— Да, — осторожно ответил мужчина.
— Звучит глупо, но у меня сегодня пропал дом.
— Ничего глупого в этом нет… «Пропал человек» — это тоже глупо звучит?
— Нет. Это ужасно звучит.
— Вот-вот, а для некоторых дом важнее человека. Где в живёте?
— Улица Черняховского, 44б.
— Это такая тихая улочка, где раньше высокие орехи росли?
— Она самая.
— Ждите. Уже выезжаю.
Он повесил трубку.
Я лёг в траву. Даша легла рядом. По небу медленно летел самолёт, оставляя за собой белый шрам. Я повернулся к ней и посмотрел в глаза.
— Что же делать, Даша?
Я поцеловал её в губы.
— Послушай, давай на «ты», я теперь без дома. Хочешь, я выберу тебе яблоко. Самое вкусное яблоко?
В сад зашла Лена. Из сумки у неё торчали моё покрывало и ваза.
— Что случилось? — спросила она. — Где дом?
— Не имею понятия, — ответил я.
— Он что, исчез?
— Может быть… может быть, его кто-то украл…
— Ха-ха, еще скажи, что он заблудился.
Она достала из сумки вазу и покрывало.
— Вот, — сказала она. — Извини, что так получилось. Я, наверное, клептоманка. Короче, прости.
Я отдал ей телефон.
— Зато хоть что-то осталось от дома, — ответил я. — Так что не зря ты их забрала.
К дому подъехал Опель Омега. Из него вышел усатый мужчина с пышной нестриженой черной шевелюрой. В руках у него был айпад. Не обращая на нас внимания, он принялся расхаживать по саду, аккурат в том месте, где был дом. Потом он сверялся с айпадом. Что-то писал. Чесал шевелюру. И наконец подошёл к нам.
— Алексей, — представился он и протянул мне руку. — Давайте присядем.
Я расстелил плед, и мы уселись вчетвером.
— Это ваза из дома? — спросил Алексей.
— Да, и плед тоже, — ответил я.
Он взял вазу и начал пристально на неё смотреть на вытянутой руке. Потом он заглянул внутрь. Понюхал. Осторожно погладил плед.
— Макс! — позвал меня сосед.
Я подошёл к сетчатому забору.
— У нас тут осталось мясо и салат, возьмите, поужинайте, — сказал он. — Мне жаль, что так случилось с твоим домом, мы целый день были на работе, а дети у бабушки, мы ничего не видели… Он передал через сетку еду, тарелки, вилки и пару ножей.
Я рассказал Алексею всё, что вчера и сегодня происходило со мной в доме. Он внимательно слушал и записывал на айпаде. Лена дополнила мой рассказ ночными страшилками. Алексей доел мясо и выковыривал остатки из зубов ногтём указательного пальца.
— А как пахло у вас в доме? — спросил он.
— Не могу сказать, я привык к запаху своего дома.
— Лена, как пахло сегодня у него в доме?
— Я чувствовала запах, как будто что-то на плите подгорело.
— А еще?
— А еще такой запах, будто сливной бачок поломался, и никто неделю не смывал.
— А запах злости был?
— Это как?
— Это похоже на запах цыплят, которых жарят заживо.
— Может быть…
Даша передала жене соседа тарелки, и та ушла в дом. Почти что стемнело. В траве запели сверчки.
— Бывает, дома сами уходят от хозяев, бывает, они хотят уйти ненадолго, но теряются и забывают дорогу, — сказал Алексей.
— Есть еще люди, ворующие дома. Точнее, не люди. Вот тогда дела совсем плохи… такой дом нельзя больше вернуть.
— Почему? — спросил я.
— Потому что они сильнее и заставляют дом перейти на их сторону. Судя по вашему рассказу, то, как дом брыкался ночью и утром, как сопротивлялся, — его переманили на другую сторону. Это как вы завели себе щенка, каждый день кормите и дрессируете его. А оказывается, когда вы уходите на работу, к нему приходит чужой человек и учит его другим командам, кормит его другой едой. Щенок вырастает и уходит от вас или вгрызается вам в глотку — судя по всему, дом пытался убить вас сегодня.
Алексей снова взял вазу и понюхал её. Затем встал и пошёл с вазой и айпадом к машине.
— Ладно, поеду я, — сказала Лена. — Я же тебе говорила, что с домом что-то не так.
— Возьми яблоко на память, — сказал я и кинул ей одно большое. Она поймала его и ушла.
Алексей помахал нам рукой.
— Поехали, — позвал он. — Кажется, я напал на след!
Мы сели в его Опель Омега, и он погнал, как сумасшедший. Не тормозил на поворотах. Бездумно шёл на обгон и бил по коробке передач. Иногда он резко останавливался и сверялся с картой на айпаде. Через полчаса мы оказались чёрти где, в этой части Киева я никогда не бывал. Темень. Толком ничего не разберёшь. Сначала мы проехали тёмные мрачные высотки, потом ехали через лесопарковую зону, потом оказались на каком-то пустыре.
— Он где-то здесь, я чувствую.
Он понюхал вазу и погнал дальше. Мы мчали по житомирской трассе и выехали за город. Проехали населённый пункт. Бесконечные заборы. Одинокие фонари. Пустые остановки. Закрытые гастрономы. Пару озёр. Выехав на грунтовую дорогу, Алексей повернул в сторону соснового леса и надавил на педаль. Машину подбрасывало на неровной дороге.
— Можем не успеть, — сказал Алексей.
