Даже сквозь полумрак комнаты я могла разглядеть победную улыбку, блеснувшую в серо-голубых глазах: «Да, я победил и знаю об этом. Одевайся, лапочка…»
Перед тем как выйти из дома, я спросила, не стоит ли позвонить Тони, предупредить, что завтра я не выйду на работу. На что получила короткий и емкий ответ: «Забудь, что это место вообще когда-либо существовало. Никаких звонков».
Ох, как скажешь, господин раб. Как скажешь.
И снова шорохом колес вынесло в сказку.
Что-то щелкнуло, и пропало вдруг ощущение дискомфорта; так случается, когда из приостановившихся шестеренок выскакивает застрявший камешек, и смазанные маслом диски возобновляют свой ход – легко и ровно, с ускорением.
На протяжении целого дня мы общались как добрые друзья – ни о чем и обо всем. Тянулся за куском пиццы расплавленный сыр, звенел над входной дверью колокольчик, бегали за каблуками прохожих опавшие листья, привычно дразнил ноздри знакомый парфюм.
Ранний ужин, кофе, улицы Нордейла, утонувшие в закате.
– Хочешь посмотреть город?
– Хочу! Очень хочу…
– Тогда допивай. Прокатимся, пока еще светло.
– Всё, готова.
И знакомая размеренная походка сильного мужчины, шагающего к машине. Теплый осенний ветер, запутавшийся в его волосах.
Слишком легко, слишком хорошо, непривычно здорово – оказывается, жизнь может быть такой.
Пусть сверкающий бок «Неофара» никогда не уйдет в прошлое, пусть каким-то образом я сделаюсь частью всего этого после того, как пройдут оставшиеся шесть дней.
Всего шесть дней до того момента, когда придется отдать нож и отпустить джинна с русо-пепельными волосами на волю.
Что же случится после?
Не думать. Не думать…
В «Кину» взрывчатку использовали в основном для того, чтобы расчищать вход при завалах или обрушениях. Здесь же, в этой вытянутой по периметру комнате, находящейся глубоко под землей и в отдалении от дома, взрывчатка являлась фетишем. Не просто увлечением – страстью. Тем, с чем имели тонкую связь, красивый роман, к чему относились с уважением и трепетом.
И все, что мне приходилось видеть до этого, не шло ни в какое сравнение с подземной лабораторией Дэлла. Несмотря на новейшую систему вентиляции, не позволяющую парам и газам скапливаться в помещении, воздух почти неуловимо пах воском, химикатами и испарениями аммиака.
Под потолком, заливая комнату комнату-бункер равномерным светом, горели белые лампы.
Вот уже несколько долгих минут я рассматривала ее в молчаливом благоговении: кладовая подрывника, его нора – смертельно опасная лаборатория современного алхимика-киллера.
– Все так удалено, чтобы при случайном взрыве не пострадал дом? – Мой голос гулко отразился от серых бетонных стен.
– Да.
Я осторожно двинулась вперед, приглядываясь к множеству предметов, лежащих на широком столе, – емкости с поражающими элементами, огнешнуры, капсюли-детонаторы, похожие на алюминиевые губные помады, напильник, отодвинутый в сторону прибор для измерения напряжения, пустые стеклянные колбы, толстодонная ступка с мраморным пестиком, батарейки разных размеров и форм, змейки проводов. Провода-провода-провода… Некоторые предметы казались знакомыми, некоторые – нет.
– А это что?
Я указала на разобранные элементы какого-то устройства в центре стола.
– Мина-ловушка.
Дэлл бесшумно следовал позади. Вероятно, следил, чтобы я не касалась лишнего. У меня же почти ежесекундно замирало дыхание – вот оно, настоящее, не игрушечное, не дилетантское! Настоящее, профессиональное, холодное, жестокое, призванное не пугать хлопком игрушечного пистолета, а бить на поражение.
Мой взгляд соскользнул на коробку, доверху заполненную чем-то, похожим на рубленые гвозди. Не успела я указать на нее, как мой провожатый пояснил:
– Шрапнельные элементы.
Я медленно втянула воздух.
Что же сделает с человеком начиненная ими бомба?
Да, это уже не шутки. И не «Кину».
– А это?
– Это устройство для вытапливания тротила из неразорвавшихся снарядов.
Никогда в жизни не видела…
Я медленно обошла стол по периметру. Вдоль стен тянулись металлические полки, на которых аккуратно, рассортированные в понятном одному Дэллу порядке, стояли полиэтиленовые пакеты с порошками и тугие бумажные упаковки – магниевые и алюминиевые порошки, тетрил, тол, аммиачная, калийная селитра…
Немудрено, что он не водит сюда гостей.
Под полками, в углу, зловеще застыли баллоны с газом. Один красный, второй синеватого оттенка.
– Это пропан, ацетилен? – предположила я.
– Они самые.
Я молча покачала головой, все еще не в силах поверить, что он показал мне это место. Действительно подрывник-профессионал. Не то чтобы я не верила…
Металлические баки с алюминиевой пудрой, мешки с селитрой; на всем – предупреждающие желтые знаки с черными символами: «токсично», «огнеопасно», «легковоспламеняющееся вещество», а то и вовсе черепа с костями без лишних слов.
