Андрюха с Геной-солдатиком переглянулись…
— Вот, Пашка, смотри. Это твое будущее. — Багратион ткнул указательным пальцем в карикатуру. — Помяни меня…
Заспорили. Пашка уверял, что на заводе он ни-ни. Только в свободное от работы время.
— В свободное от работы время, — передразнил Багратион. — Ходил бы лучше в школу. А то стыд голове, десятилетки не осилил, тьфу!.. Вон Геннадий у нас, не успеешь оглянуться, как диплом получит, инженером станет.
— Пробовал, Багратион Петрович, — не могу, — признался Пашка. — Учительница про Африку рассказывает, сколько там разного народа живет и какой там климат, а я гляжу на нее, и в голове не Африка, а... эх, думаю, обнять бы тебя, Капитолина Петровна, к сердцу бы прижать!..
Багратион только головой покачал.
Тут за перегородкой появился мастер, незадолго до этого отлучавшийся куда-то, и сказал, что обед кончился, пора за дело.
Бригада стала расходиться по своим рабочим местам, Пашка с Сеней пошли на склад. Андрюхе мастер велел нарубить картонных прокладок к редукторам.
Добившись того, чтобы плотный серый картон не двигался, не съезжал с корпуса, Андрюха осторожно постукивал молоточком, а сам перебирал в уме недавний разговор.
«Панкратов припугнуть хотел: мол, учти, студент. Дурачок ты, Панкратов, дурачок. Думаешь, не сумеем за себя постоять? Сумеем!»
И о Пашке думал Андрюха. Пашка ему одновременно нравился и не нравился. С одной стороны, веселый он, Пашка, без таких скучно, но, с другой стороны, эти его рассказы... Послушаешь — ну, прямо гусар, забулдыга и волокита. Да и насчет учебы сварщик прав — «стыд голове, десятилетки не осилил».
Однако больше всего озадачил Андрюху Гена-солдатик. Надо сказать, что к студентам-вечерникам у Андрюхи вообще было особое отношение: он уважал их за настырность, за упорство, с каким они преодолевают те же науки, что и он, Андрюха, да только в отличие от него еще и работают на производстве по восемь часов. Всем им, считал Андрюха, вместе с дипломом надо по ордену непременно выдавать...
«И ведь как он насчет работы мыслит! — думал Андрюха. — Мы вот даже и не задумываемся — кем будем. Конечно же, конструкторами, технологами, ну, некоторые мастерами. А он… автоматической линией управлять...»
Андрюха так задумался, что не заметил, когда рядом появился мастер.
— Ну, ты разошелся, студент! — сказал мастер. — Хватит. Солить их, что ли?..
Андрюха глянул — и правда. Целую гору наштамповал прокладок.
— Пойдут? — спросил он, протягивая мастеру одну из прокладок.
— Что ж не пойдут, — сказал мастер. — Пойдут, конечно.
Глава седьмаяСеня и Багратион
В пятницу под конец рабочего дня Андрюха стал свидетелем того, как Сеня-школьник поцапался со сварщиком Багратионом...
Орудуя гайковертом, закрепляя крышки на ведущем барабане к конвейеру, Андрюха обратил внимает на то, что Сеня щепочкой наталкивает в отверстие на корпусе редуктора загустевшую краску и при этом воровато поглядывает по сторонам.
Вот натолкал он этой краски, взял щуп-маслоуказатель и заткнул его в отверстие. Попробовал — держится.
«Это он резьбу в отверстии ослабил, не иначе», — подумал Андрюха. И чтобы щуп не выпадал и не болтался, он его на краску; мол, засохнет, и порядок, никакой контролер не разглядит… А то не понимает, дурная башка, что, как только машина начнет работать, краска раскрошится, и вот она — дыра в редукторе, вот он и песок полез в масло... А тут уж и до аварии рукой подать, потому что песок в подшипники попадет и во все соединения налезет. «Без понятия малый, совсем без понятия!» — Андрюха с досады грохнул гайковертом по гладкому цилиндру-барабану. Сеня обернулся, встретился глазами с Андрюхой и торопливо вытер запачканные краской руки о свои трикотажные штаны.
Неожиданно около сообразительного «школьника» появился разгневанный сварщик. Он выдернул из редуктора щуп, бросил его на верстак перед Сеней и сказал:
— Ты, паразит, уж лучше бы вообще не делал, чем так. Самому бы тебе понравилось?.. Купил бы ты, к примеру, магнитофон, а у него вместо предохранителя — таракан засушенный. Понравилось бы?
— Какое ваше дело? — Сеня вскочил на ноги, круглая физиономия покраснела, пошла пятнами. — Я же не лезу к вам!..
— Иди и сейчас же выточи новый щуп, вахлак длинноволосый! — взревел Багратион. — Да чтоб резьба точная была, понял?!
— Черт знает что за человек такой, — провожая грозным взглядом ленивую спину «школьника», ворчал сварщик, обращаясь уже к Андрюхе: — Ни стыда ни совести, ни ответственности. — Багратион сплюнул. — Не знаю. Может, я уже старею, старческая воркотня. Но у нас, помню, в таком возрасте было это чувство ответственности. Гордость рабочая была. Мы как-то понимали — мы вот этими самыми руками делаем все: машины, дома, заводы. Мы. И никто, кроме нас, не сделает, не построит, не запустит. Так как же мы можем делать плохо, халтурить? А эти… — Сварщик махнул рукой. — Похабят, понимаешь, само это звание-то — рабочий человек.
«Ого, разошелся старик», — подумал Андрюха.
