.
– Хорошо. Тогда давайте оформим сделку и платеж, а то кофе на кухне уже давно остыл, а я всё еще хотел бы закончить свой завтрак.
– Сегодня мы рассмотрим еще один метод дешифровки цифрового сигнала, а после кратко пробежимся по всем темам, которые изучили. Все это будет до обеда.
Профессор Ирвин Клод, лысоватый затылок которого последние четыре недели привычно маячил перед широким экраном с формулами и графиками, потер мясистые руки, повернулся к классу и посмотрел на студентов поверх круглых очков.
– После обеда я расскажу вам о структуре завтрашнего экзамена, который будет состоять из четырех этапов, включающих различные задачи. На решение каждой у вас будет от тридцати до сорока пяти минут…
Слушая преподавателя, я бесцельно выводила ручкой в тетради линии и загогулины. Экзамен в девять утра, нужно будет подготовиться: пробежаться по конспектам, посидеть в лаборатории, поработать с замками-ловушками, сложные микрочипы которых давались для понимания особенно тяжело. Если смогу разобраться с ними, сдам и все остальное. Хотя… сдам, не сдам… кому оно всё надо?
Глаза слипались; мозг после практически бессонной ночи никак не желал включаться в работу. Кто-то, глядя на круги под моими глазами, позавидовал бы: мол, повезло девке, ей есть чем заняться по ночам.
Да уж…
С грустью вспомнилась радость от удачной покупки – прижатая к груди деревянная коробка с двумя редкими пистолетами внутри, похрустывающие по подтаявшему снегу каблуки, поющее сердце и желание воспарить к небу. Удалось! Я нашла их! Не просто нашла – купила! Какой ценный и одновременно бесценный подарок! А главное, у меня в руках…
Это было вчера.
Вчера утром я радовалась, как одуванчик, впервые за долгие месяцы увидевший солнце, а вечером…
Кто, спрашивается, тянул меня за язык? Зачем я ступила на порог его кабинета? Босая, в шелковом халате, специально припасенном для особого случая, снова поверившая в чудо.
Память моментально воспроизвела случившееся накануне с тошнотворной четкостью. Широкоплечая фигура, расположившаяся в кожаном кресле; синеватые отсветы от монитора, вычерчивающие профиль; поставленные на стол локти, задумчивый вид…
– Дэлл?..
Скрипнуло сиденье; он повернулся на голос.
– Что?
Слова из приготовленных сформированных комков раскрошились, сделались кашей, заставляя мямлить.
– Скажи… я… – Подол халата скользил в ладони; от этого ощущения почему-то делалось неприятно. – Я могу спать с тобой в одной спальне?
Нам пора что-то изменить, разве ты не чувствуешь?
– Хотя бы сегодня…
Застывший стеклянный взгляд лишь усугубил мою нервозность.
– Или время от времени…
– Я бы пока этого не хотел, Меган.
Сердце пропустило удар, а после налилось свинцовой тяжестью. Сделалось стыдно за себя, за то, что пришла. Ткань противного халата продолжала ускользать сквозь пальцы – пытаешься нащупать, а она утекает, бесформенная, бесхребетная, слишком скользкая.
– Но ведь у меня есть право…
Право спать с тобой в одной постели…
Последняя часть фразы вслух не прозвучала, но того и не требовалось. Его взгляд сделался холодным и презрительным; губы сжались в жесткую линию.
– Право? – Теперь его голос звучал по-ласковому ядовито, напоминая липкие лепестки растения-ловушки – бархатная кожица, а сверху сладкие капли смертельного химического вещества. – Право настаивать на близости? Конечно, ты имеешь право, ведь на твоем пальце мое кольцо. Я, знаешь ли, и раньше делал это без желания – пришлось научиться, – поэтому смогу и в этот раз. И, конечно же, у тебя есть право требовать любовь, раз ни у кого не возникает желания давать ее тебе добровольно…
Вновь вспомнилась прижатая к груди деревянная коробка, ныне спрятанная у стены за матрасом. Вспомнилась собственная радость. А ведь послезавтра придут уборщики, повара, декораторы…
Зачем? Зачем всё это?
Сердце заныло; скомканная ткань выскользнула из пальцев, я больше не стала ее ловить. На душе сделалось одновременно гадко и тихо. Неестественно пусто.
– …Я еще поработаю, если ты не против, мне понадобится где-то пара часов, а потом приходи, я исполню свой долг.
Дэлл отвернулся. Всё тот же ровный взгляд, скрывающий бешенство, и застывший на фоне монитора профиль.
Требовать любовь… Не возникает желания… Приходи через пару часов…
Я не пришла.
Комковатое пюре с безвкусной подливой от переваренных котлет в горло не лезло – ни аппетита, ни настроения. Перед глазами плыли строчки формул, сложные алгоритмические построения, бесконечная череда символов, не желающих усваиваться мозгом. А ведь профессор считал, что у меня хорошие шансы, что я могу стать одним из лучших специалистов… Жаль подводить, поэтому придется провести не один час за практикой с анализатором в руках.
Столовая щебетала голосами, звоном ложек, скрипом отодвигаемых стульев и бряцаньем пустых подносов. За окнами сквозь серовато-белую дымку, накрывшую город с утра, неярко светило солнце.
