С великой серьезностью Космо водрузил шапочку на макушку.
Кто-то постучал к нему в кабинет. Непонятно зачем, потому что дверь тут же распахнулась.
– Снова запираешься у себя в комнате, братец? – спросила, торжествуя, Пуччи.
Космо подавил порыв сдернуть шапочку с головы, как будто его поймали за чем-то непристойным.
– Было не заперто, сама видишь, – ответил он. – А тебе запрещено приближаться ко мне ближе, чем на пятнадцать ярдов. У меня есть предписание.
– А тебе не разрешено находиться в двадцати ярдах от меня, так что ты первый его нарушил, – сказала Пуччи, придвигая стул. Она грузно оседлала его и сложила руки на спинке. Стул заскрипел.
– Но приближался-то не я.
– Ну, в широком смысле все равно, – сказала Пуччи. – Знаешь, у тебя это уже опасная одержимость.
Теперь Космо снял шапочку.
– Я просто пытаюсь забраться в его шкуру, – сказал он.
– Очень опасная.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я хочу понять, как работает его мозг.
– А это? – спросила Пуччи, махнув рукой в сторону большой картины, висевшей напротив стола.
– Вильям Поутер, «Человек с собакой», портрет Витинари. Обрати внимание, как его глаза следят за каждым твоим движением.
– Это собачий нос следует за каждым моим движением! А у Витинари есть собака?
– Была. Вафля. Давно умерла. На территории дворца есть ее могилка. Он ходит туда один раз в неделю и кладет на могилку собачье лакомство.
– Это Витинари-то?
– Да.
– Витинари? Холодный, бессердечный, расчетливый тиран? – уточнила Пуччи.
– Да.
– Ты нагло врешь своей любимой сестренке, да?
– Можешь не верить.
Про себя Космо ликовал. Ему нравилось видеть на лице сестры это раздраженно-куриное выражение бешеного любопытства.
– Такая информация дорогого стоит, – сказала она.
– Верно. Тебе я рассказываю только потому, что она бесполезна, если не знать, куда именно он ходит, во сколько и по каким дням недели. Может статься, милая Пуччи, что моя, как ты выражаешься, одержимость найдет и практическое применение. Я наблюдаю, изучаю и учусь. И я полагаю, Мокрица фон Липвига и Витинари соединяет некая страшная тайна, которая может даже…
– Но ты влез и предложил ему взятку!
В пользу Пуччи говорило хотя бы то, что ей всегда можно было доверять секреты, поскольку она никогда не слушала. Пока собеседник говорил, она обдумывала, что сказать самой.
– Крошечную. И немного пригрозил. И сейчас он думает, что все обо мне знает, – сказал Космо, даже не пытаясь скрыть гордости. – А я не знаю о нем ничего, что вдвойне интересно. Почему он возник из ниоткуда и сразу же занял один из самых высоких постов в…
– А это что еще за чертовщина? – воскликнула Пуччи, чье непомерное любопытство сочеталось с объемом внимания, как у маленького котенка. Она показывала на небольшую диораму у окна.
– Это? А…
– Похоже на декоративную оконную клумбу. Это игрушечный городок? Зачем тебе это? Рассказывай немедленно!
Космо вздохнул. Он не то чтобы не любил свою сестру – только в рамках врожденного чувства неприязни, которое испытывали друг к другу все Шики, – но сложно было любить ее громкий, гнусавый, вечно раздраженный голос, тем более что Пуччи принимала за личное оскорбление то, что казалось ей непонятным с первого взгляда – иными словами, практически всё.
– Это попытка посредством масштабированных моделей создать вид, близкий к тому, что открывается из окна Продолговатого Кабинета лорда Витинари, – объяснил он. – Мне так лучше думается.
– С ума сойти. Какое собачье лакомство? – спросила Пуччи.
Информация достигала сознания Пуччи с разной скоростью. «Должно быть, потому, что у нее столько волос», – думал Космо.
– «Нямки Тракльмента», – ответил он. – Печенье в форме косточки, пять цветов в ассортименте. Но он никогда не оставляет желтые, потому что Вафля их не любил.
– Ты слышал, что Витинари называют вампиром? – спросила она, перескакивая с темы на тему.
– Ты в это веришь? – поинтересовался Космо.
– Потому что он высокий, худой и носит черное? Я думаю, для этого нужно кое-что еще!
– Еще он скрытный и расчетливый, – сказал Космо.
– Ты же в это не веришь, правда?
– Нет, но даже будь это правдой, разницы бы не было, не так ли? Впрочем, есть люди и с более… опасными секретами. Для них опасными, я имею в виду.
– Фон Липвиг?
– Вполне может быть.
У Пуччи загорелись глаза.
– Тебе что-то известно, да?
– Не совсем, но думаю, мне известно, где можно что-то узнать.
– Где?
– Ты правда хочешь знать?
– Конечно!
– Ну, а я не собираюсь тебе рассказывать, – ответил Космо с улыбкой. – Не позволяй мне тебя задерживать! – добавил он, когда Пуччи выбежала из кабинета.
Не позволяй мне тебя задерживать. Какую прекрасную фразу придумал Витинари. Звенящее двойное дно вызывало глубинную тревогу и в самых невинных умах. Патриций изобрел метод бескровной пытки, ничуть не уступающий дыбе.
