыпаться: это челюсти мертвеца, с которыми столько лет дурно обращались и которыми скверно пользовались, наконец уступили призраку, решительно вознамерившемуся утащить ненавистного Криббинса за собой. Позже врач сказал, что одна пружина достала до самой носовой пазухи.
Капитан Моркоу и Шнобби Шноббс выбежали из тумана и уставились на человека, который продолжал периодически подергиваться под пружинистые звуки.
— Извини, господин, мы тебя потеряли в таком тумане, — сказал Моркоу. — Что с ним случилось?
Мокрист крепко прижимал к себе Ангелу Красоту.
— Челюсти взорвались, — ответил он.
— И как такое могло произойти, господин?
— Понятия не имею, капитан. Почему бы не сделать доброе дело и не отвезти его в больницу?
— Ты хочешь подать на него заявление, господин фон Губвиг? — спросил Моркоу, бережно поднимая дрожащего Криббинса.
— Я предпочту бренди, — ответил Мокрист. Он подумал: может, Анойя просто выжидает момент. Надо бы сходить в ее храм и повесить ей большой-пребольшой половник. Сейчас не лучшее время проявлять неблагодарность…