Море сосен. Длинные стволы тянутся до чёрного беззвездного неба. Сквозь сосны вдалеке я разглядел свет. Там был двухэтажный дом. И все его окна горели. Из него доносился шум. То ли музыка, то ли крики, тяжело разобрать.
— Всё, дальше я ехать не могу, — сказал Алексей, остановив машину.
— Вы не пойдёте со мной? — спросил я.
— Нет. Не имеет смысла. Я ищейка. С домами говорить не умею. Вы сами должны найти слова для своего дома. Только хозяин может вернуть дом.
Метров сто я прошагал по тёмному лесу, пару раз упал на болотистой местности, промочил ноги. За лесом было широкое, насколько глаз хватает, поле. Посреди поля стоял мой двухэтажный кирпичный дом со старым шифером, который я собирался поменять осенью. Только дом изменился. Кирпич стал чёрным, окна вытянулись и напоминали пасти. В окнах плясали языки пламени. Будто внутри был пожар. Возле дома — множество припаркованных машин, и ходят люди.
Я подошёл ближе, и меня встретил цыган.
— Ты кто такой? — спросил меня цыган.
— Я пришёл забрать дом.
— Ты что, охуел! — заорал он. — Тебя тут прикопать?! Уёбывай отсюда, это наш дом, гнида!
Подбежал громадный сенбернар и начал на меня гавкать. Он оскалил пасть, полную больших белых острых клыков. Я отступил и увернулся. Сенбернар щёлкнул челюстями в воздухе. На лай сбежались другие люди из дома.
— Тебе кишки на шею намотать?! — заорал кто-то, и я получил жужжащий удар в левое ухо. Упал в болото, и в глазах заплясали звёзды. Они попинали меня немного ногами и отступили. Я открыл глаза и увидел их — в оборванных одеждах с пистолетами и палками. Мальчик лет десяти держал за ошейник сенбернара. Мальчик плюнул в меня.
— Это уже не твой дом, — сказал мне цыган. — Ты понял? Будешь его искать, мы всех твоих вырежем и спалим.
Из леса выбежала Даша. Она помогла мне подняться, и мы пошли к машине.
— Не нужен тебе этот дом, — сказала она. — Поживёшь пока у меня. Я живу на Лукьяновской в однокомнатной квартире…
Построишь себе новый дом.
Алексей завёл машину, и мы поехали. Он высадил нас на Лукьяновской.
— Теперь всё, — сказал он. — Когда построишь новый дом, приглядывай за ним получше. И обращайся с ним не как с собственностью, а как с братом. И, желательно, не живи там один. Живи с кем-то… с Дашей, например… чаще всего, дома уводят у одиночек.
Мы поднялись к Даше в квартиру и немного посидели перед телевизором. Она постелила мне на кухне, потому что у нас намечалась дружба, а потом, возможно, и что-то большее. Ах да, совсем забыл, каждый день мы ездим ко мне в сад и сидим там на траве. Подолгу разговариваем. Берём с собой еду и чай. Сидим до позднего вечера. Я рассказываю ей разные истории, связанные с домом. Как отец, например, спрятал старинные ёлочные игрушки, и мы всей семьёй искали их. Как я первый раз пришёл пьяный из школы, и дедушка мне всыпал. Как все умерли, и я остался один…
Кстати, на этих выходных я достроил беседку. Так что, если будете в наших краях, берите палатки и заезжайте. С субботы на воскресенье мы с Дашей планируем заночевать в саду. А на следующей неделе приедут две фуры с красным кирпичом, и нужны будут рабочие руки.
(письмо в тюрьму)
Дорогой мой папаша!
Я хорошо запомнил тот день, когда брат вернулся из армии. Зима. На брате — ободранный бушлат в хвойных иголках. Штаны у него грязные. А лицо — исхудалое. Сам он высокий и бледный.
Всё живое в нём — два глаза, две блестящие холодные звёздочки. Он дал мне двадцать пять гривен и сказал, чтоб я пошёл что-нибудь купил поесть в гастрономе.
Я надел свитер, а поверх свитера еще один свитер с высоким горлом и куртку. В магазине я купил сосиски, хлеб и два литра пива.
Он мигом открыл одну бутылку и дал мне еще пять гривен.
— Пойди, возьми еще литр пива, — сказал он.
Брат выпил три литра пива и лёг спать. Спал он трое суток. Просыпался только, чтоб воды попить.
— Если меня кто-нибудь будет спрашивать — ты меня не видел и не знаешь, понял? — спросил он.
Я охотно закивал. Молчать — это единственная вещь, которую я умею делать хорошо.
— У меня для тебя подарок! — сказал брат. Он порылся в рюкзаке и достал оттуда кошелёк.
В кошельке была фотография некрасивого пузатого лысого мужчины. На вид — лет пятидесяти. Мужчина стоял, облокотившись одной рукой о Мерседес, и улыбался.
— Кто это? — спросил я брата.
Брат скомкал фотокарточку и выкинул её в окно.
— Не знаю. Предур один.
Он подарил мне кошелёк. И вложил в него десять гривен одной красной бумажкой. В кармашек для мелочи на заклёпке он насыпал целую горсть монет.
— А теперь иди. Я очень устал. Я хочу спать.
Колено у брата было перевязано бинтом, на котором проступала кровь.
Мы проходили мимо большого трёхэтажного дома с высокими окнами и красной черепицей. Он остановился и зажёг сигарету от спички. Такой высокий, худой и побритый. Его щеки отдают синевой. А если провести ладонью — будто ежа по колючкам гладишь.