Как рождаются машины, он теперь знал не только по книгам — проследил весь процесс в натуре от начала до конца. Не раз бывал в заготовительных цехах, литейных, кузнечных, где из куска железа получают заготовки. Бывал в механических цехах, где эти заготовки фрезеруют, точат, строгают, шлифуют, а потом отправляют в кладовые. Из кладовых готовые детали должны стекаться в сборочный цех, где из них собирают разные автоматические установки и части автоматических линий. Сборка — последнее, как говорится, звено длинной цепи. Последнее и потому зависимое от других. Ведь если хотя бы одно промежуточное звено в цепи подведет, значит, детали в сборочный цех вовремя не поступят. Вот тебе и простой.
Андрюха сам видел: вот почему-то остановился конвейер в литейке, стоит полчаса, час; вот пустуют станки, отличные новые станки. Не хватает, говорят, рабочих — ладно. Но ведь и те, на которых работают, тоже нередко стоят. Взять хотя бы тех револьверщиков, что попивали сегодня винцо… Им вроде наплевать, что мы тут ждем, когда они деталей наделают. Наплевать, что сборка стоит. Что машину нашу где-то ждут не дождутся формовщики, такие же рабочие. Им она как хлеб нужна.
Вспомнил Андрюха и то, как совсем еще недавно, сдавая экзамен по философии, говорил о рабочем классе как о самом передовом, самом прогрессивном и революционном классе, самом сознательном… Как это увязать?
С одной стороны… «его величество рабочий класс», с другой стороны... Или, может быть, эти револьверщики из бригады не настоящие рабочие? Тогда кто же они?..
Глава пятаяРаскачка
В громадном заводском механизме, где десятки цехов и отделов, сотни участков и служб, тысячи людей, станков и приспособлений, произошли какие-то, пока неведомые Андрюхе сдвиги, изменения, и сложнейший этот механизм начал наконец набирать скорость, выбрасывать на склады готовые детали.
Слесари в бригаде оживились, рассредоточились по верстакам и принялись теперь уже по-настоящему за сборку узлов. Андрюхе мастер велел нарезать резьбу в отверстиях корпусной детали.
Андрюха отправился в инструментальную кладовую, отдал пожилой деловитой кладовщице медную бирочку и взамен получил комплект новеньких метчиков, завернутых в промасленный пергамент; на другую бирочку кладовщица выдала вороток, которым эти метчики поворачивать.
Нарезать резьбу — дело нехитрое, нарезал ее Андрюха не раз: и с отцом, помнится, приходилось, когда мастерили «чудеса механики», да и на практике в институтских учебных мастерских нарезали.
По соседству с Андрюхой на верстаке работал Панкратов, собирал те самые пальцевые муфты, к которым несколько дней тому назад Андрюха вытачивал резиновые кольца. Руки у Андрюхи работали, а сам он посматривал на Панкратова и думал — этому Мрачному Типу явно нравится Наташка, соперники мы с ним, выходит. «Покурить» предлагал пойти… Неужели бы стал драться?..
Засмотрелся, задумался и не заметил, что руки вместо первого метчика стали загонять в отверстие второй, чистовой, что крутить вороток стало почему-то тяжело.
Метчик хрустнул, и у Андрюхи в руках осталась половинка инструмента с серым зернистым изломом. Вторая половинка застряла там, в темной глубине отверстия.
«Вытащить, быстрее вытащить, пока никто не видел!..»
Вытащить… Если бы осколок хоть немножко торчал из отверстия, то зацепить бы его плоскогубцами да и вывинтить. Если бы торчал. А то ведь глухо, весь там, на дне…
А вот он и мастер, тут как тут.
— Ну что, студент, один метчик уже засадил, смотрю? Лиха беда начало…
— Ошибся, вторым начал, — нехотя буркнул Андрюха.
— Дэ-э, — протянул мастер. — Отливочка-то, брат, денег стоит... Ее и фрезеровали, и растачивали, и... тут вот сверлили, а эти поверхности шлифовали даже. Но не в деньгах дело, деньги с тебя высчитают, и все. Главное то, что, пока сделают новую отливку, мы будем ждать и куковать.
Андрюху от этих слов обдало жаром.
— А если высверлить его, осколок-то, — сказал он первое, что пришло на ум.
— Дэ-э, — снова протянул мастер. — А ведь металловедение, поди, изучал, технологию металлов... — В голосе мастера слышалась явная издевка. — Осколок-то из инструментальной стали, твердый — чем его сверлить собрался?..
— Ну тогда, значит, вытащу, — сердито сказал Андрюха.
— Вытащишь?
— Вытащу.
— Ну, ну, посмотрим. — И мастер ушел.
Андрюха глянул на Панкратова и встретился с ним глазами. Во взгляде Панкратова была нехорошая усмешка, он, конечно же, все видел и слышал.
«Действительно, Мрачный Тип, — подумал Андрюха. — Еще свинью при случае подложит».
И, наклонившись над отливкой, в которой сидел теперь осколок, старался вспомнить подобный случай, нечто похожее, однако ничего не вспоминалось; бывало, что ломались метчики, да все не так. Можно было зацепить, здесь не зацепишь — глубоко.
«Электроискровым бы способом. Да откуда у них здесь электроискровая установка!.. Ни черта у них нет…»
Надо думать, думать, вспомнить сопромат, теоретическую механику, металловедение, не бывает же безвыходных положений. Нужно только собраться, не дрейфить. А Мрачный Тип прямо ликует. Надо доказать им всем тут, доказать!..
