Все сроки истекали, надо было выставлять оценки. К тому времени Глеб настолько изучил каждый чертеж, настолько хорошо знал, сколько труда вложил создатель в свое детище, что оценки мог ставить с закрытыми глазами.
Первую пятерку получил тот самый Ермаков, чертеж которого Глеб когда-то распушил в назидание другим.
— А теперь идите к Алексею Ивановичу, пусть занесет отметку в журнал, — распорядился Глеб и занялся следующим чертежом.
Через несколько минут в аудиторию вернулся красный Ермаков и сердито буркнул:
— Я так и знал...
Студенты — к нему:
— Что, Коля?
Ермаков молчал.
— В чем дело-то? — спросил Глеб.
— Да... — неохотно и с досадой ответил Ермаков. — Алексей Иванович вашу оценку не признал. Поставил тройку.
— А вы не сочиняете? — оторопело спросил Глеб.
— Говорит, за такую мазню и двойки много, — гудел Ермаков.
Глеб почувствовал, как зажгло уши.
— Я так и знал, — бубнил Ермаков. — Это же Алексей Иванович... Тут до вас завуч вел черчение. Поставил как-то Ванину четверку, тот вот так же понес чертеж к Алексею Ивановичу, а Алексей Иванович говорит: «Какой дурак четверку вам поставил?» Взял да исправил на двойку...
— Ну а завуч? — спросил Глеб.
— А что он...
— Он же в черчении ни бум-бум, завуч-то, — пояснила та чернявенькая, что всегда пряталась за спинами подружек.
«Вот тебе, Глебша, и приговор, — ошеломленно думал Глеб. — Вот они и высказались. Мол, и ты, наверное, как завуч... И Вербин, может быть, по твоему адресу прошелся: «Какой дурак пятерку тут поставил!» А студенты той, другой, подгруппы покатились со смеху...»
Глеб едва сдерживался, чтобы сейчас же не побежать к Вербину и не потребовать объяснений, но заставил себя сесть за стол и сказал как можно тверже:
— Товарищи, сдавайте чертежи. А этот вопрос, как говорится, утрясем.
И ставил в основном пятерки и четверки, однако к Вербину больше никого не посылал. Сдавали. Но с таким видом, что Глебу было ясно: они уже не верят его отметкам, как не верят и его «новому курсу» в преподавании черчения вообще.
Дождавшись, пока Вербин отпустил последнего студента и тот вышел из аудитории, Глеб подсел к вербинскому столику.
— Алексей Иванович, — начал он спокойным тоном, — вероятно, я не в курсе дела, но мне кажется, что оценку, поставленную преподавателем, может исправить только сам преподаватель. И никто другой. Понимаете? Никто! Даже министр.
— О, о, о! — произнес Вербин, а в его маленьких черненьких глазках так и читалось: смотри, какой шустрый!.. Закурив, он сказал назидательно: — Незаслуженные вы, молодой человек, отметки ставите. Не могу я допустить, чтобы за такую мазню пятерки получали. Нельзя, понимаете, приучать студентов свинячить...
— Алексей Иванович, — все так же спокойно (хотя внутри у него клокотало) настаивал Глеб, — если вы сию же минуту не занесете в журнал мою оценку, как ни жаль, но наше с вами сотрудничество на этом закончится.
Такого оборота дела Вербин, видимо, не ожидал. Насмешливо-снисходительное выражение сошло с его лица.
— Что так? — спросил он.
— А то вы не понимаете? — усмехнулся Глеб. — В каком свете вы меня перед студентами-то выставили!..
Вербин подумал с минуту, помолчал, потом удивленно проговорил:
— Вот, черт его дери! А завуч, так это... тому хоть бы что.
— Ну а мне не хоть бы что.
И снова задумался Вербин. Потом великодушно махнул рукой и открыл журнал.
— Да пожалуйста! Из-за одной оценки стоит ли... Исправлю. Где он тут, Ермаков?.. Вот он, Ермак Тимофеевич... вот ему «пять».
— Это первое, — нарочито бесстрастным тоном подытожил Глеб. — Второе. И впредь все оценки, поставленные мною, вы будете аккуратно заносить в журнал.
— Если они заслуженные...
— Все поставленные мной.
— Ну, знаете, молодой человек, вы оставьте эти ультиматумы! — рассердился Вербин.
— Тогда прощайте, Алексей Иванович. Мне очень жаль, но я иду к директору... И даю вам слово — ноги моей не будет в этом кабинете.
— Постойте, постойте, кха! — громыхнуло у Вербина в груди, как громыхает в коробке передач, когда шофер переключает скорость. — Кипяток!.. — Вербин насупленно посопел, вставил в полосатый мундштучок новую сигарету и чиркнул спичкой. Потом мягко, почти шепотом спросил: — Вы что же, думаете, что в чертеже нет ошибок?
— Разговор совсем не о том, Алексей Иванович, — напомнил Глеб.
— Кха, кха! — усмехнулся Вербин и окутался густым облаком табачного дыма.
Глеб молча ждал.
— Ладно, — сказал наконец Вербин. — Ставьте, что вам вздумается.
— Ну вот. А теперь третье. И самое главное. Насколько я понимаю, в этих стенах готовят специалистов для завода. Вы, я слышал, тоже когда-то работали на заводе. Вспомните рабочие чертежи, когда они еще в белка́х. Чего там только нет! Ведь лист ватмана — это поле, пахота! А теперь давайте посмотрим чертеж Ермакова... По этой мазне, как вы изволили выразиться, можно сделать реальный узел: здесь все продумано, переделано, перечерчено на несколько рядов. Потому и грязь. Не верю я идеально чистеньким чертежам, от них так и пахнет бездумьем. Глядишь на такой чертеж, и напрашивается мысль, что его содрали...
