Для него все случилось слишком быстро: сначала он страдал и едва ли что-то понимал, затем был погружен в сон, после пробужден для того, чтобы быть огорошенным такими известиями, которые не ожидал услышать в худшем кошмаре.
«– Не смей называть ей имена, название мест, не говори напрямую ни о чем, что касается ее жизни здесь. Она для нее закончилась и сейчас затирается. Забудь слова «Нордейл», «Мир Уровней»…
– Тогда как я буду должен напомнить ей о себе? Она ведь меня не помнит тоже?
– Не помнит. Логикой – нет. Но сердцем – да. Вот и ищи способ до него достучаться.
– За семьдесят два часа?
– Именно. За трое суток она должна согласиться проследовать с тобой в Портал. Добровольно. Ты не имеешь права ей лгать или затаскивать туда силой.
– Но кто… – Дэлл терялся и не находился слов. – Кто может пойти «туда, не знаю, куда»?
– Тот, кто доверяет.
– Незнакомцу?
– Ты сдаешься?»
Сдается?
Никогда.
Поэтому он ехал ей навстречу. В незнакомом мире, в автобусе с табличкой «Дормустен – Степлтон» на ветровом стекле – полный решимости, но безо всякого плана.
И вспоминал, складывал воедино цельную картину случившегося. Насколько мог. Радовался тому, что чувствовал себя нормальным, таким, как раньше. Сколько же он маялся, когда «Цэллэ» раскололо его пополам, – думал, сам дурак, где-то раскис, сник и впал в депрессию. Постоянно боялся себя слабого и слабел еще больше. Желал сбежать, и оттого пил. Прятался в телешоу, в беспробудных снах после полулитра виски по вечерам, костерил себя на чем свет стоит, когда трезвел, ощущал следы паники вновь. И так по кругу, много дней подряд.
О том, что болен, он бы никогда не догадался сам. И никто не догадался бы.
Кроме его Меган. Зоркие глаза, чуткое сердце.
Она водила к нему докторов – он злился. А теперь ощущал себя виноватым. Кричал на нее – она терпела.
И потому он почти не удивился, когда увидел «те» фото…
С ним более невозможно было жить. Таким он никому не был нужен. Ей тоже.
Жаль, он не знал, что ошибался.
Помнилось другое: он смотрел на нее в объятьях другого и не чувствовал ревности. Ничего, кроме бьющего на поверхность родника из любви. Он не видел ее, не замечал, не ценил, как должен был… Было так больно, что от шока он перестал что-либо чувствовать, просто знал – его мир раскололся. И жить ему осталось недолго. Есть такая черта, переступая которую, чувствуешь вещи наперед. И ничего более не страшило… Внутри любовь, боль, нежность, печаль, остатки света и темнота. Помнились руки Мака, трепавшие по плечу, тяжелые взгляды, обеспокоенность, обреченность.
После таких фотографий уже ничто не становится прежним – Чейзер об этом знал.
И все же Дэлл старался не верить. Быть может, она хотела таким образом дать ему по морде? Чтобы он, наконец, очухался, пришел в себя? И он на короткий момент пришел. Поехал за ней, чтобы позвать домой…
А теперь думал о тех слезах, которые она лила, глядя на него. И кричала: «Ненавижу!»
Она ненавидела не его…
А Дрейка. И себя за те фото – Дэлл чувствовал, как жжет веки, – себя в объятьях другой он бы ненавидел тоже.
Ей сказали: добивай. Гони его, режь, обдавай кипятком – все наотмашь, навылет.
А бить того, кого любишь, – бить себя.
«У нее еще неплохо получалось».
Он улыбался, мысленно пытался шутить, но болело сердце.
И она ушла. В другой мир.
Шагала куда-то далеко, потому что верила – сможет помочь. Вернется, вылечит, а бить больше не может – искалечила себе сердце.
Его Меган…
Ни одна не решилась бы на то, на что решилась она.
А после ей просто не хватило сил. Она устала за все бороться одна, она слишком давно этим занималась.
Он вез для нее новую батарею – свою любовь. Отныне он будет держать ее, заботиться, укрывать, оберегать. Полноценно, всегда.
Он проснулся. Он научился ценить.
Что-то встало на место.
(Karunesh – The Conversation)
Кирпичное здание университета; безоблачное синее небо. Жарко.
Первая смена учащихся освободилась и теперь вытекала наружу бурлящей оживленной рекой. Зеленели дубы и газоны – на травяных коврах отдыхали студенты.
Он увидел ее, будто почувствовал. Среди множества «чужих» – свою.
Меган стояла недалеко от ступеней, и ее грустный взгляд пронзил его до глубины души. Потерянный. Она смотрела прямо перед собой, но, по-видимому, не знала, куда идти. Она совсем недавно вынырнула из «временной петли» и все еще ее чувствовала. А иное «настоящее» принимала с трудом. С аккуратной шишечкой из рыжих волос, в юбке, блузке, сандалиях без каблука. Тоненькая, знакомая и совсем незнакомая. Здесь она жила «до» него, здесь когда-нибудь будет жить после.
Но для них все еще не закончилось – только начиналось, он верил.
И потому начал продвигаться вперед.
Что скажет? Что сделает? План, состоящий из сплошного белого пятна.
