Спина зажила, а душа – нет. Больно. Очень больно.
До сих пор.
Холодный ветер рвался в лицо, хлестал по щекам, и земля дрожала от тех, кто бежал впереди, и тех, кто настигал позади. Хрип из собственных легких: «Ну подождите же, подождите!» Стылая земля под подошвами, скользкая и шипастая, полная ловушек для обессилевших ног, и уносящиеся на полной скорости спины впереди. Собственная рука, протянувшаяся вперед в поисках опоры, в поисках того, кто подхватит, поддержит, поможет рвануть из последних сил. Но никто не обернулся. Пустота под пальцами.
«Вернитесь же, вернитесь!» – беззвучно хрипело горло.
Еще один рывок вперед, еще один шаг к спасению…
А потом последовал выстрел.
Он обжег спину, заставил рухнуть прямо на землю, лицом в застывшую от мороза грязь, – и боль. Много боли, рвущий на части алый цветок в теле и пропитывающаяся кровью куртка. Горячо и холодно. Страшно и спокойно. Распоротая камнем щека и нездоровый сип из горла.
Всё. Конец.
Но вдруг впереди послышались шаги – кто-то вернулся. Вернулся! Я до сих пор помнила, как в опаленном болью сознании фениксом взметнулась надежда, вспыхнула ярким пламенем, почти ослепила от нахлынувшего на секунду счастья.
Они помогут мне, возьмут с собой, вылечат, залатают… Команда, боже, моя команда… ведь мы команда! Спасибо, господи, значит, ты всё еще слышишь!
И следом – выскальзывающий из пальцев пистолет.
Поднять голову сил не хватило.
Кто-то вернулся за тем, чтобы забрать оружие. Присел на корточки, грубо и жестко разжал мои сжимающие рукоять окоченевшие пальцы и бросился наутек.
Вернулись, да.
Но не за мной. За оружием.
Тот случай меня многому научил. Лучше бы не учил. Лучше бы тогда помереть.
Очередная снежинка приземлилась на рукав, и какое-то время я рассматривала ее крохотные ножки в свете фонаря. Блестящая, тонкая, красивая. Очередное чудо для того, кто когда-то остался жив. Зачем-то остался.
Нордейл. Спокойные уютные улицы – новая жизнь, новые места, новые дела. Только душа старая и круглый шрам на спине. И как его пропустил Дэлл?
Я горько усмехнулась.
Пусть этот день рождения я проведу в одиночестве, но зато без торта, без ложных друзей, без пули в спине и без последующей больницы. Одиночество – не самое худшее, что может случиться с человеком. Нет, далеко не худшее.
Гораздо хуже, когда ждешь и не дожидаешься. Когда за тобой не возвращается тот, на кого ты очень надеялся. Когда за тобой, мать его, вообще никто не приходит.
Я зло выплюнула изо рта обломанную веточку, которую непонятно когда успела туда засунуть и вот уже какое-то время жевала. Почти изгрызла от горечи, заполнившей ум.
Если кто-то за тобой не возвращается, значит, он тебе не нужен. Значит, в очередной раз сама. Всегда сама.
Подумаешь. Не в первый и не в последний раз.
Бросив взгляд на выплюнутую на землю изжеванную веточку, я подхватила стоящий у лавочки припорошенный снегом пакет с продуктами, поднялась и быстро зашагала домой.
А позже той же ночью не удержалась… попросила, чтобы второе марта я провела не одна. Да, тогда небесный отец не услышал. Но, может быть, он услышит в этот раз?
– Отпустите! Что вы делаете!!!
– Заткнись!
Грубые руки запихнули меня в салон автомобиля. Что это? Черный джип? SUV? Не успела разглядеть ни знаков, ни лиц напавших – лишь сумбурное мельтешение курток и обжигающе холодный воздух, ворвавшийся в легкие, приготовившиеся исторгнуть душераздирающий визг.
– Не смей орать, сука! Тихо!
Затянутые кожей перчатки сжали горло поверх шарфа. Вместо крика вырвался беспомощный сип. Звуки вокруг на мгновение заглушил грохот бешено бьющегося сердца.
– Эй, ты, не повреди ей башку. И пальцы тоже!
Вот и всё. Стиснутая на заднем сиденье в чужой машине между незнакомыми мужчинами, я не смела пошевелиться, лишь дрожала, словно маленькая стянутая одеялом птичка.
Их было четверо – двое по бокам, водитель и один на пассажирском сиденье, в пальто и меховой шапке, вероятно, главный. Потому что сразу после того как он бросил водителю «Поехали», повернулся ко мне и неприятно улыбнулся. На меня уставились маленькие цепкие глаза. Плохие глаза. Умные глаза.
– Не дергайся, девочка, целее будешь.
– Что происходит? Что вам нужно?!
Несмотря на предупреждение, я все же дернулась – больше по инерции, нежели из желания воспротивиться его словам. Не слишком-то подергаешься, когда вокруг ни сантиметра свободного пространства, а машина мчится во весь опор. Разум лихорадочно пытался найти объяснение случившемуся: как так, ни друзей, ни врагов, всего месяц в Нордейле, и тут такое? Куда едем, зачем? Клейкий страх слепил внутренности в комок.
По меховой шапке плыл свет вечерних фонарей, раз за разом высвечивая жесткий профиль с орлиным носом, острым подбородком и тонкими губами.
Сердце продолжало грохотать, вталкивая в кровь ощущение беспомощности.
– Не много нужно. Сделаешь одну работенку, там задачка-то от силы на пару минут, а мы достойно наградим и отпустим. Делов-то.