Каков гений! Но Космо Шик, если забыть о бровях, уже наступал ему на пятки.
Придется исправлять просчеты жестокой природы. Загадочный фон Липвиг был ключом к Витинари, а ключ к фон Липвигу…
Пришла пора пообщаться с господином Бентом.
Глава 5
Трата денег – Почему не стоит доверять големам делать массаж – Дармовые деньги – Наблюдения о природе доверия – У господина Бента гости – Один из нас
Где проверить рентабельность идеи на практике? Уж точно не в банке. Нужно проверять ее там, где люди следят за деньгами намного внимательнее и жонглируют финансами в мире постоянного риска, где одно молниеносное решение отделяет триумфальный успех от бесславного поражения. В широком смысле это называлось реальным миром, но одним из конкретных его проявлений была улица Яичной Скорлупы.
«Магазинчик приколов и сувениров Боффо» на улице Десятого Яйца, принадлежащий Дж. Прусту, был раем для всех, кто полагал пукательный порошок последним словом в мире юмора, чем он во многих отношениях и являлся. Внимание Мокрица, однако, он привлекал своими маскировочными материалами и прочими полезными вещами.
Мокриц всегда подходил к маскировке с осторожностью. Усам, которые можно отклеить одним рывком, не было места в его жизни. А так как у него было самое незапоминающееся в мире лицо, лицо, которое оставалось лицом в толпе, даже когда вокруг никого не было, иногда не грех и дать людям что-то, о чем можно рассказать Страже. Самым очевидным вариантом были очки, но особенно хорошие результаты Мокрицу приносили парики его собственной разработки для ушей и носа. Покажи человеку уши, в которых явно свили гнезда певчие птицы, оцени вежливый ужас в его глазах, и можешь не сомневаться, кроме этого, он ничего не запомнит.
Теперь-то понятно, Мокриц был человеком честным, но какая-то часть его чувствовала необходимость оставаться в форме, мало ли.
Сегодня он купил клей и большую банку мелких золотых блесток, потому что это могло ему пригодиться.
– С тебя тридцать пять пенсов, господин фон Липвиг, – сказал господин Пруст. – Ожидаются ли новые марки?
– Одна-две, Джек, – ответил Мокриц. – Как поживает Этель? И малыш Роджер? – добавил он, всего лишь секунду порывшись в мысленной картотеке.
– Замечательно, твоими молитвами. Могу я еще чем-нибудь помочь? – с надеждой спросил Пруст – вдруг Мокриц вспомнит, что жизнь его значительно улучшится, если приобрести десяток фальшивых носов.
Мокриц осмотрел ассортимент масок, страшных каучуковых рук и клоунских носов и счел, что полностью удовлетворен покупкой.
– Только сдачей, Джек, – ответил он и осторожно выложил на прилавок свое последнее творение. – Полдоллара будет достаточно.
Пруст уставился на бумажку так, как будто та могла взорваться или выпустить какой-нибудь одурманивающий газ.
– Это чего такое, господин?
– Долларовая банкнота. Банковская расписка на один доллар. Последнее слово.
– Мне надо ее подписать или что?
– Нет. В этом вся соль. Это доллар. Он может быть чьим угодно.
– Я бы хотел, чтобы он был моим, господин.
– И сейчас он твой, – сказал Мокриц. – Но на него ты можешь что-то себе купить.
– Тут нет золота, – заметил лавочник, поднимая бумажку на расстоянии вытянутой руки, на всякий случай.
– Если бы я заплатил тебе в пенни и шиллингах, в них тоже не было бы золота, верно? А так у тебя на пятнадцать пенсов больше, и это неплохо для начала, согласись. А эта банкнота стоит доллар. Если ты принесешь ее ко мне в банк, тебе выдадут на нее доллар.
– Но у меня же уже есть доллар… ведь так? – уточнил Пруст.
– Молодчина! Так почему бы не пойти сейчас же на улицу и не потратить его? Ну-ка, я хочу посмотреть, как это работает.
– Это что же, господин фон Липвиг, как марки? – спросил лавочник, цепляясь за что-нибудь доступное. – Мне иногда платят марками, я ведь много почты отправляю…
– Да! Да! Именно! Представь, что это просто большая марка. Знаешь, что я тебе скажу? Это ознакомительное предложение. Потрать этот доллар – и я дам тебе еще одну долларовую банкноту, так что у тебя по-прежнему будет доллар. То есть ты ничем не рискуешь…
– Только если это и правда одна из первых… короче, сын мой купил несколько самых ранних твоих марок, да, и теперь они стоят целое состояние, значит, если я попридержу эту штуку, придет день, когда она будет стоить денег…
– Она и сейчас стоит денег! – взревел Мокриц. Вот почему с тугодумами было сложно. Он всегда предпочитал откровенных тупиц. До непонятливых все доходит медленно, зато когда доходит, они так просто в руки не дадутся.
– Да, но, – и тут лавочник усмехнулся улыбкой, которую он сам, вероятно, считал хитрой, хотя на самом деле она наводила на мысль о Шалопае с ириской в пасти, – с марками ты вон как хитер, господин фон Липвиг, вечно придумываешь что-то новое. Бабуля моя говорит, что такому скользкому типу, как ты, и мыла в бане не надо, без обид, бабуля моя всегда говорит, что у нее на уме…