деньги, – прямо на месте, не вставая в очередь, не записывая ручкой номерок на ладони. Это раздражало. Германия проиграла войну, тридцать семь лет назад была самым нищим государством Европы, кое-как восстановилась. Откуда эти роскошь и изобилие?
В питейном заведении на улице Урденштрассе в восточных кварталах округа Вильмерсдорф не только поили, но и кормили. Люди приходили греться, заказывали грог, общались. Голод усилился, и Михаил рискнул. Свободным оказался только столик возле барной стойки. Бармен взглянул на посетителя как на пустое место, официант неспешно удалился, чтобы принести заказ. Настроение было хуже некуда. Он остался один, все попытки выполнить задание оборачивались провалами. В БНД знали его приметы (Джерри точно разглядел), к поискам лазутчика подключат полицию. Вайсман сдал его наверняка, и если среди трупов не было офицера КГБ, то это именно он. На претензии со стороны властей советские органы могли лишь отмахиваться: дескать, не сочиняйте. Но если его схватят и предъявят общественности, будет хуже. Засылку шпиона все равно не признают, но и помощи уже не будет, даже Рылеев ничего не сделает. Придется до скончания века гнить в немецкой кутузке…
Михаил поглощал доставленную рыбу с овощами, запивал пивом. Рассиживаться не стоило – следовало набить желудок и уйти. На улице опять усилился дождь, капли стучали по стеклам, завывал ветер. Над барной стойкой работал телевизор. Фоторобот «бродячего» майора КГБ, к счастью, не показывали. Девушка с милой улыбкой зачитывала прогноз погоды. Берлинцам не стоило огорчаться: непогода продлится недолго. Уже завтра с утра обещали ясную погоду и даже незначительное потепление. С очередным порывом ветра распахнулась входная дверь, вошли двое в полицейской форме – мрачные, мокрые. Они прошли по залу, поглядывая на присутствующих, расположились у стойки. Сжалось сердце. Кольцов не менялся в лице, тянул пиво, проклинал себя за то, что не ушел раньше. В тарелке остались только кости. Выпивать офицеры не собирались, попросили у бармена кофе. Загудела кофейница, густой напиток стал неспешно наливаться в чашки. Полицейские сидели на барных стульях лицом друг к другу, вполоборота к залу. Они лениво беседовали, потом повернули головы. Дернул же черт усесться рядом с барной стойкой! Впрочем, больше негде. Один из блюстителей порядка мазнул взглядом по лицу сидящего рядом человека, отправился дальше. Потом вернул глаза на исходную, всмотрелся.
– Герр, у вас все в порядке? – участливо спросил он.
– Простите? – не понял Михаил.
– Я вот это имею в виду. – Страж порядка коснулся челюсти (хотя на себе не показывают). – Вы подрались? На вас напали? Может, стоит чем-то обработать пострадавший участок?
Как вы любезны, черт возьми! Стоило все же прикупить пудру в женском отделе косметики и парфюмерии. То, что казалось смешным и неприемлемым час назад, превращалось в необходимость. Кожа холодела, но слепить располагающую улыбку все же удалось.
– Все в порядке, офицеры, поздно вчера вернулся домой, жене не понравилось. Она у меня такая ревнивая…
– Серьезно? – удивился полицейский. – Вас избила собственная жена? Герр, вы хотите подать заявление в полицию?
– О нет, что вы, – замотал головой Кольцов. – У нас с Гертрудой превосходные отношения, мы так трогательно любим друг друга, просто иногда она срывается…
– Дал ей повод, приятель? – подмигнул полицейский. – Адюльтер? Долгие посиделки с товарищами в баре? Ладно, не отвечай, дружище, это твое личное дело.
Про права человека Михаил уже где-то слышал. Задерживать людей без повода полицейские не могли. Для проверки документов тоже требовались основания. Со спецслужбами сложнее, тех отсутствие формальностей не смущало. А еще имелось подозрение, что свобода слова, демократия, соблюдение прав человека, восхваляемые западной пропагандой, – такая же ширма, как пресловутая свобода слова в СССР. Второй полицейский помалкивал, его насторожил акцент посетителя заведения. Посмотрев на часы, Михаил ужаснулся, сунул купюру под пивную кружку, распрощался с полицейскими и стал протискиваться к выходу. Стражи порядка задумчиво смотрели ему в спину, но не останавливали.
