— Несчастная! — бормотал он. — Несчастная! Что я тебе сделал? Я сильно любил тебя и слишком показывал тебе это. Это утомило тебя, даже самое счастье наскучило тебе. Неужели прискучили тебе любовь, счастье и радости семейного очага? Утомившись тем уважением, которым ты была окружена и которого заслуживала вполне, ты захотела рискнуть своей честью, нашей честью и бросить вызов всему свету. В какую пропасть ты падаешь, Валентина! И если тебя не могла удержать от нее моя привязанность, то подумала ли ты хоть о наших детях?
Фовель говорил это медленно, с тяжкими усилиями, точно каждое слово душило ему горло.
Рауль, слушавший его с глубоким вниманием, понял, что если банкиру и было известно многое, то он знал еще далеко не все. Он догадался, что это было одно только простое недоразумение, которое и следовало разъяснить.
— Милостивый государь… — начал он. — Прошу вас, выслушайте меня…
Но одного только его голоса было достаточно, чтобы нарушить мечты Фовеля. Гнев вспыхнул в нем с еще большей силой. Угроза засветилась в его глазах.
— Молчать! — закричал он на Рауля. — Молчать!
Наступило продолжительное молчание, прерываемое только рыданиями госпожи Фовель.
— Я пришел сюда, — сказал банкир, — с твердым намерением захватить вас врасплох и убить вас обоих. Я застал вас, но… у меня не хватает сил… Я не могу убить безоружного человека.
Рауль хотел ему что-то сказать.
— Не мешайте мне говорить! — перебил его Фовель. — Ваша жизнь в моих руках. Закон оправдывает месть оскорбленного мужа. Но я не желаю пользоваться этой льготой свода законов. Вон там, на камине, я вижу такой же точно револьвер, как и у меня. Берите его и защищайтесь…
— Никогда!
— Защищайтесь же! — крикнул банкир, взведя курок. — Защищайтесь, говорю я вам!..
Видя направленное на него дуло пистолета, Рауль взял с камина револьвер.
— Станьте в том углу, — продолжал банкир, — а я стану в этом. Сейчас должны бить ваши часы. Как только они зазвонят, с первым же ударом мы должны сойтись.
И они стали так, как приказал Фовель, не произнося более ни слова. Госпожа Фовель больше не могла выносить этой ужасной сцены.
Она видела, что ее сын и муж должны убить друг друга на ее же глазах, и это было выше ее сил.
Ужас овладел ею, и она бросилась между ними, широко расставив руки, точно желая этим задержать движение пуль.
— Ради бога, Андре, — обратилась она со слезами на глазах к мужу. — Дай мне рассказать тебе все. Не убивай его!
Этот материнский вопль он принял за крик влюбленной женщины, защищающей своего любовника.
С неслыханной жестокостью он схватил свою жену за руку и отбросил ее в сторону.
— Прочь!.. — воскликнул он.
Но она не послушалась его и, бросившись к Раулю, обхватила его руками за шею и сказала:
— Это меня следует убить, меня одну, потому что я одна виновата во всем.
Кровь бросилась Фовелю в лицо, он прицелился в эту ненавистную группу и спустил курок.
Но ни Рауль, ни госпожа Фовель не повалились. Тогда он выстрелил в них во второй и в третий раз…
И он взвел уже курок в четвертый раз, как в комнату вдруг вбежал какой-то высокий господин, который вырвал из рук Фовеля револьвер, усадил силою банкира на диван и бросился к госпоже Фовель.
Это был Вердюре, предупрежденный Кавальоном обо всем, но еще не знавший, что Жипси разрядила револьвер Фовеля.
— Слава богу! — воскликнул он. — Ее не тронули.
Но в это время встал банкир.
— Оставьте мня, — сказал он, отмахиваясь от него. — Я хочу мстить!..
Вердюре крепко схватил его за руки и близко заглянул ему в глаза, точно стараясь этим придать больший авторитет своим словам.
— Благодарите Бога, — сказал он ему, — что он избавил вас от тяжкого преступления! Анонимное письмо обо всем вам налгало!
Фовель не ожидал увидеть этого человека. Ему было положительно все равно, кто он такой и откуда он получил свои сведения. Но для банкира было важно только одно, это то, что анонимное письмо было ложью.
— Моя жена сама признала себя виновной! — пробормотал он.
— Да, она виновна, — отвечал Вердюре, — но не в том, в чем вы ее обвиняете. Знаете ли вы, кто этот человек, которого вы хотели убить?
— Ее любовник!
— Нет… это ее сын!
Присутствие этого неведомого господина, которому было известно все, смутило Рауля еще больше, чем угрозы Фовеля. Он собрался с силами и сказал:
— Да, это правда!
Банкир, казалось, сходил с ума. Его глаза переходили с Вердюре на Рауля и с Рауля на жену, которая была угнетена еще более, чем преступник, приговоренный к смерти.
— Это невозможно! — восклицал он. — Представьте мне доказательства!
— Доказательства у вас в руках, — отвечал Вердюре. — Но извольте! Слушайте!
И быстро, с удивительной способностью излагать, он набросал всю ту драму, о которой уже знает читатель.
Конечно, истина была ужасна для Фовеля, но какова бы она ни была, он еще любил свою жену. Неужели же он не может простить ей эту стародавнюю ошибку, искупленную ею жизнью, полной благородства и преданности?
Уже несколько минут прошло, как Вердюре окончил свой рассказ, а банкир все еще молчал.
В эти двое суток на него свалилась целая лавина событий, тяжкая сцена, которую ему пришлось только что испытать, удручала его и лишала его всякой способности рассуждать.
Бросаемая как щепа по капризу волн, его воля вся зависела от событий.