— Не все же такие, Багратион Петрович, — мягко возразил он. — Взять хотя бы вон Гену…
— А что Гена? Что Гена? — поморщился сварщик. — Гена, конечно, слесарь что надо, дай бог каждому. Но ведь он учится. Получит диплом, и поминай как звали. Уйдет. В отдел уйдет. Конструктором, технологом. Цех — это у него временно, перевалка вроде бы.
— Что ж в этом плохого, если человек учится... Вы же сами недавно сказали…
— А кто говорит, что плохо? — возразил сварщик. — Хорошо. Да только грустно как-то, знаешь. Утечка мозгов получается. Кто поспособней да поумней, в науку уходят или, на худой конец, в конструктора да технологи. Вот и остаются в цехе такие, как Сеня, как этот головорез Панкратов, ну, да Пашка еще. Эти никуда не уйдут, разве что на другой завод, в другой цех… Им бы побольше заколотить, попить да погулять.
«Ну, а что ты на это, интересно, скажешь?..»
— Вы, Багратион Петрович, наверное, давно работаете в цехе?.. — как бы меняя тему разговора, спросил Андрюха.
— Давно, — ответил сварщик. Он уже заметно поостыл от схватки с Сеней и теперь присел на верстак и достал мятую пачку «Севера». — Лет с шестнадцати. Как ФЗУ закончил, так и… — Багратион в задумчивости вынул из коробки спичку, закурил и продолжал: — Был и токарем, и слесарем, и фрезеровщиком, и... Молодой, знаешь, все надо попробовать, — он усмехнулся над собой, молодым. — Вот здесь, думаю, наверно, интересно… и пошел в театр. Заведовать механизмами, которые, знаешь, сцену поворачивают, декорации поднимают... А то думаю, как это они мелкоту такую, часы эти ручные, ремонтируют? Дай попробую. Работал и часовых дел мастером, и автослесарем. Сейф тебе любой вскрою, если ключ потерян, ружье повороню, рисунок на стали вытравлю…
— Вот-вот, Багратион Петрович, — вставил Андрюха, — столько вы работали, столько умеете, знаете. А почему же вы не продвинулись-то, не пошли дальше? Ведь могли бы, наверное, стать мастером, начальником участка, институт закончить?..
— A-а, — понимающе протянул сварщик. — Предлагали. Ты что думаешь — не предлагали? И мастером, и начальником, и учиться предлагали. А я… хоть верь, хоть не верь — не хочу. Я, понимаешь, люблю, когда вот в руках что-то преобразуется, когда я руками что-то делаю. Возьми сборку… Чем она мне нравится? А есть в сборке, как бы это сказать… что-то от игры, что ли… Вот они, железки, никакого в них проку. А взял их, собрал, подключил, отладил, глядишь — задвигались, поползли, завертелись, и вот уже машина или там прибор готов. Полезная вещь, одним словом. Ну, чем я тут не академик?..
На это Андрюха возразить ничего не мог. Слова сварщика о любви к металлу, к машинам, к работе не пустые слова. Сварщик Багратион может все, только позови его, расскажи, вот мол, Багратион Петрович, вал задевает за раму, надо подрезать, подчистить…
Багратион, хромая и шелестя зеленой брезентовой робой, притащит черные шланги, подкатит на тележке баллоны-торпеды с ацетиленом и кислородом, устроится поудобнее и начинает… Не спеша открывает на медной горелке краники, подносит к изогнутому концу горелки зажженную спичку — щелчок! И бешено гудящий, бело-синий язык пламени вырывается, выстреливает из сопла горелки.
— Три тысячи двести градусов, — с достоинством ответит Багратион, спроси его, какова температура пламени.
Ответит, опустит со лба защитные очки, наведет белый огненный язычок на планку, на уголок или швеллер; язык нагреет, размягчит металл, потом прожжет, отрежет, откромсает лишнее. В свете гудящего пламени адски поблескивают стекла Багратионовых защитных очков, снизу, из-под горелки, сыплется огненный град — разлетаются раскаленные добела капельки железа. Жутковато и красиво!
А когда нужно варить, Багратион берет из пучка коричневых прутков-электродов один, вставляет его в трехрожковую вилку-держатель, садится на корточки, нагибается над соединяемыми деталями, и в таком положении он похож на какую-то птицу с клювом-электродом. Долбит, долбит диковинная птица клювом по железу, и вдруг из-под клюва — треск! Взрыв колючего огня — стр-р-р! И вот уже плещется трескучее электрическое пламя, и словно крыло птицы, протягивается от Багратиона тень, протягивается на пол, на стены цеха — трепещущее крыло большой странной птицы. Трансформатор гудит, дым сгорающей электродной обмазки окутывает Багратионову голову в черной треуголке.
— А блоху, Багратион Петрович, смогли бы подковать?
— Хм, блоху… — усмехнулся сварщик, затаптывая каблуком сапога окурок. — Блоха — это... как бы тебе сказать… символ. Это придумано. А вот что-нибудь на таком же уровне — пожалуйста.
Этот разговор с Багратионом снова заставил Андрюху крепко задуматься. В лице сварщика Андрюхе виделась славная «старая гвардия», которая столько сделала, столько вынесла на своих плечах, что и подумать страшно... Да и сегодня они еще гвардия.
На таких вот Багратионах и держится все. Но, пожалуй, только сегодня. Не завтра. Поставь Багратиона наладчиком на большую автоматическую линию — ничего не выйдет, несмотря на золотые руки. Потому что понадобятся расчеты, знания высшей математики, электроники, программирования… То есть, надо, видимо, навсегда расстаться с представлением, что рабочий — это только умелые руки.