Прошел, быть может, час, а может, больше, Андрюха сидел весь красный, потный, злился на себя: выхода, кажется, на самом деле не было... запорол деталь, запорол. Шумел на рабочих, а сам вот… пустячного дела — резьбу нарезать — и то не смог.
В сотый, наверное, раз нащупывал мизинцем осколок, накрепко застрявший в теле отливки, — сидит, скотина, и ни с места! Застрял, как… как… Стоп! Застрял, как в пещере, в каменной щели… А значит… А значит, на выдохе, на выдохе его надо добывать! Да ну уж — «на выдохе»!.. Чепуха какая-то… А хотя… почему чепуха? Сталь же упругая, и если заставить ее «дышать», то есть сжиматься и разжиматься, то получатся маленькие, крохотные перемещения… не вглубь, там же упор, а назад, назад, где свободно, где резьба. Притом появится пусть и ничтожный, но крутящий моментишко. Андрюха даже по коленкам себя хлопнул.
Побежал к обшарпанной голубой тумбочке, что стояла на краю участка, у стенки, и, порывшись в громыхающих инструментах и железяках, отыскал гвоздь подлиннее и молоток.
Вставив гвоздь наискосок в отверстие и уперев его в неровности излома, начал полегонечку постукивать по шляпке гвоздя.
«Учили и мы кое-что, — как бы продолжая разговор с мастером, думал Андрюха. — Учили и технологию, и сопромат, и детали машин. Не очень, правда, но учили».
Подошел работающий неподалеку Гена, тот, что в солдатском.
— Сломался? — спросил Гена.
— Пробую вытащить, — не очень-то дружелюбно ответил Андрюха, — не знаю, что получится.
Гена осмотрел оставшуюся половинку инструмента, постоял, почесал в затылке и заключил:
— Только так, пожалуй, и можно. Иначе не вытащишь.
— Ну вот, — уже приветливее сказал Андрюха, — а мастер говорит: испортил отливку, в металлолом ее теперь.
— Это он так, — улыбнулся Гена. — Хотел, чтобы ты у него помощи попросил. Ты его почаще спрашивай, он вообще-то ничего мужик. И в технике волокет. Тем более, что такую установку он уже собирал в прошлом году. Из нас-то никто, кроме него, не собирал: та, старая, бригада разбрелась кто куда… А потом, учти, работа у него такая. Нервы железные надо иметь, чтобы не срываться. Беготня, суета, наряды выписывать, детали подтаскивать, — Гена махнул рукой и помолчал. — Мне вот тоже начальник цеха — закончишь, давай мастером. Я ни в какую. Тут в желтый дом попадешь в два счета.
— Так ты что, у нас в политехническом учишься? — с недоверием спросил Андрюха и впервые за время разговора внимательно посмотрел на Гену-солдатика. Лицо у Гены маленькое, невзрачное, на щеках бугорки какие-то, да и сам маленький, щуплый.
— Ну да, — сказал Гена. — На вечернем.
Разговорились, стали вспоминать знакомых преподавателей. Андрюха постукивал молотком, осколок понемногу вывинчивался, и на душе становилось веселее. «А ведь ничего вроде парень-то, — думал он о Гене, — да и свой брат, студент…»
— Слушай, я тебя вот о чем… Ну хорошо, мастером ты не хочешь. А куда после окончания, в отдел?
— Нет. — Гена задумчиво покачал головой. — В отделе тоже не нравится.
— Привет! — удивился Андрюха. — Куда же тогда?
— В цехе останусь.
— Сборщиком? — еще больше удивился Андрюха.
— Да как тебе сказать... На сборке интересно. Тем более что производство у нас мелкосерийное или даже единичное, каждый раз приходится делать что-то новое, всякий раз мозгой надо шевелить. — Гена помолчал, потом мечтательно продолжал: — Я бы, знаешь, где хотел работать... На какой-нибудь большой автоматической линии. Чтобы одному управлять, подналаживать ее. Ну то есть вот она, голубушка: станочки, транспортеры, автоматика высшего класса, и я над ней и царь и бог. И она у меня как часики... Тут тебе и знания пригодятся, и в то же время не с бумагами возиться, не штаны протирать, а настоящее дело у тебя. Детальки твоя линия выдает. Самое то!
Андрюха шлепнул ладонью по отливке, из которой выколачивал метчик, — какой он интересный, этот Гена!
Кончик сломавшегося метчика уже показался из отверстия, и теперь его можно было зацепить плоскогубцами. Вывинтив осколок, Андрюха покатал его на ладони, как хирург извлеченную пулю.
— Ну, а скажи… вот эта «спячка»… это что, нормально? — спросил он, перекатив осколок со своей ладони на ладонь Гены-солдатика.
— Чего ж тут нормального? Мы же сборщики, готовую-то продукцию мы даем. Не сделали установку — план завода полетел, полетели премиальные, и прочее, и прочее.
Тут Андрюха и набросился на Гену со своими «почему». Рассказал и о револьверщиках, и о том, как отравился, вытачивая кольца.
— Я сам, Андрюха, часто думаю об этом. — Гена достал сигареты и закурил. — Конечно, станочники виноваты. Их прогулы, пьянство. Действительно, все бы хорошо, а он, какой-нибудь там Иванов-Петров, взял перелез через стену да и сбегал в гастроном. Надрался. Вот тебе и простой станка. А назавтра с похмелья тоже не работник. — Гена сморщился и махнул рукой: мол, лучше и не говорить. — А выгна