— А куда я должен являться с донесениями?
— Я буду сам каждый день приходить к тебе. Впредь до новых моих распоряжений и носа не показывай сюда: он может следить за тобой. Если случится что-нибудь непредвиденное, то телеграфируй жене, а она даст мне знать. Ну, иди… и будь умник!
Как только Фанферло вышел за дверь, Лекок тотчас же бросился к себе в спальню. В мгновение ока он сбросил с себя широкий галстук, золотые очки и, дав свободу своим черным волосам, стал совсем не тем, кем был в официальных отношениях с сослуживцами. Официальный Лекок превратился в Лекока настоящего, которого не знала еще ни одна живая душа на свете: красивый быстроглазый малый с умным, энергичным лицом.
Но он недолго оставался таким. Усевшись за туалетным столом, уставленным разными пастами, эссенциями, румянами и накладками, не хуже, чем у современной барышни, он принялся за приготовление из себя совсем нового лица. И когда он окончил, то это был уже не Лекок, это был тот самый высокий господин с рыжими бакенами, которого не узнал Фанферло.
А Фанферло тем временем не тратил времени попусту. От радости он не бежал, а летел. Наконец-то он мог доказать судебному следователю свою высшую проницательность! И он не обманулся в своих надеждах. Если следователь и не был в нем вполне убежден, то, во всяком случае, он оценил его находчивость в объяснении царапины.
— Вот что я сделаю, — сказал следователь, отпуская Фанферло. — Я представлю в прокуратуру объяснения, достаточные для того, чтобы кассира освободили, и весьма вероятно, что завтра он будет уже на свободе.
И он составил одно из тех ужасных постановлений, которые обвиняемому дают свободу, но не возвращают ему честного имени, так и оставляя его под подозрением.
— Ну-с, — сказал он, обратившись к своему секретарю Сиго, — еще одно преступление, над которым суду не придется произнести своего решения! Еще одно дело, которому суждено исчезнуть в архивах нашей канцелярии!
И, взяв дело Проспера, он обмакнул перо в чернила и на его обложке написал:
Дело № 113
Глава VII
Истекали уже девятые сутки, как Проспер находился в секретной тюрьме, когда в четверг утром явился к нему тюремщик и объявил ему, что он свободен.
Его привели в канцелярию, возвратили ему отобранные у него при обыске часы, кое-какие драгоценности и приказали ему расписаться на большом листе бумаги.
Затем его провели по какому-то темному коридору, очень длинному и прямому, перед ним с шумом растворилась и затворилась дверь, и он оказался на улице.
Он был один и на свободе.
Но что это за свобода! Юстиция только признала себя бессильной доказать преступление, в котором его обвиняли! Теперь он мог идти, куда хотел, вдыхать в себя свежий воздух, но все двери были перед ним заперты. Что это за свобода?
И в этот самый момент, когда ему была возвращена свобода, Проспер вдруг почувствовал весь ужас своего положения и не мог удержаться, чтобы не воскликнуть:
— Но ведь я же невиновен, невиновен!
Двое прохожих остановились, посмотрели на него и пошли далее: они подумали, что это сумасшедший.
У него есть Сена. Не покончить ли самоубийством?
— Нет! — воскликнул он. — Нет! Я не имею права убивать себя. Нет, я не желаю умирать, пока не докажу, что я невиновен!
Но как это доказать, как убедить в этом всех?
В отчаянии, но не падая духом, он побрел к себе домой. Тысячи беспокойных мыслей приходили ему в голову. Что-то произошло за эти девять дней, пока он был вычеркнут из числа людей? Что, если бы у него были теперь друзья! Но единственный друг — его отец — и тот в самую критическую для него минуту отказался ему поверить.
И он вспомнил о Нине Жипси.
Он не любил ее никогда… Бедная девушка! Бывали моменты, когда он даже ее ненавидел, но сейчас воспоминание о ней наполнило его душу радостью.
Дойдя до улицы Шанталь, он остановился перед своим домом и долгое время простоял в нерешимости, боясь позвонить. Он испытывал стыд человека, который был заподозрен в преступлении, и боялся встретить знакомых. Тем не менее, постояв на тротуаре, он вошел. При виде его швейцар обрадовался и воскликнул:
— Наконец-то! Ведь я же говорил, что вы чисты как стеклышко и что вас отпустят!
Это приветствие с болью отозвалось в сердце у кассира.
— Без сомнения, мадам уже уехала? — спросил он у швейцара. — Не знаете ли, куда именно?
— Не знаю, сударь. В день вашего ареста она послала за извозчиком, и с тех пор о ней ни слуху ни духу, точно в воду канула.
Новое горе прибавилось к испытаниям кассира.
— А что моя прислуга?
— Все ушли, сударь. Ваш батюшка заплатил им деньги и рассчитал их всех.
— Ключ от квартиры у вас?
— Никак нет, сударь. Ваш батюшка уехал, а сегодня утром в восемь часов в вашу квартиру переехал один его большой приятель. Ваш батюшка приказал мне до самого вашего возвращения относиться к нему как к хозяину. Вероятно, вы его знаете… Такой высокий, с рыжими бакенбардами…
Проспер был этим очень удивлен. Друг его отца, у него в квартире!.. Что это значит?