– Какую еще «работенку»?
Что-то внутри екнуло в нехорошем предчувствии.
– Увидишь, расслабься. Ведь уже едем, видишь? Значит, скоро.
Он снова улыбнулся, и мои волосы, казалось, встали дыбом прямо под шапкой.
Позвонить. Нужно незаметно позвонить Дэллу, единственному, кого я знала в этом городе и кто был способен помочь. Но как достать из сумочки телефон? Как успеть если не поговорить, то хотя бы набрать выгравированный в памяти номер?.. Дэлл всё поймет без слов… он такой… он почувствует и отследит мое местонахождение. Но как позвонить?!
Нужно потихоньку расстегнуть замок, отвлечь внимание пустым разговором, незаметно просунуть ладонь внутрь и на ощупь…
– Забери у нее сумку! – раздалась отрывистая команда с переднего сиденья, и вожделенный предмет был тут же выдран из моих пальцев. В лицо впился взгляд злых глаз-бусин. – Думаешь, умная? А я ведь могу сделать очень больно. Хочешь проверить?
Я не стала отвечать. Подбородок дрожал, сердце тоже.
Встряла. Серьезно встряла. Но почему, за что?
Три дня до дня рождения. Твою мать, история повторяется. За что ты со мной так, жизнь?
– Открывай.
– Не буду.
– Будешь!
– Нет.
Знакомый магнитный замок – с таким я научилась работать еще месяц назад – мигал перед глазами единственной лампочкой. Красный прерывистый свет то вспыхивал, то гас, будто предупреждая: «Не делай этого, не надо…»
Конечно, не надо. Больная я, что ли? Вокруг – информационный центр военной базы, а замок держит код блокировки на специальной сенсорной клавиатуре, позволяющей получить доступ к чему-то важному. Потухшие экраны на стенах, темные мониторы на столах – бункер под землей.
– Не тяни время, его и так мало. Приступай.
Теперь, когда он снял шапку, лысина – гладкая, как кегельбанный шар, – блестела в свете единственной зажженной под потолком лампочки, такой тусклой, что требовались фонари, чтобы разглядеть больше, нежели смутные очертания предметов.
Я не отрывала по-волчьи холодного взгляда от замка.
Нет.
Маленькая Меган внутри сжалась в комок; в ее широко распахнутых глазах, словно расплавленная лава, плескался страх. Казалось, взгляд умолял: «Сделай, как они говорят, и уйдем. Ведь страшно… Очень страшно!»
Нет, малышка. Нет. Я не для того попала в Нордейл, город-сказку, чтобы предать его. История не повторится.
Она медленно подняла руки и накрыла ими голову, будто защищаясь от грядущего удара, уже предчувствуя его, хотя вокруг меня никто не двигался. Все ждали.
Извини.
– Приступай! – Лысый начал терять терпение. – Я не для того тебя припер сюда, чтобы уговаривать. Слышишь, ты?!
– Не умею, – процедила я.
Раздался каркающий смех, отразившийся от холодных стен. Водитель курил, сидя на отодвинутом от стола стуле. Мои провожатые стояли где-то позади, за спиной.
– Не умеет она! Кому ты …ишь?! Знаешь, сколько я отдал, чтобы выяснить, кто лучший на ваших гребаных курсах? Ты! Поэтому не мотай мне нервы, я и так зол. Открывай!
Красная маленькая лампочка равномерно мигала. Нетронутая схема, нетронутые магниты, сохраненный невзломанный код, который и останется таковым. Внутри медленно разливалось холодное студенистое чувство неизбежности.
– Ну?! – рыкнул лысый. – Начинай, слышишь?! Мое терпение на исходе. Не сделаешь сама – я заставлю. Зачем тебе это, скажи, ну зачем? Испортишь прическу, личико, кожу… Разве ты этого хочешь?
Где-то там, внутри замка, застыли магниты – между ними поле и взаимодействие частиц. Оно не нарушится потому, что мои пальцы прикоснутся к поверхности. Проклятые пальцы. Проклятое знание.
Лучше бы на бухгалтера…
Поздно.
– Я не буду этого делать.
– Будешь…
Теперь его голос зловеще свистел.
– Будешь и сделаешь. Терпеть не могу строптивых, и кое-кого покрепче ломал. Алан?
Кто-то подошел сзади, резко развернул меня на сто восемьдесят градусов и ударил в лицо. Лязгнули зубы, а вместе с ними покачнулось что-то внутри – треснуло и едва не осыпалось в центре головы.
Плохо дело… Труба…
Но решимость стоять на своем лишь возросла. Не буду преступать черту, не в этот раз…
– Открой этот гребаный замок – и свободна! Неужели не ясно?! – долетел сбоку хрипящий противный голос, и боль усилилась.
Язык потонул во вкусе собственной крови, густой и липкой. Алан, держащий меня за грудки, смотрел холодно и пусто. Ему было все равно, кого бить: женщину, старика, собаку…
– Давай…
Ударили еще раз.
Внутри сделалось гулко, как в колоколе; сквозь сознание поплыли шумовые волны.
Только не снова… Три дня до дня рождения…
– Научи ее!!!
Следующий удар пришелся в живот, от него тело сложилось пополам, ноги подкосились. Надсадный кашель вырвался изо рта с хрипом, осев на куртке громилы капельками кровавой слюны. Тот зарычал. От резкого тычка в ребра я отлетела к стене и ударилась затылком о бетон – мир в очередной раз вспыхнул красным и покачнулся, теряя привычные очертания. Шум в висках сделался нестерпимым.