Если его сердце советовало ему все позабыть и простить, то его оскорбленная любовь взывала к мести.
Не будь здесь Рауля, этого негодяя, который был живым доказательством давнишнего греха, он не замедлил бы согласиться. Гастон Кламеран умер, и ему оставалось бы открыть свои объятия жене и сказать ей:
«Ты пожертвовала собою для спасения моего честного имени, — пусть это послужит тебе одним только тяжким сном, который исчезает при блеске ясного дня!»
Но тут стоял Рауль.
— И это твой сын, — обратился он к жене, — этот человек, который обобрал тебя и ограбил меня!
Госпожа Фовель от волнения не отвечала ни слова. За нее ответил Вердюре.
— О, — воскликнул он. — Ваша жена скажет вам, что этот господин действительно сын Гастона Кламерана, она и сама верит в это, сама убеждена в этом, только…
— Ну?
— Он назвался ее сыном только для того, чтобы легче обобрать ее. Он обманул ее.
В этот момент Рауль вдруг ловко очутился у двери. Увидев, что на него не смотрят, он бросился было бежать. Но Вердюре, предвидевший этот маневр, в мгновение ока схватил Рауля за шиворот и остановил его в ту самую минуту, когда тот уже готов был скрыться…
— Куда это мы так спешим, молодой человек? — спросил Вердюре, выводя его на середину комнаты. — Значит, вам не нравится наша компания? Это невежливо! Прежде, чем удалиться, черт возьми, вы хоть бы объяснились!
Насмешливый тон Вердюре, его шутливый смех сразу просветили Рауля. В ужасе он отступил назад и прошептал:
— Паяц!
— Совершенно верно! — отвечал Вердюре. — Совершенно верно! Вы меня узнали? В таком случае позвольте рекомендоваться. Я тот самый паяц, который был на балу у Жандидье. Не верите?
И он отвернул рукав у сюртука и протянул ему руку.
— Если вы еще не совсем убеждены, — продолжал он, — то взгляните вот на этот рубец: он еще свеж. Не знаете ли вы того подлеца, который в одну прекрасную ночь, когда я проходил по улице Бурдалу, бросился на меня с ножом и хватил меня по руке? А? Вы не отрицаете?… Спасибо и на этом! В таком случае будьте добры рассказать нам вашу историю…
Но на Рауля напал такой страх, что у него перехватило горло и он не мог произнести ни единого слова.
— Вы молчите? — спросил Вердюре. — Вы так скромны? Браво!.. Скромность говорит о таланте, и на самом деле для ваших лет вы такой талантливый подлец, что вам все до сих пор удавалось!
Фовель слушал, но все еще не понимал всего.
— До какого позора мы дожили! — воскликнул он.
— Успокойтесь, милостивый государь, — отвечал ему Вердюре, сделавшись снова серьезным. — Вот полная история Рауля. Расставшись с Мигонной, от которой Кламеран узнал о… о несчастьях Валентины Вербери, сей достойный муж, то есть маркиз, тотчас же отправился в Лондон. Имея в руках кое-какие сведения, он скоро отыскал там ту почтенную фермершу, которой графиня отдала на воспитание сына Гастона. Но здесь его ожидало разочарование. Ему сообщили, что ребенок, окрещенный под именем Рауля Вильсона, умер на восемнадцатом месяце от рождения от крупа.
— Кто это сказал? — воскликнул Рауль.
— Сказали — и вся недолга, молодой человек, — отвечал Вердюре. — И не только сказали, но даже и написали. Вы думаете, что я болтаю вздор?
И он вытащил из кармана разные казенные бумаги с печатями и положил их на стол.
— Вот, — продолжал он, — показания фермерши, вот — ее мужа и четырех свидетелей, а вот выписка из метрических книг. А вот, наконец, и удостоверение французского посольства, что все эти документы настоящие. Довольны ли вы, прекрасный молодой человек, удовлетворены ли?
— Но тогда как же?… — спросил банкир.
— Тогда, — отвечал Вердюре, — Кламеран понял, что его первая попытка оказалась без успеха. Что оставалось делать? Но ведь подлецы изобретательны! Из всех своих знакомых бандитов — а их у него множество — он выбрал именно этого, которого вы видите перед собой.
Госпожа Фовель имела очень жалкий вид, но между тем в ней зарождалась надежда. Ее беспокойство вот уже столько времени было так велико, что она отказывалась видеть в истине хотя какое-нибудь спасение.
— Это возможно! — бормотала она. — Это возможно!
— Вы желаете доказательств? — обратился Вердюре к Раулю с насмешливой почтительностью. — К вашим услугам, сеньор. Только сию минуту я приехал сюда от своего приятеля Пало, который прибыл только что из Лондона с массой новостей. Вот что он мне рассказал. Можете возражать на это сколько вам угодно! В сорок седьмом году лорд Мюррей держал у себя жокея по имени Спенсер, к которому относился чрезвычайно нежно. На скачках в Энсоме этот искусный жокей упал так несчастливо, что отдал Богу душу. В отчаянии лорд Мюррей, не имевший вовсе детей, объявил, что берет себе на воспитание его сына, которому было тогда всего только четыре года. Лорд сдержал свое слово. Джеймс Спенсер воспитывался как наследник знатного вельможи. Но когда он вырос, в один прекрасный день лорд узнал, что его приемный сын подделал на векселе его подпись; лорд возмутился этим и прогнал этого голубчика вон. С тех пор целые четыре года Джеймс Спенсер жил в Лондоне игрою и разными проделками, пока не встретил Кламерана, который предложил ему двадцать пять тысяч франков за то, чтобы он разыграл роль сынка в известной вам комедии.