— Что вам угодно? — спросил он Фанферло дрожащим голосом.
— Сегодня утром, — отвечал сыщик, — Проспер Бертоми тайком передал вам какую-то записочку.
— Вы ошибаетесь, — сказал Кавальон и покраснел до ушей.
Фанферло объяснил ему, как было дело.
— Пожалуйста, не отрицайте этого, — сказал он. — Иначе вы заставите меня пригласить тех четырех приказчиков, в присутствии которых записка была вам действительно передана. Она написана карандашом и свернута в несколько раз.
Приказчик понял, что запираться было трудно, и изменил свой план.
— Да, это верно… — сказал он. — Я получил от Проспера записку, но так как она была адресована лично ко мне, то я прочитал ее, разорвал и кусочки бросил в огонь.
— Позволю себе заметить, сударь, что это не совсем так: записка была вручена вам для передачи Жипси.
Жест отчаяния убедил сыщика, что он не ошибся.
— Клянусь вам… — начал молодой человек.
— Не клянитесь, пожалуйста, милостивый государь! — перебил его Фанферло. — Никакие клятвы не помогут. Вы вошли в этот дом именно для того, чтобы передать записку, и она у вас в кармане.
— У меня ее нет!..
— Нет, вы сообщите мне ее содержание… — продолжал сыщик вкрадчивым голосом. — Поверьте, что без серьезных поводов…
— Никогда! — ответил Кавальон.
И, улучив момент, сильным движением он вырвался из рук Фанферло и бросился бежать. Но сыщик оказался сильнее и быстрее его.
— Берегитесь, молодой человек! — сказал ему Фанферло. — Вам хуже будет! Потрудитесь показать мне записку!
— У меня ее нет!
— Отлично! Значит, вы доводите меня до крайних мер? Да знаете ли вы, до чего вас может довести ваше упорство? Я позову сейчас двух городовых, они станут у вас по бокам и сведут вас в полицию, а там уже не прогневайтесь: я обыщу вас насильно. Мне уже надоело!..
— Вы сильнее меня… — отвечал Кавальон. — Я повинуюсь.
И он достал из портфеля злосчастную записку и передал ее Фанферло.
Руки сыщика задрожали от удовольствия, и он стал читать ее:
«Дорогая Нина!
Если ты меня любишь, то скорее, не медля ни минуты, без всяких рассуждений, повинуйся мне. По получении этого письма возьми все, что у тебя находится, — абсолютно все — и скройся где-нибудь в номерах на другом конце Парижа. Скройся так, как будто бы тебя вовсе нет и на свете. От этого, быть может, зависит моя жизнь. Меня обвиняют в краже, и я буду арестован. В столе лежат пятьсот франков. Возьми их. Оставь твой адрес Кавальону, который объяснит тебе все, чего я не могу тебе написать. Торопись скорее.
— Кто же эта госпожа Нина Жипси? — спросил Фанферло. — Без сомнения, это знакомая Проспера Бертоми?
— Это его любовница, — отвечал Фанферло.
— Она живет здесь, в доме тридцать девять?
— Вы это знаете… Недаром же я вошел сюда.
— Она снимает квартиру на свое имя?
— Нет, она живет у Проспера.
— В котором этаже?
— В первом.
Фанферло тщательно сложил записку и сунул ее к себе в карман.
— Я сам передам эту записку госпоже Жипси, — сказал он.
Кавальон хотел было возражать, но Фанферло сказал ему:
— Советую вам возвратиться к вашим занятиям, молодой человек.
— Но ведь Проспер мой покровитель, он вытащил меня из нищеты, он мой друг!
— Зная, что вы так преданы кассиру, могут хватиться вас и истолкуют это в дурную сторону.
— Проспер невиновен, я знаю это!
— А если он будет обвинен, то это ваше признание может быть принято за соучастие в его преступлении.
Кавальон опустил голову. Он был сражен.
— А потому послушайте меня, молодой человек, — продолжал Фанферло. — Возвратитесь к своим занятиям! До свидания!
Молодой человек повиновался. А Фанферло поднялся по лестнице и позвонил в дверь первого этажа, в квартиру Проспера Бертоми. Ему отворила девочка лет пятнадцати, кокетливо одетая.
— Госпожа Нина Жипси? — спросил сыщик.
При виде Фанферло с запиской в руках девочка не знала, что ответить.
— Мне поручено передать ей послание от господина Проспера, — сказал он и подождал ответа.
— Войдите, я сейчас доложу.
Имя Проспера подействовало, и Фанферло ввели в гостиную.
— Черт возьми! — проговорил сыщик при виде роскошной обстановки. — А кассир устроился недурно.
Но он не мог продолжать своих наблюдений, так как раздвинулась портьера и вошла госпожа Нина Жипси. Она была очень хороша собою, и ее красота была настолько необычайна, так заявляла о себе, что даже Фанферло был ослеплен и приведен в смущение.
«Ах, черт возьми! — подумал сыщик, вспоминая благородную, строгую красоту Мадлены, которую видел так недавно. — У него положительно недурной вкус, даже очень, очень недурной!»
— Что вам угодно? — спросила дама, презрительно прищурившись.
Другой на месте Фанферло был бы смущен этим взглядом и тем тоном, с которым произнесена была эта фраза. Но все его внимание было поглощено изучением этой молодой женщины.
