– В Журнале «Только Для Дам» Была Одна Очень Интересная Статья Про Массаж, – продолжала Глэдис. Впоследствии Мокриц решит, что, возможно, стоило насторожиться, услышав в ее голосе нотку надежды. Но в тот момент он думал: не просто высекает, а еще и с вензелями.
– Массажи Замечательно Помогают Справляться Со Стрессами, Вызванными Бешеным Ритмом Современной Жизни, – сказала Глэдис с выражением.
– Это нам нужно в последнюю очередь, – отозвался Мокриц, и все померкло.
Самое странное, подумал он, когда Пегги и Эймсбери привели его в чувство и вправили суставы на место, что он и впрямь почувствовал себя намного лучше. Может, в этом и был смысл. Может, чудовищная, ослепительная боль нужна, чтобы осознать, что есть в мире вещи и похуже периодических колик.
– Мне Очень Жаль, – говорила Глэдис. – Я Не Знала, Что Случится Такое. В Журнале Было Сказано, Что Пациент Ощутит Приятную Дрожь.
– Вряд ли имелось в виду, что у него глаза из орбит выкатятся, – сказал Мокриц, потирая шею. Глаза Глэдис потускнели, и он тут же поспешил добавить: – Но мне уже гораздо лучше. Очень приятно смотреть вниз и не видеть там пяток.
– Не слушай его, все не так уж плохо, – сказала Пегги из чувства женской солидарности. – Мужчины вечно из любой царапины драму устраивают.
– Все Они Просто Большие Трогательные Дети, – сказала Глэдис. Это вызвало задумчивую паузу.
– А это ты откуда взяла? – спросил Мокриц.
– Информация Была Сообщена Мне Продавщицей Марок Глендой.
– Тогда отныне я запрещаю…
Большие двери распахнулись. В них ворвался гвалт с нижних этажей, и вместе с шумом, словно оседлав воздушную волну, влетел господин Бент, угрюмый и слишком блестящий для столь раннего часа.
– Доброе утро, сэр, – сказал он ледяным тоном. – Улица перед Банком полна людей. Могу ли я воспользоваться случаем и поздравить вас с опровержением теории, столь модной на сегодняшний день в Незримом Университете?
– А? – не понял Мокриц.
– Полагают, будто существует бесконечное количество вселенных, которое предоставляет достаточно места, чтобы все, что только может случиться, таки случилось. Это, конечно, ерунда, которую мы принимаем всерьез только потому, что приравниваем слова к реальности. Однако теперь я могу доказать свою позицию, поскольку в таком бесконечном множестве миров должен быть и такой, где я аплодирую вашим недавним действиям, и можете поверить мне на слово, сэр, бесконечность не так велика! – Он выпрямился во весь рост. – Люди ломятся в двери! Хотят закрыть свои счета! Я же говорил вам, что банковское дело зиждется на доверии и стабильности!
– О, боги, – сказал Мокриц.
– Люди требуют золота!
– Мне казалось, вы сами обеща…
– Это было метафорическое обещание! Я же говорил, что оно основано на взаимном понимании, что никто на самом деле его не потребует!
– Сколько человек хотят забрать свои вклады? – спросил Мокриц.
– Около двадцати!
– Как-то они слишком громко шумят, не находишь?
Господин Бент неловко помялся.
– Ну, есть и другие, – сказал он. – Несколько человек сбито с толку и хотят сделать вклады, но…
– Сколько?
– Человек двести-триста, но…
– Сделать вклады, говоришь? – спросил Мокриц. Господин Бент поерзал.
– Совсем пустяковые суммы, доллар тут, доллар там, – отмахнулся он. – Видимо, они считают, что у вас «припрятан козырь в рукаве». – Кавычки дрожали, как порядочная девица, подобравшая дохлую мышь.
В глубине души Мокриц дрогнул. Но в то же время он почувствовал порыв ветра, подувшего в лицо.
– Тогда не будем их разочаровывать, – сказал он и подхватил золотой цилиндр, все еще немного липкий. Бент впился в него взглядом.
– Другие банки в бешенстве, – сказал он, поспешно отскочив в сторону, когда Мокриц, окончательно войдя в должность распорядителя монетного двора, направился на выход.
– Это хорошо или плохо? – бросил Мокриц через плечо. – Подскажи мне, что там за правило у банковских ссуд? Я где-то слышал. Что-то о процентах.
– «Бери вдвое дешевле, ссужай вдвое дороже, стремись выиграть втрое»? – сказал Бент.
– Точно! Я тут подумал, мы же можем снизить эти цифры, да?
– Это Анк-Морпорк! Банк должен оставаться крепостью! А это недешево!
– Но мы же можем их немного скорректировать? Мы ведь не выплачиваем проценты по вкладам меньше ста долларов, верно?
– Да, это так.
– Значит, отныне любой желающий может положить на счет пять долларов, и мы начнем выплачивать проценты намного раньше. Это должно разгладить бугры в матрацах, правда??
– Сэр, я протестую! Это вам не игра!
– Уважаемый господин Бент, это именно игра, старинная игра под названием «Что еще сойдет нам с рук?».
Толпа шумела. Мокриц и Бент вышли на открытую площадку с видом на центральный холл банка, – точь-в-точь вид с церковной кафедры на грешников, – и море лиц повернулось к Мокрицу, и ненадолго все смолкли. Потом кто-то выкрикнул:
– Ты сделаешь так, чтобы мы все разбогатели, господин фон Липвиг?
