— Я в скором времени лягу спать, — сказал мистер Бент.
— Скажите, мистер Бент, сколько мы вам платим? — спросил Космо, косясь в сторону шкафа.
— Сорок один доллар в месяц, сэр, — ответил Бент.
— А, но у вас, разумеется, есть прекрасная гарантия занятости.
— Так я до настоящего времени думал, сэр.
— Просто мне любопытно, почему вы выбрали поселиться здесь?
— Мне нравится тусклость, сэр. Она ничего не ждет от меня.
— Ну, пора идти, — заявил Космо чуть скорее, чем следовало бы. — Уверен, вы сможете оказать какую-нибудь помощь, мистер Бент. Вы всегда оказывали огромную помощь. Будет так досадно, если вы не сможете оказать помощь на этот раз.
Бент уставился на дверь. Его трясло.
— Я говорю от лица нас всех, мы считаем вас за одного из членов семьи, — продолжил Космо. Он поразмыслил над предложением применительно к своеобразному очарованию Роскошей и добавил: — Но в хорошем смысле.
Глава 6
Побег из тюрьмы — Перспектива сэндвича с почками — Стук брадобрея-хирурга — Самоубийство краской и его нерациональность — Перемена ангелов — Игорь идет за покупками — Размышления об использовании дублеров при повешении — Места, подходящие для головы — Мойст в ожидании луча света — Трюки с вашими мозгами — „Нам понадобятся банкноты побольше“ — Забавы с корнеплодами — Соблазн блокнотов с зажимами — Невозможный комод
На крыше Танти, старейшей тюрьмы города, Мойста едва не смывало. Он достиг той степени влажности, что уже должен был бы приближаться к сухости с другой стороны.
С большой осторожностью он снял с маленькой семафорной башни на плоской крыше последнюю из масляных ламп и вылил ее содержимое в бушующую ночь. Они в любом случае были полупусты. Поразительно, что их вообще кто-то позаботился зажечь в такую ночь.
Мойст на ощупь спустился обратно к краю крыши и приспособил захват, перекинув его через мрачный парапет, и потом отпустил достаточно длинный отрезок веревки, чтобы приблизить его к невидимой земле. Теперь, обмотав эту веревку вокруг большого каменного выступа, Мойст смог соскользнуть вниз, держась за оба конца каната, а потом стянуть его за собой. И захват, и веревку он припрятал среди мусора в переулочке — где-то через час их украдут.
Что ж, хорошо. Теперь за дело…
Доспехи стражника, которые Мойст стянул из шкафчика раздевалки в банке, подошли ему, как перчатка. Мойст предпочел бы, что лучше бы они подошли, как шлем и нагрудник. Но вообще-то, скорее всего, они не лучше смотрелись и на владельце, который в данный момент щеголял по коридорам в сверкающих, но непрактичных банковских доспехах. Всем известно, что подход Стражи к форме заключался в одном-на-всех-размере-не-впору-никому, и что Ваймс не одобрял доспехов, у которых не было особого помятого троллями вида. Ему нравилось, чтобы было сразу понятно, что свою работу этот доспех выполняет.
Мойст потратил некоторое время, чтобы отдышаться, а потом завернул за угол к большой черной двери и позвонил. Механизм задребезжал и залязгал. Торопиться открывать здесь не будут, только не в такую ночь.
Мойст чувствовал себя голым и уязвимым, как детеныш омара. Он надеялся, что скрыл все острые углы, но углы, они — как там называлось-то, он был на лекции в университете — ах, да. Углы фрактальны. Каждый полон множества углов поменьше. Все их скрыть нельзя. Стражника в банке могут позвать обратно на службу, и он обнаружит, что в ящике пусто, кто-то мог видеть, как Мойст брал доспех, Дженкинса могли перевести… К черту все. Когда время поджимает, нужно просто крутить колесо и быть готовым бежать.
Или, в данном случае, обеими руками поднять огромный дверной молоток и немедленно дважды звонко ударить. Он подождал, пока не отодвинулась с трудом маленькая заслонка в двери.
— Что? — спросил раздраженный голос скрытого тенью лица.
— Конвой пленника. Имя — Дженкинс.
— Что? Сейчас середина чертовой ночи!
— У меня подписанная Форма 37, - невозмутимо сообщил Мойст.
Маленькая заслонка захлопнулась. Ему снова пришлось ждать под дождем. На сей раз, прежде чем окошко открылось, прошло три минуты.
— Что? — сказал новый голос, пропитанный подозрением.
А, отлично. Это Беллистер. Мойст был этому рад. Из-за того, что он собирается этой ночью сделать, кого-то из охранников ждет весьма неприятный втык, а некоторые из них были вполне ничего, особенно в камерах смертников. Но Беллистер был настоящим тюремщиком старой закалки, мастер небольших злодеяний, из тех задир, которые не упустят возможности превратить жизнь заключенного в кошмар. Он не просто плюнет в вашу миску с жирной похлебкой; у него хватит неуважения к приличиям сделать это не на виду. Еще он придирался к слабым и запуганным. И было еще кое-что хорошее. Беллистер ненавидел Стражу, и чувство было взаимным. Это можно использовать.
— Пришел за заключенным, — пожаловался Мойст. — И уже пять минут мокну тут под дождем!
— И так и будешь мокнуть, сынок, о да, вот именно, пока я не буду готов. Покажи мне выписку!