Дэлл не торопил, не подгонял, а я все никак не могла заставить себя уйти – было страшно и привлекательно, будто я попала на запрещенный секретный объект, который хочется запечатлеть в памяти, чтобы потом говорить себе: «Я там была. Я видела». Запретный плод, недоступный взгляду большинства.
Сколько же здесь шнуров, детонаторов, зажигательных трубок! Залежи, не иначе. Взгляд хаотично соскальзывал со стеклянной сухой посуды на емкости с незнакомыми названиями: гремучая ртуть, азид свинца, тринитрорезорцинат свинца, тетразен – такие даже в трезвом виде не выговорить. Какие там мои петарды? Боже, кого я пыталась впечатлить?!
На короткое мгновение вернулся стыд за тот вечер и за неосмотрительную браваду.
– А это… – Стараясь избавиться от смущения, я протянула руку к первому попавшемуся лежащему на столе продолговатому предмету, покрытому смазкой, но мою ладонь тут же накрыла мужская, а позади раздался вкрадчивый вопрос:
– Меган, какое первое правило подрывника?
Я застыла, чувствуя теплое дыхание на своей шее. Сердце неожиданно гулко ударилось о ребра. Казалось, в холодном помещении изо рта скоро пойдет пар, но телу вдруг стало жарко.
– Не трогать того, чего не знаешь.
Мой голос прозвучал хрипло.
– Правильно.
Стоять спиной, когда он так близко, да еще и держит за руку – слишком интимно. Я быстро развернулась и оказалась в не менее интимном положении – к нему лицом. Пальцы Дэлла так и не выпустили мое запястье, лишь позволили ему провернуться в его руке.
От нахлынувшей нервозности – слишком часто за этот день Дэлл оказывался близко (слишком близко) – я отступила в сторону, практически сбежала, и шумно втянула воздух.
Его пальцы позволили моей руке выскользнуть; в глазах застыла ироничная усмешка: что же ты опасаешься того, чего хочешь сама?
Но Дэлл не стал озвучивать это. Какое-то время он изучал меня, затем склонил голову вбок и задумчиво произнес:
– Странные у тебя интересы, Меган.
Чтобы избежать прямого взгляда, я смущенно огляделась вокруг и усмехнулась.
– Думаешь, девушка не может быть… такой?
Он не торопился с ответом. Стоял, сложив руки на груди, – человек, принадлежащий этому месту, убийца, собирающий чью-то смерть воедино из шнуров и тротила, – серьезный, сильный, по-своему страшный. Сколько людей знали о том, какой он на самом деле? Великолепная физическая оболочка, душа в запекшихся шрамах и смертельно опасная профессия. Зачем он все же решился показать мне лабораторию? Еще один шаг навстречу, на несколько сантиметров приоткрывшаяся дверь.
– Думаю, может быть. Но все равно странно.
Пальцы заледенели, а в ушах стучала кровь.
Почему не уходит ощущение, что этим вечером что-то произойдет? То, чего я так ждала и чего опасалась. Откуда чувство, что остались лишь считанные минуты до того, как Дэлл шагнет навстречу и уже не выпустит мое запястье из рук?
По телу вновь прошла дрожь.
– Все, ты осмотрелась? Выключаю свет?
– Да.
– Хорошо. Выходи. Я верну на место ловушку.
Проходя мимо двери, я боязливо покосилась на агрегат, испускающий в потолок тонкий красный луч.
Весь вечер он наблюдал за мной поверх тонкой кромки стакана с виски. Не запомнилось ничего: ни то, что было съедено или выпито, ни беседа, которая осторожно, словно ручеек вокруг скалы, вилась на безопасную тему, – только глаза. Глаза-глаза-глаза – казалось, они заполнили собой всю центральную фокусную точку моего мира.
Он доливает мне в стакан сока – взгляд. Прикуривает сигарету – взгляд. Слушает мой сбивчивый ответ на вопрос, который я ни услышать, ни осознать не успела, – взгляд. Закрой я глаза – и там опять же останется все тот же изучающий обманчиво-ровный взгляд: прилипший ко мне, проникший внутрь, туда, откуда уже не вытравить.
Странно привычной сделалась чужая кухня и даже незнакомый Нордейл за окном. Где-то очень далеко, на другом Уровне, все равно что в другом мире, осталась старая жизнь – убогая каморка, помятая от долгого сидения кровать с пропитавшимся страхом покрывалом… Где-то там, в шкафу, на темной полке среди вещей покоился нож, а рядом с ним – подоткнутая под старые джинсы тугая пачка выданных на выживание денег. Но все это – обозримое будущее, готовое нагрянуть через шесть дней, а пока… Пока – мнимый покой и бурлящая от непонятного предвкушения кровь.
Как именно? Когда? И что послужит первым шагом, невидимым сигналом к действию?
К этому времени Дэлл уже успел повторно осмотреть мои ладони и порез на груди; спасибо, не стал в этот раз просить снять кружевной бюстгальтер: все чинно, деловито, почти без интереса. Почти. И теперь, допив виски, он сидел за кухонным столом и крутил в руках оранжевый апельсин, взятый из керамической вазы в центре стола. Кожура легко поддавалась сильным пальцам. Сначала отслоилась там, где остался на кожице пупок от стебелька, некогда соединявшего плод с деревом, потом оголились и бока – по кухне расплылся терпкий цитрусовый аромат. Когда Дэлл начал делить фрукт на дольки, я незаметно поморщилась и отвернулась.