«Она недобра, нет! — подумал он про нее. — И кажется, невоспитанна…»
Он помедлил с ответом. Нина нетерпеливо топнула ногой.
— Да вы скажете наконец, что вам угодно, или нет? — спросила она.
— Мне поручено, сударыня, передать вам послание от господина Бертоми… — начал он вкрадчивым голосом.
— От Проспера? Разве вы его знаете?
— Да, сударыня, я имею честь быть его знакомым, и, простите за смелость, я один из его друзей.
Он вытащил из кармана записку, отнятую им у Кавальона, и подал ее госпоже Жипси.
— Читайте! — сказал он.
Она надела пенсне и пробежала записку одним взглядом. Сначала она побледнела, потом покраснела; нервная дрожь пробежала по ней с ног до головы. Ее колени затряслись. Она пошатнулась. Думая, что она упадет, Фанферло приготовился было поддержать ее и протянул к ней руки. Но она была не такова. Она пошатнулась, но не позволила себе упасть. Она собралась с силами, ухватилась своими миниатюрными ручками за руки сыщика, сжала их и стала плакать.
— Объясните, ради бога, — сказала она. — что все это значит? Не известно ли вам содержание этой записки?
— Увы… — отвечал он.
— Проспера хотят арестовать, его обвиняют в воровстве!..
— Да… Предполагают, что он украл из кассы триста пятьдесят тысяч франков.
— Это ложь! — воскликнула молодая женщина. — Это бесчестно и нелепо. Проспер — и вдруг украл! Какой это вздор! Красть! Да я для чего? Разве у него нет денег?
— Это совершенно верно, сударыня… — подтвердил и сыщик. — Но утверждают, что господин Бертоми вовсе не так богат и что, кроме жалованья, у него ничего больше и нет.
Этот ответ смутил госпожу Жипси.
— Однако же, — возразила она, — я всегда видела у него много денег! Небогат… Как же тогда…
Она не докончила фразу, посмотрела на Фанферло, и глаза их встретились.
«Так это, значит, он воровал для меня, для моих прихотей?…» — говорил ее взгляд.
«Может быть!» — ответил ей взгляд Фанферло.
Но уже через десять секунд к молодой женщине вернулось все ее прежнее самообладание. Сомнение оставило ее.
— Нет! — воскликнула она. — К несчастью, Проспер никогда не украл бы для меня. Кассир полными горстями мог бы загребать для любимой женщины из кассы, порученной ему целиком, и его оправдали бы за это все, — но Проспер не таков: он меня не любит и никогда не любил. Для меня он воровать не станет!
— Подумали ли вы о том, что говорите? — возразил Фанферло.
Она печально покачала головой; слезы застилали блеск ее прекрасных глаз.
— Да, подумала, — отвечала она, — и это так на самом деле. Он готов исполнить малейшую мою прихоть, скажете вы? Что ж из этого? Если я говорю, что он меня не любит, то я в этом совершенно убеждена и сознаю это. Только один раз в моей жизни меня любил один господин всей душой, и за это я страдаю теперь вот уже целый год, так как поняла теперь сама, какое несчастье приносит любовь без ответа. А в жизни Проспера я — ничто, так — случайный эпизод.
— Тогда зачем же он живет с вами?
— Зачем… Вот уже целый год как я напрасно ломаю себе голову над этим вопросом, таким ужасным для меня, а я ведь женщина!.. Я наблюдала за ним, как только может наблюдать женщина за человеком, от которого зависит ее судьба, но — напрасный труд! Он добр, мил, но это и все. У него слишком сильная воля. Это не человек, а сталь!
В порыве чувств Нина позволила заглянуть к себе в самую глубину души человеку, которому доверяла и в личных качествах которого нисколько не сомневалась, хотя он был ей совершенно незнаком. Она видела в нем друга Проспера, и этого было для нее совершенно достаточно.
Что касается Фанферло, то он внутренне восхищался собой, своим счастьем и умением обращаться с людьми. Нина дала ему самые драгоценные указания; теперь он знал отлично, с каким человеком имел дело, а это было уже половиной успеха.
— Говорят, что Бертоми игрок? — спросил он как бы вскользь.
Госпожа Жипси пожала плечами.
— Да, он играет… — ответила она. — На моих глазах он выигрывал и проигрывал громадные суммы без малейшей тревоги. Он играет без страсти, без увлечения, без удовольствия, точно обедает или пьет. Нет, он играет, но он не игрок. Иногда я боюсь его: мне представляется, что это тело без души. И этот человек мог бы украсть! Какой вздор!
— А он никогда не говорил вам о своем прошлом?
— Он?… Да ведь я же говорила вам, что он меня не любит!
Она заплакала, и крупные слезы медленно покатились у нее по щекам.
— Но я люблю его! — воскликнула она, и глаза ее засветились. — И я должна спасти его! О, я сумею говорить и с ничтожеством — патроном, который его обвиняет, и перед судом, и перед всем светом! Пойдемте, милостивый государь, и вы увидите, что еще до наступления вечера или он будет освобожден, или же вместе с ним буду арестована и я.
Фанферло постарался успокоить ее.
— Чего вы достигнете этим, сударыня? — сказал он ей. — Ровно ничего. Поверьте мне, успех сомнителен и вы этим только скомпрометируете себя. Кто поручится в том, что вас не примут з