Тут Вербин схватил ермаковский чертеж, распрямил его и принялся изучать. Какое изучать! Он буквально впился взглядом в несчастный чертеж, глаза остро пробегали по линиям, размерам и обозначениям. Глебу казалось, что даже нос у Вербина участвует в изучении чертежа.
— Значит, можно сделать реальный узел, говорите... — издевательски вежливо начал Вербин свою атаку. — Вот здесь не мешало бы размерчик... А тут стрелочки пересеклись...
Глеб посмотрел — и правда!
А Вербин искал, искал... И Глебу пришлось проглотить еще не одну горькую пилюлю. Он понимал, что Вербин как бы говорит ему: мальчик, какое ты имеешь право здесь командовать, если я нахожу ошибки после твоей тщательной проверки!..
Глеб сидел как на углях. Было невыносимо стыдно глядеть и слушать, как привередливый чертежник находит один ляпсус за другим.
— Естественно, Алексей Иванович, — бормотал Глеб, — человек не машина…
— Это вы сказали правильно, — скрипел Вербин. — Это вы очень, очень правильно (тут сверленьице несколько глубже нормы) сказали насчет машины...
Битый час изводил Глеба вежливый чертежник. И тогда... Глеб решился на весьма и весьма рискованный шаг...
— Согласен... — сказал он, когда Вербин свернул злополучный чертеж. — А теперь пройдемте, прошу вас, к стенду образцовых чертежей...
— Эт-то еще зачем? — Морщины на лице у Вербина хранили рисунок иронически-поучительной насмешки, крупные губы удовлетворенно кривились. Однако в маленьких черных глазках мелькнуло беспокойство, и Глеб не мог этого не заметить.
— Пройдемте, пройдемте! — повторил он, чувствуя, как покалывает в кончиках пальцев.
И, не дожидаясь согласия Вербина, Глеб двинулся к стенду образцовых чертежей. На что он надеялся? Ведь только мельком видел раньше этот стенд, никаких, следовательно, подробностей разглядеть не успел. Ведь догадывался, что за многие и многие годы собраны здесь Вербиным лучшие из лучших работы. Собраны в назидание теперешним студентам, смотрите, мол, чего можно достичь, если очень и очень постараться!.. Но и с той еще целью висит этот стенд, что если нагрянет начальство, комиссия какая-нибудь с проверкой, то есть что показать, есть чем похвастать. Все это Глеб отлично понимал. И все-таки, надеясь лишь на теорию вероятности, подошел к стенду. Заставив себя сосредоточиться, скрупулезнейшим образом стал осматривать первый попавшийся образцовый чертеж, его изящные линии, ювелирную штриховку — все эти чудеса графического искусства...
«Ага!» — чуть не вскрикнул Глеб, заметив первую ошибку. Однако сдержался и словно бы между прочим, ну, точь-в-точь как Вербин десять минут тому назад, заметил:
— Тут вот осевая линия не проведена, а между тем она совершенно необходима: поверхность-то вращения...
Морщины на лице Вербина стали менять свой рисунок.
— ...Вот здесь литейные уклончики не обозначены, — почти что нежно продолжал Глеб, — а деталь-то корпусная, литье, значит...
— Гм! Гм! — громыхнуло у него за спиной. — А ведь и правда, вроде...
— Но это все мелочи, — великодушно поморщился Глеб. — Это к тому, что человек не машина... Однако тут есть далеко не мелочи. Смотрите... Подобную деталь практически невозможно изготовить. По чертежным стандартам все верно, все правила черчения соблюдены, все размеры на месте. Но изготовьте мне, Алексей Иванович, такую сложную отливку на производстве. При современном уровне литейной технологии не изготовите! Второй пример... Как вы подберетесь со сверлом вот к этому приливу? Перископ нужен, а не сверлильный станок, чтобы сделать отверстие в таком закоулке!.. Вот и получается, что все ваши «образцовые чертежи» — это, так сказать, искусство для искусства, черчение ради черчения. А ведь по этим образцовым чертежам вы учите студентов!..
— Дэ-э... — после долгого раздумья произнес Вербин. Еще помолчал, покурил, а потом вдруг весело воскликнул: — Как он нас, а! Ну и Устиныч, ха-ха! Взял в оборот, кха-кха-кха! — Морщины перестроились для улыбки, большие губы расплылись.
Чего-чего, но такого Глеб не ожидал. Внимательно посмотрел на Вербина — да нет, от души старик радуется. И уж готов был умилиться и собою, и Вербиным, и таким удачным завершением конфликта, как вдруг заметил несоответствие... Да, да, ему не показалось... Внешне Вербин был доволен, улыбался, отечески одобрял. Но его глаза при этом, его глаза... В них была не то горечь, не то боль, словом, далеко не веселые были глаза. И Глеб опомнился. Ему стало жаль Вербина, настолько жаль, что он готов был пойти на попятную.
— Вы вот что, Алексей Иванович... Вы не сердитесь, не обижайтесь...
— А за что обижаться? И на кого сердиться? — теперь уже явно горьковато улыбнулся Вербин. — Так стариков и надо! Пусть не путаются под ногами...