В районе царила тишина. Сквозного движения на Кюрхаллее не было – улочка упиралась в тупик. Дважды проехали легковые машины. Одна из них притормозила у соседнего здания, въехала на территорию. Вышли мужчина с женщиной, поднялись на крыльцо. «Милые бранились» – женщина что-то эмоционально выговаривала, мужчина помалкивал, видно, раскаивался, что женился на итальянке. Хлопнула дверь, ругань стихла. Пейзаж не менялся.
– Нет его дома, – предположил Кольцов. – Засиделся на работе, или возникли другие причины. Он же не обязан сидеть и ждать связного из КГБ?
– Мог бы и посидеть, – проворчала Марта. – Мне кажется, этот парень дома. Не знаю, как у тебя, а у меня нет информации о наличии у Эберхарта машины. До Фельдештрассе, где он работает, пятнадцать минут пешком. Пойдем, мы не можем ждать до утра.
Машина у Эберхарта имелась – черный «Фольксваген». Но мало ли… У крыльца Михаил задержался, стал осматриваться. Марта поднялась, позвонила в дверь. Никакой реакции не последовало.
– Тут открыто, – глухо сообщила она и запустила руку за отворот куртки. Приглашение в западню? Или милая привычка не запирать дверь?
– Марта, уходим, – выдавил Михаил. – Придем позднее, когда убедимся, что все в порядке.
Но она уже потянула дверь, вынула из-под куртки «Глок». Слушать умные советы было не в ее характере. Молодая женщина на цыпочках вошла в дом. Михаил чертыхнулся. Бросать ее тут? Он всматривался в темноту и не замечал ничего подозрительного. Паранойя разыгралась не на шутку. Он поднялся на крыльцо, вошел в дом. Не стал стоять в проеме, прижался к стене. В дальнем конце коридора блестели глаза Марты. Она подняла пистолет, прислушалась. На улице было тихо, к крыльцу никто не подбегал. Вырисовывались предметы обстановки, выход из прихожей в столовую, совмещенную с кухней, где был включен тусклый светильник. Может, нездоровится господину Эберхарту? Кольцов шагнул вперед, Марта вытянула руку, остановила: проход только людям с оружием. Она на цыпочках устремилась к проему, высунулась в столовую.
– Герр Людвиг! – произнесла она громко. – Это Хильда Оберман, ваша соседка! У вас открыта дверь, и я заволновалась! У вас все в порядке? Вы дома? Может, плохо себя чувствуете? И где ваша собака?
Вопросов было много, впрочем, для простодушной соседки – нормально. Марта зря старалась, в доме было тихо. Чувство опасности подступало к горлу, но остановить эту чертову бабу было уже невозможно! Она вошла в столовую, осмотрелась, перебежала к массивной кухонной тумбе, присела. Помещение было большим. Справа – обеденный стол, стулья, мягкое место для отдыха, телевизор. Слева – длинный и изогнутый кухонный гарнитур, разделочный стол, электрическая плита. Горел матовым светом светильник над раковиной – его мерцание и засекли с улицы. По курсу чернел еще один проем – непосредственно в жилые помещения. Марта перебралась к косяку, аккуратно высунулась, исчезла за проемом.
«Как тут насчет запасного выхода?» – мелькнула мысль. Кольцов последовал за молодой женщиной, за проемом снова прижался к стене. Без оружия было тоскливо. Видимо, гостиная – просторная, загибающаяся за угол комната. В дальнем углу был включенный торшер, который освещал в основном себя. Справа – выступ массивного камина. Нога уперлась в железную подставку. Михаил извлек из нее кочергу, словно саблю из ножен. Сомнительное оружие, но руку грело. Марта осторожно продвигалась вперед, обогнула кресло, за ним второе, прижалась к стене, чтобы скользнуть за угол. Михаил на цыпочках перебрался к ней. Немка была не из робкого десятка, это он уже понял. Но поработать над выдержкой и парой других качеств ей стоило. Марта оторвалась от стены, развернулась в прыжке на сто восемьдесят градусов, выставив ствол. В продолжении гостиной никого не было. По крайней мере, из живых. Она ругнулась, поскользнувшись, схватилась за стену. Михаил поддержал спутницу.
– Ты что?
– Не знаю, скользко, разлили что-то…
Посторонних здесь не было. Марта отошла, извлекла прямоугольный фонарик. Паркет был испачкан кровью! Застучало сердце, ведь чувствовал! Эберхарта убили? Зачем? Бежать теперь опасно, можно влипнуть на выходе… Марта, глухо и неприлично выражаясь, опустилась на колено. Луч света бегал по комнате. Оба застыли. Хоть бы что-то шевельнулось в окружающем пространстве! Слева, вплотную к двери, лежала мертвая собака – кажется, золотистый ретривер. Тот же лабрадор, только лохматый. Ему вспороли живот, и крови вытекло много. Каким-то чудом Марта на него не наступила. Оскалилась пасть, поблескивали мертвые глаза.
И хоть бы что произошло! Где все? Где Эберхарт (или его тело)? На втором этаже? Но в доме отсутствовал второй этаж. Слева, чуть дальше собачьего трупа, находилась закрытая дверь, видимо, в спальню. До нее не дошли, справа в углу, за пышной оконной драпировкой, Марта увидела женщину, лежавшую, подогнув колени, неестественно вывернув голову. Немолодая, с сединой в волосах, одетая в кофту и серую юбку. Крови не было, но пожилая особа определенно была мертва. В распахнутых глазах отпечатался страх. Видимо, загнали в угол и там задушили…
Находку осмотрели бегло – все понятно. Фонарик дрожал в руке Марты. Как-то не хотелось напоминать: ведь предупреждал, что может быть засада!