«Идиот, Одриард, думай…»
Кто-то толкнул ее, когда он подходил. Ненамеренно. Слишком торопился, бегом соскакивая со ступеней, задел плечом, спешно извинился. И даже не обернулся на ту, чьи бумаги высыпались из рук и стайкой разлетелись по асфальту.
Дэлл поймал «виновника» за шкирку одним движением – темноволосого длиннотелого хлыща, молодого, чуть прыщеватого, но уже наглого.
– Эй, ты чего, чувак?
– Ты не извинился, – процедил Дэлл холодно.
– Я извинился. Эй, девушка, простите! Все? Да отпусти ты…
И вывернулся, потому что Одриард разжал пальцы.
А Меган на них даже не смотрела – просто собирала документы. Уже пыльные, шершавые. Отряхивала их, складывала в аккуратную стопку.
Кажется, она вообще старалась как можно меньше смотреть по сторонам – «чтобы не поверить». Он знал это чувство, когда-то и где-то уже ощущал его.
Опустился рядом с ней на корточки, поднял ближайший к своим ботинкам листок. Произнес тихо:
– Я помогу?
Она отшатнулась, когда встретилась с ним глазами. И едва не упала. Ему пришлось удержать ее за запястье.
Сама не знала почему.
«Потому что ты – самая большая для нее опасность. И ее логика об этом знает. Ты угроза коллапса стены между ее текущей и прошлой памятью. Поэтому тебя она будет избегать до последнего, понимаешь?»
Теперь он видел это воочию.
Дэлл – ее нить с прошлым. С совершенно другим местом и миром, другим «домом». Его не должно здесь быть – она каким-то образом это чувствует.
– Спасибо, я сама…
Теперь Меган собирала бумаги в два раза быстрее. Закончила, поднялась на ноги, обронила коротко и сухо:
– Спасибо.
И очень быстро зашагала прочь.
Стук ее напуганного сердца он слышал, даже стоя позади.
Что ему делать? Оставить ее в покое нельзя, врать нельзя, силой нельзя. И правду нельзя. Тогда что можно?
Он знал одно: у него мало времени. И потому он не может просто так ее оставить.
Спустя десять минут он отыскал ее в ближайшем супермаркете, стоящую у полок с многочисленными банками и сухими кашами.
Остановился рядом, уже предполагая, что ошибается в действиях. Произнес тихо, спокойно:
– Нам нужно поговорить.
– Вы… Вы меня преследуете?!
В ее глазах стоял ужас, но он видел сквозь него, глубже. Она боялась не Дэлла, а чего-то непоправимого внутри себя.
– Просто поговорить.
– Пожалуйста, не ходите больше за мной.
Она ретировалась от него с пустой корзиной в руках. Не заметив, что оставила банку, этикетку которой до того читала, стоять на стеллаже.
Дэлл протянул к ней руку, словно желая ощутить едва сохранившееся тепло чужих пальцев. Конечно же, не ощутил. Прочитал: «Смесь сухая молочная». Рядом смешная и комичная, как из мультика, цифра два.
«Она тебя не помнит. Головой – нет…»
Ему очень хотелось, чтобы помнила. Чтобы остановилась, уняла страх, позволила себе к нему присмотреться – это же он, Дэлл… Это он сидел с ней в машине, а у нее в сумочке нож. Снаружи лило. Это он лечил ей ладони, покрытые ссадинами, он призывал ее бросить опасную и рискованную профессию Локера, он когда-то кормил апельсинами…
«Просто посмотри на меня сердцем, Мег…»
Она боялась его. А ему очень хотелось ее обнять.
Меган
Бетти плакала; мама готовила на кухне смесь.
Я пряталась в своей комнате. Точнее, я делала вид, что сосредоточенно и увлеченно читаю учебник по экономике, но на деле чувствовала себя серой мышкой, схоронившейся в норе.
«Кто он такой?» Видела ли я когда-нибудь его в институте? Нет… Точно, нет.
Где-то еще?
Может быть. Я не могла точно ответить.
Не хватало мне только вляпаться в неприятности… Я и так всего на свете вечно боюсь, а тут мужик, который ходит по пятам.
«Нам надо поговорить».
Так не знакомятся. Так говорят тому, кого уже знают – очно или заочно. Но мы не знакомы!
– Мег, ты купила крекеры?!
Ор из кухни заглушил недовольный плач мелкой. Я хотела ответить, но не успела.
– Все, сама нашла…
Я все купила. Пришлось, правда, делать огромный крюк – бежать в другой супермаркет. Постоянно оглядываясь.
Я – магнит для неприятностей?
Нет, я – просто Меган.
И симпатичный мужик – не самая большая неприятность, ведь так?
«А он симпатичный?»
Да, симпатичный. В такого я могла бы влюбиться. В теории.
Подумала. И накрыла голову учебником, как съехавшей крышей.
Время тянулось, как расплавившаяся на солнце резина.
Я пыталась читать. Мать укачивала Бетти, что-то напевала – иногда ласково, иногда раздраженно. Потом они обе спали. Потом сестра кряхтела, мама укачивала ее снова. После шум на кухне, где готовился к приходу отчима ужин.
Пять часов. Еще глава по экономике. Шесть. Половина седьмого.
В зале работал телевизор; Бетти курлыкала в кроватке, вставала на матрасе, скрипела прутьями – я продолжала чувствовать, что не принадлежу этому месту. Здесь и без меня слишком тесно –