Что ж, посижу до вечера, торопиться некуда, а завтра с утра (выспаться бы ночью) на экзамен. Главное – не дурить, не делать резких движений, не провоцировать конфликты, не переступать порог его кабинета.
Наваливалась усталость, дурная усталость, нездоровая, слишком тяжелая, чтобы удалось стряхнуть ее улыбкой или всплеском хорошего настроения. Слишком долго всё шло не так и не туда, слишком давно я запуталась в себе и собственных действиях. Но теперь либо идти вперед, либо сдаваться. Странно, но я начала приходить к мысли, что больше не хочется ни того, ни другого; хотелось просто жить, и жить как-то иначе.
Однажды я пойму… и всё изменю.
Когда-нибудь.
Кольцо на пальце больше не вызывало прежних чувств – ни радости, ни даже грусти. Просто кольцо; оно пока есть, потом не будет. Я посмотрела на него и отвернулась.
– …Я звоню, а он трубку не берет, представляешь? На кой черт я мечу бисер перед свиньей?
Голос принадлежал одной из двух девушек, сидящих за соседним столиком. Блондинка: длинные волосы, прямой аккуратный нос, упрямо поджатые губы; хорошенькая, если бы не наморщенный лоб и тоскливый взгляд.
Ее подруга – темноволосая и коротко стриженная – недовольно покачала головой.
Наверное, с экономических курсов…
– Мы им становимся нужны только тогда, когда кладем на них болт. – Ее напомаженный рот презрительно скривился; качнулись над тарелкой с блинчиками громоздкие красные бусы. – Вот когда он станет не нужен тебе, тогда ты станешь нужна ему…
Я медленно отвернулась от случайных соседок и уставилась на остатки комковатого пюре.
Тишина внутри собственного сердца пугала.
Удивительно, как иногда вагонетка, плетущаяся внутри бесконечного темного туннеля, вдруг срывается куда-то вниз, а после берет невидимый, но ощутимый разгон и стремительно вырывается на поверхность горы. И болтается от непривычной скорости голова, цепляются за металлический край уставшие пыльные руки, слезятся от яркого света глаза, а ты счастлив, полностью счастлив, потому что наконец свободен!
– Девяносто два из ста баллов!!!
И я взлетаю к потолку, размахивая конечностями, как ошалевший плюшевый медведь.
– А-а-а!!! Вы чего!..
– Ты молодец!
– Ура! Меган! Ура-а-а!!!
Руки одногруппников ловят лишь для того, чтобы вновь подбросить вверх.
– Отпустите меня! Я же упаду-у-у!
Сердце колотится в бешеном ритме, радость застилает сознание, хочется парить, смеяться, хочется летать. Они будто чувствуют это и хохочут, но хохочут счастливо, беззлобно, разделяя мой собственный восторг, и снова подбрасывают. Гип-гип ура победителю экзамена!
Когда только успели забыться вечера зубрежки, долгие часы, проведенные перед крошечными детальками, ворох исписанных страниц мятого конспекта и надоевший до зубной боли монотонный голос профессора Клода? Когда улетучилась тоска? Когда я вдруг осознала, что смеюсь сама? Четыре долгих, почти бесконечных экзаменационных часа отсижены… четыре сложнейшие задачи решены. Неужели это правда?
– Вот ты даешь! Никто не выбил больше семидесяти, а ты – целых девяносто два! Ты гений, рыжая!
Казалось, прежде чем меня поставили на землю, потолок отдалился и приблизился еще не менее десятка раз.
– Дурачки! Делать вам больше нечего, кроме как людей подбрасывать!
Они так радостно смеются, а я даже толком не помню их имен. Ушастый в свитере – Жорж, да, Жорж… Рыжий с веснушками – Питер, а здоровяка зовут вроде бы Лиам. Профессор тоже не сразу смог запомнить – почему-то он редко обращался к нам по именам.
– Мег, сегодня празднуем! Идем в бар на углу Сорок Восьмой!
– Я…
Секундное замешательство – бар, какой бар? Ведь завтра день рождения Дэлла, подготовиться бы надо.
– Ты тоже идешь! Как без этого?
– Не-е-е, ребят…
Надо спросить у Дэлла…
– Никаких отмазок! Ты лучшая на курсе, ты точно должна быть. Мег, расслабься, мы все сдали, можем отметить! Блин, больше месяца мучений…
– И Ирвин там будет. Говорит, мы лучший выпуск за последний год.
– Ага, всей толпой отметим…
Они были настойчивы. Возбуждены и радостны, как стая отъевшихся после голодной зимы пингвинов, и я вдруг неожиданно для себя сдалась. Слишком долго сидела на берегу, когда хотелось нырнуть в нежную зелено-голубую волну радости, слишком долго тосковала по ощущению соленых брызг на лице, слишком давно хотела почувствовать телом прохладное обтекание влаги, дарующее свежесть и бодрость. И тогда я нырнула – поднялась с песка, побежала вперед и бросилась в столь желанное море, поддалась всеобщему веселью. Прочь тревоги, прочь заботы – сегодня мой день, могу себе позволить бокал-другой вина в хорошей компании. В конце концов, кому и что я должна? Подарок найден и куплен, все организовано заранее, так почему бы мне не отдохнуть и не отпраздновать собственную победу, коих было так мало за последнее время? А девяносто два балла – это и правда лучший результат среди учеников за год. Мне есть чем гордиться. Ну ведь есть!