— Тут написано Дженкинс, Оулсвик, — произнес Мойст.
— Так дай мне ее посмотреть!
— Мне сказали вам ее передать, когда заключенного мне отдадите, — возразил Мойст, образец невозмутимого настаивания.
— О, так ты у нас юрист, вон оно как? Ну ладно, Эйб, впусти моего ученого друга.
Затворка вновь захлопнулась, и после некоторых лязганий открылась калитка. Мойст прошел в нее. На внутреннем дворе дождь лил не меньше.
— Я тебя раньше не видел? — спросил Беллистер, склонив голову набок.
— Работаю только с прошлой недели, — ответил Мойст. За его спиной дверь вновь затворили. Лязг засовов эхом отозвался в его голове.
— Почему ты только один? — требовательно спросил Беллистер.
— Не знаю, сэр. Спросите у моих мамы с папой.
— Не прикидывайся передо мной дурачком! Для конвоирования должно быть двое!
Вымокший до нитки Мойст устало пожал плечами с выражением полнейшего безразличия.
— Вот как? Меня не спрашивайте. Мне сказали, что он просто маленький засранец, с которым не будет проблем. Можете проверить, если хотите. Я слышал, он срочно нужен во дворце.
Во дворце. Это пригасило блеск в мерзких маленьких глазах охранника. Разумный человек не встает на пути дворца. А вот посылать непримечательного новичка на неблагодарное задание в такую ненастную ночь было вполне разумным — Беллистер точно так бы сам и поступил.
Он протянул руку и потребовал:
— Выписку!
Мойст передал ему тонкий листок. Тюремщик стал ее читать, заметно шевеля губами и явно желая, чтобы в ней что-то было не так. Но сколько бы он не вглядывался, ему ни к чему не придраться — Мойст прикарманил пачку форм, когда мистер Спулс делал ему чашку кофе.
— Его утром повесят, — сообщил Беллистер, просматривая бумагу на свет. — Зачем он им сейчас понадобился?
— Не знаю, — сказал Мойст. — Давайте побыстрее, ладно? У меня перерыв через десять минут.
Охранник наклонился ближе.
— Только из-за этого, друг мой, я пойду и проверю. Всего один сопровождающий? Осторожность не помешает, так ведь?
Лад-но, подумал Мойст. Все идет по плану. Сейчас он будет десять минут славно пить чай, просто чтобы преподать мне урок, пять минут потратит на то, чтобы обнаружить, что семафор не работает, где-то секунда уйдет на то, чтобы решить, что черта с два он будет что-то там исправлять в такую ночь, еще секунда, чтобы подумать: бумага-то была в порядке, он проверил водяные знаки, а это главное… В общем, на все про все плюс-минус двадцать минут.
Конечно, он может ошибаться. Что угодно может случиться. Беллистер может прямо сейчас позвать парочку своих приятелей, или может послать кого-нибудь через черный ход найти настоящего стражника. Будущее было неопределенно. Разоблачение может произойти в любую секунду.
Лучше и быть не может.
Беллистер протянул двадцать две минуты. Послышались медленные шаги, и появился шатающийся от веса наручников Дженкинс с периодически толкающим его в спину палкой Беллистером. Маленький человечек никак не мог идти быстрее, но это не имело значения, его все равно толкали, в любом случае.
— Не думаю, что мне понадобятся наручники, — быстро сказал Мойст.
— Ты их и не получишь, — отрезал тюремщик. — По той причине, что вы, гаденыши, никогда их назад не приносите!
— Ладно, — согласился Мойст. — Давайте, тут холодно.
Беллистер заворчал. Он был не рад. Потом наклонился, снял наручники и снова поднялся, опять держа человечка за плечо. Другая рука же выставилась вперед, протягивая дощечку с зажимами и бумагой.
— Подпиши! — скомандовал он. Мойст подчинился.
И произошло маленькое чудо. Вот почему бумаги имели такое значение в грязном мире тюремщиков, надсмотрщиков и конвоиров — потому что единственным, что всегда имело значение, было Хабеас Задеас: чья рука держит цепь? Кто ответственный за это тело?
Мойст раньше через такое проходил именно в качестве такого задеаса, и знал все тонкости. Заключенный перешел по бумажной тропе. Если его найдут без головы, то последний подписавшийся за заключенного, чья шляпа не покоится на шее, тоже может столкнуться с некоторыми суровыми вопросами.
Беллистер подтолкнул заключенного вперед и изрек освященные временем слова:
— Вам, сэр! — гавкнул он. — Хабейте его задею!
Мойст сунул дощечку назад ему в руки и положил свободную руку на свободное плечо Оулсвика.
— От вас, сэр! — ответил он. Хабею его задею, еще как!
Беллистер что-то проворчал и убрал руку. Действие свершилось, закон был соблюден, честь обычая сохранена, а Оулсвик Дженкинс…
…грустно взглянул на Мойста, сильно ударил его в пах и припустил по улице, как заяц.
Когда Мойст согнулся пополам, единственное, что он воспринимал извне своего маленького мира боли, был Беллистер, умирающий от смеха и кричащий:
— Ваша птица, милорд! Ну уж ты его прохабеал! О-о да!
Мойсту удалось нормально идти к тому времени, как он дошел до комнаты, которую снял у Ничего-не-знаю Джека. Он натянул на себя золотой костюм, высушил доспехи, запихнул их в мешок, вышел в переулок и поторопился к банку.