– Уходим, – прошептал Михаил. – Пока не началось… Через крыльцо не стоит, здесь должен быть черный ход…
– Подожди, – она упорствовала до последнего. – Нам нужен Эберхарт. По крайней мере, я должна знать, мертв он или жив. Потом не простим себе, если просто сбежим. Давай осмотрим дом до конца, в нем должны быть другие помещения…
– Марта, не сходи с ума… – Злость на эту упертую дурочку клокотала в груди. – Мы обо всем узнаем, но не сейчас. Это засада, вспомни улицу Рупенталь. Надо уходить…
Ага, в ночлежку для бездомных. Машину бросили, теперь даже в ней не заночуешь. Марта подошла к двери (в кабинет, в спальню, куда там еще?), невольно задумалась – может, в чем-то прав этот русский? Дверь внезапно распахнулась, ударила ее по груди. Марта отпрянула от неожиданности, но пистолет не выронила. Из соседнего помещения кто-то выскочил – проворный, невысокий, в темном бесформенном плаще. Марта сделала прыжок в глубину помещения. Загремели выстрелы. Стреляла не только она, но и тот, второй. Михаил метнулся к стене, и вовремя, возник еще один – с пистолетом на вытянутой руке. Кольцов ударил кочергой сверху вниз по предплечью. Движение инстинктивное, хотя и не помнил, чтобы обзаводился такими инстинктами. Незнакомец взвизгнул, пистолет из его руки выпал. Но удар корпусом Михаил проворонил. Завертелся тесный мир, перехватило дыхание. Опереться оказалось не на что, его отнесло в сторону, подломились ноги. Что-то из школьного урока физкультуры – лежа на спине, сгибаешь ноги в коленях и резко отбрасываешь их от себя. Кочерга потерялась, да и шут с ней. Незнакомец напоролся на пятки, полетел к стене, как ядро, выпущенное из пушки. Но оказался шустрым, снова бросился вперед. Майор не успел подняться. Два тела со сплетенными конечностями покатились по полу. От противника пахло чем-то кислым, он тяжело дышал. От удара в челюсть брызнули искры из глаз – тот как-то исхитрился и засадил локтем. Майор в долгу не остался, стал бить кулаком по почкам. Тот вздрагивал от каждого удара, но все же шел к своей цели, врезал кулаком с короткой дистанции – в район диафрагмы. Мир в глазах трещал, вибрировал, собирался рассыпаться. Михаил прекратил без пользы наносить удары, стал извиваться, резким движением бедер сбросил с себя «наездника». Но тот лез с каким-то извращенным упорством, бросился, выставив колено для упора, занес кулак. Кочерга вдруг оказалась в руке – она лежала рядом. Михаил нанес удар изогнутым концом, попал, кажется, в щеку. Кулак провалился в пустоту – в последний миг сумел отстраниться. Снова ударил, теперь сильнее – в висок. Противник всхрапнул, как загнанная лошадь, глухо выругался, почему-то по-английски. Возможно, показалось, в такие мгновения меньше всего разбираешься в языках. Третий удар вышел обоюдным – противник ударил Михаила в грудь, в ответ по его виску прилетела кочерга. Боль в груди у Кольцова была адская, что-то хрустнуло. Только бы не у него… Грудная клетка, кажется, выдержала, но проблемы с дыханием были налицо. Кислород в организм почти не поступал, горло сдавило. Противник завалился вбок, боевые действия прекратились. Михаил учащенно дышал. Как-то смутно отложилось в голове, что выстрелы давно стихли – забылось, что, кроме него и этого парня, в помещении был еще кто-то.
Превозмогая боль, Кольцов поднялся. В том месте, где лежала неопознанная мертвая женщина, шторы были слегка раздвинуты, в помещение просачивался лунный свет. Он сидел на коленях, не расставаясь с кочергой, приходил в себя. Боль переносилась, но в голове все смешалось. В доме было тихо, значит, пришли только эти двое. Вернулась способность передвигаться – пока на коленях, с упором лежа. Соперник по спаррингу мелко подрагивал. Михаил склонился над ним. Глаза незнакомца были полуоткрыты, из уголка рта вытекала жидкость. Под левым виском собралась лужа крови – значит, треснуло не у майора… Дрожь прекратилась, незнакомец застыл. По всему выходило, что он убил человека. Новость не вызвала душевного смятения. Второй лежал неподалеку – не шевелился. Там тоже все было в крови. Шевельнулась Марта Киршнер. Или почудилось. В голове прояснело от вспышки боли. Ахнув, он бросился к молодой женщине, застыл, оторопевший. Глаза Марты были широко раскрыты, одна рука отброшена, другой она прикрывала рану на груди, словно стыдилась. Михаил схватил ее за плечи, нагнулся. Марта не дышала, он бы почувствовал. Но Кольцов зачем-то проверил пульс, приложил ухо к груди. Что произошло? Выстрелили одновременно? Он пошарил по карманам, выудил зажигалку, осветил дрожащим пламенем безжизненное лицо. Оно казалось живым, только вдруг посерело, стало вялым. Он всматривался в ее лицо, словно надеялся, что Марта оживет, потом потушил пламя зажигалки, откинулся спиной на стену. Из полумрака проступали очертания мертвых тел. Все это было нереально, словно на большом экране. Он поднялся, ноги дрожали, взялся за стену. Потом нагнулся, поднял «Гло