— Ах да, да… Знаю! — отвечал он и стал быстро подниматься по лестнице.
На его звонок ему отворил сам друг его отца.
— Очень рад с вами познакомиться, — сказал он Просперу.
Он был у Проспера как у себя дома. На столе в гостиной лежала книга, которую он вытащил из библиотеки. Еще немного, и он мог бы казаться собственником всей обстановки.
— Чем могу быть вам полезен? — спросил кассир.
— Вы удивлены, найдя меня здесь, не правда ли? Я знал это. Ваш батюшка хотел представить меня вам, но сегодня утром его вызвали в Бокер. Я должен засвидетельствовать от его имени и от своего, что оба мы убеждены в том, что вы не взяли у господина Фовеля ни сантима!
Эта новость обрадовала кассира.
— А вот и письмо к вам от вашего отца, — продолжал высокий господин. — Он просил меня передать его вам. В нем, надеюсь, он рекомендует вам меня.
Кассир принял протянутое к нему письмо, распечатал его, и, по мере того, как он читал, выражение лица его прояснялось и на бледных щеках стал появляться румянец.
Закончив чтение, он протянул высокому господину руку.
— Мой отец пишет мне, — сказал он, — что вы его лучший друг. Он советует мне быть с вами вполне откровенным и слушаться ваших советов.
— Превосходно! Сегодня утром ваш милый отец сказал мне: «Вердюре — это мое имя, — Вердюре, сказал он, мой сын попал в передрягу, надо его спасать!» И я ему ответил: «К твоим услугам». И вот я здесь. Но перейдем к делу. Что вы рассчитываете предпринять?
— Что я рассчитываю предпринять? — ответил с дрожью в голосе Проспер. — Найти несчастного, который погубил мою жизнь, указать на него суду и затем — отомстить!
— Отлично сказано! Я помогу вам в этом, Проспер. В доказательство этого я придумал кое-что и для вас. Вот мой план. Начните с того, что продайте поскорее эту обстановку, покиньте эту квартиру и скройтесь.
— Скрыться? — воскликнул возмущенный кассир. — Скрыться? Да разве вы не знаете, милостивый государь, что это было бы равносильно признанию себя виновным, что это перед всем светом подтвердило бы то, что я скрылся нарочно, чтобы втихомолку распорядиться украденными тремястами пятьюдесятью тысячами франками!
— Полноте! — холодно ответил господин с рыжими бакенбардами. — Лучший пловец, которого злодеи бросят в воду, никогда не станет тотчас же выплывать наружу. Наоборот, он нырнет, будет плыть под водою, насколько хватит ему дыхания, будет стараться уплыть как можно дальше и выйдет на сушу только там, где его уже не увидят, и когда будут считать, что он уже погиб, утонул, — вот тут-то для него и время мстить. У вас есть враг? Только одно его неблагоразумие может погубить его. И чем более вы будете вооружены против него, тем более он будет вас бояться.
С удивлением и в то же время с покорностью Проспер внимал этому человеку, который хотя и был другом его отца, но был ему совершенно незнаком. И сам того не сознавая, он подчинился влиянию натуры более энергичной, чем его собственная. И он был счастлив, что нашел в нем для себя опору.
— Я последую вашему совету, — ответил Проспер после долгого раздумья.
— Я знал это, мой друг. Я знал это настолько, что уже заранее пригласил мебельщика. За всю вашу обстановку, исключая картины, он дает вам двенадцать тысяч франков. Это жестоко с моей стороны, но необходимо. У вас нет вовсе денег, а они-то именно теперь и нужны. Вы мой больной, а я ваш врач. И если мне приходится резать вас по живому, то не мешайте мне резать. Это необходимо для вашего же спасения.
— Режьте! — отвечал с решимостью Проспер.
— Отлично. Но… надо торопиться! Есть у вас друг Лагор?
— Рауль? Да, я его близкий товарищ.
— Что это за тип?
— Это племянник господина Фовеля, очень молодой человек, богатый, воспитанный, остроумный, лучший и корректнейший из всех, кого я знаю.
— Гм!.. — ухмыльнулся Вердюре. — Вот смертный, одаренный сразу всеми добродетелями! Я с нетерпением ожидаю с ним знакомства. Я должен сознаться перед вами, Проспер, что от вашего имени я написал ему письмо, в котором просил его пожаловать сюда, и он дал мне ответ, что приедет непременно.
— Как! — воскликнул Проспер, ошеломленный этим сообщением. — И вы можете предполагать…
— Ничего я не предполагаю! — отвечал Вердюре. — Мне единственно нужно повидаться с этим господином. У меня есть даже маленький план разговора с ним, и я вам его сообщу…
В это время звонок прервал слова Вердюре.
— Да вот и он! — воскликнул Вердюре. — Прощай, мой план! Где бы мне скрыться, откуда бы можно было все видеть и слышать!
— Вот в этой комнате… Оставьте дверь открытой и спустите портьеру.
Раздался звонок во второй раз.
— Иду, иду! — крикнул кассир.
— Заклинаю вас вашей жизнью, Проспер, — сказал ему Вердюре, — ни одним словом не обмолвитесь перед этим человеком о ваших планах и обо мне. Оставайтесь для него убитым горем, разочарованным, не знающим, с чего начать…