«Ах, черт, – подумал Мокриц. – Зачем они все здесь?»
– Я изо всех сил постараюсь прибрать к рукам ваши деньги, – пообещал он.
Это вызвало всеобщее одобрение. Мокриц не был удивлен. Скажи кому-нибудь, что хочешь его ограбить, – и заработаешь себе репутацию честного человека.
Развешанные уши навострились в ожидании, и здравый смысл покинул Мокрица. А губы сами произнесли:
– И чтобы я получил побольше, я предлагаю – точнее, председатель предлагает – перейти на однопроцентную ставку по всем вкладам от пяти долларов на год.
Старший кассир задохнулся, но толпа не пошевелилась – все придерживались чулочно-матрацных взглядов. Новость скорее произвела неблагоприятное впечатление. Потом кто-то поднял руку и спросил:
– Не дороговато ли за то, что мы сунем свои же деньги в ваши подвалы?
– Нет! Это то, столько заплачу вам я за возможность на год засунуть ваши деньги в наши подвалы, – растолковал Мокриц.
– Ты?
– Конечно. Верьте мне.
Лицо спрашивающего исказилось привычной гримасой тугодума, который пытается поспеть за сказанным.
– И в чем подвох? – спросил он наконец.
«Во всем, – подумал Мокриц. – Для начала, я буду держать их не в своем подвале, а в чужом кармане. Но тебе сейчас лучше об этом не знать».
– Никакого подвоха, – ответил он. – Если вы кладете на счет в нашем банке сто долларов, то через год у вас на счету будет сто один доллар.
– Это ты все красиво говоришь, но где таким, как я, взять сто долларов?
– Прямо здесь, если вложить один доллар и подождать… сколько, господин Бент?
Старший кассир фыркнул.
– Четыреста шестьдесят один год!
– Да, да, придется подождать, зато пра-пра-пра-и-далее внуки будут вами гордиться, – сказал Мокриц, перекрывая смех. – Но я скажу вам, что я сделаю. Если сегодня вы вложите какие-то пять долларов, то в понедельник получите от нас бесплатный доллар. Бесплатный доллар, дамы и господа, станет вашим, и где вы еще услышите такое заманчивое предложение…
– Настоящий доллар, интересно мне знать, или очередную фальшивку?
У входа произошла суматоха, и в зал ворвалась Пуччи Шик. Точнее, попыталась ворваться. Грамотное врывание нужно продумать и желательно отрепетировать. Нельзя просто импровизировать и надеяться на лучшее. Это обязательно кончится толкотней. Два тяжеловеса, поставленных расчищать путь в толпе, потерпели численное поражение, а следом за ними застряли и более стройные молодые люди, которые вели на поводках элитных белых гончих Пуччи. Ей пришлось расталкивать толпу самой.
Мокриц чувствовал, что это могло бы быть так эффектно. Для этого имелось все необходимое: пугающие амбалы в черном, изящные белые псы. Но самой Пуччи достались мелкие подозрительные глазки и огромная верхняя губа, что в сочетании с длинной шеей вызывало у простого обывателя ассоциации с уткой, которую оскорбила проплывшая мимо форель.
«Кто-то должен сказать ей, что черный – не ее цвет, что эти дорогие меха смотрелись лучше на их изначальных обладателях, что если ты надеваешь высокие каблуки, то, будь добра, не сочетай их с солнечными очками, потому что, когда заходишь с яркого солнечного света в полумрак, например банка, ты утрачиваешь всякую координацию и можешь проткнуть каблуком ногу собственного же телохранителя. Кто-то должен сказать ей, что настоящее чувство стиля происходит от врожденного хитроумия и двуличия. Его нельзя купить».
– Госпожа Пуччи Шик, дамы и господа! – объявил Мокриц, хлопая в ладоши, когда Пуччи сдернула очки и приблизилась к банковской стойке, сверкая убийственным взглядом. – Член совета директоров, и она присоединится к нам всем в создании денег.
В толпе кое-где послышались аплодисменты от тех, кто в жизни не встречался с Пуччи, но был рад поглазеть на бесплатное представление.
– Возмутительно! Слушайте меня! Всем слушать меня! – потребовала она. Она снова замахала чем-то подозрительно похожим на одну из экспериментальных банкнот Мокрица. – Это обычная ничтожная бумага! Вот что он собирается вам раздавать!
– Нет, это аналог открытого чека или банковского векселя, – сказал Мокриц.
– Да что ты? Это мы еще посмотрим! Возмутительно! Добрые люди Анк-Морпорка! Неужели кто-то из вас думает, что этот клочок бумаги может стоить доллар? Разве кто-нибудь из вас даст мне за него доллар? – Пуччи пренебрежительно помахала бумажкой.
– Ну не знаю. А что это? – спросил кто-то, и в толпе начали переговариваться.
– Экспериментальная банкнота, – ответил Мокриц, перекрикивая нарастающий гул. – Испытываем идею на практике.
– И сколько таких всего? – спросил любопытный.
– Около двенадцати, – ответил Мокриц.
Любопытный повернулся к Пуччи:
– Даю за нее пять долларов, устраивает?
– Пять? Тут написано, один доллар, – опешила Пуччи.
– Ага. Пять долларов, госпожа.
– Но почему? Ты сумасшедший?