Снова уходил подворотнями. Береженого бог бережет. День тянулся какой-то медлительной каракатицей. Сливаться с населением буржуазного анклава в принципе удавалось. Два часа он просидел в кинозале развлекательного центра на одной из улиц района Шарлоттенбург. Показывали комедию с Бельмондо. То же самое, что в СССР, только дубляж немецкий. Артист кривлялся, хихикали зрители, которых набралось едва ли ползала. На два часа удалось расслабиться, даже вздремнуть. Дельные мысли в голову не приходили. К вечеру дождь утих, но сильно похолодало. Создавалось впечатление, что в любую минуту мог повалить снег. Подступали сумерки, но день еще не кончился. Гудела Курфюрстендамм – главная магистраль Западного Берлина, аналог парижских Елисейских Полей. Проезжие части разделял широкий бульвар, засаженный деревьями. Каждый дом был отдельным архитектурным творением. Зажигались витрины, вспыхивали рекламы. В мельтешащем царстве неона разболелась голова. По проезжей части в несколько потоков ползли машины, выделялись ярко-желтые двухэтажные автобусы. Вся вычурность и аляповатость западного мира сконцентрировались на этой городской артерии.
Майор брел по тротуару вместе с остальной праздной публикой, глазел на витрины. Работали модные магазины одежды, зазывали кричащие витрины. На перекрестке мялись проститутки – фривольно одетые, в вызывающих колготках, коротких плащах, наброшенных на кофточки с откровенными вырезами. Идеализмом Кольцов не страдал, подобная гадость существовала и в Союзе, в тех же гостиницах «Интурист», в других местах «массового скопления» иностранцев и небедных сограждан, не отягощенных нормами морали. Но в Союзе проституция находилась вне закона, девиц гоняла милиция, «буржуазный пережиток» держали на контроле. И если путаны и работали, то старались это делать скрытно.
На другой стороне перекрестка функционировали вечерние заведения, гуляла молодежь. Охранник вывел на улицу наркомана с мутными глазами – тот непроизвольно дергался, смеялся безобразным смехом. Кто-то сердобольный подвел его к скамье, оставил. Люди шли мимо чуда природы, и только когда у наркомана поникла голова и потекла пена изо рта, позвали полицейский патруль.
В какой-то момент спина покрылась потом, словно кто-то пристально его разглядывал. Кольцов напрягся – почему бы и нет? Его искали, иллюзий на этот счет он не питал. Соглядатаи повсюду в этом двухмиллионном муравейнике… Он обернулся. Вроде ничего тревожного, гудел транспорт, по широким тротуарам текли берлинцы и гости города. Только один субъект в светлом плаще, идущий сзади параллельным курсом, как-то торопливо отвел глаза, уставился в витрину супермаркета алкогольных напитков. Это могло ничего не значить. Но нервы уже шалили. Михаил вошел в соседствующий с супермаркетом продуктовый магазин, имеющий два выхода на одну дорогу, прошел сквозь стеллажи, протиснулся между кассами и вышел на улицу. За углом в Курфюрстендамм вливалась безымянная улочка. Он спешил, оглядывался. Никто не шел. Но это ничего не значило. Майор миновал арку, свернул во двор, бросился наперерез таксомотору, выползающему с парковочного места. Остановил его, влез в машину…
Хвоста не было. Он неустанно озирался, привлекая внимание водителя. Стал обшаривать карманы – так, на всякий случай. У спецслужб имелись хитроумные уловки. Могли засечь объект, воздержаться от немедленного захвата, подложить в карман «жучка» (что несложно в условиях толчеи). Вдруг приведет к сообщникам? Посторонних предметов в кармане не было. За площадью Брайтшайдплац улица Курфюрстендамм переходила в Тауэнцинштрассе. Таксист свернул на светофоре и стал искать короткий путь. Уже смеркалось, когда Кольцов выбрался из машины недалеко от Шпандауэрдамм, расплатился. Полквартала прошел пешком, успокоился. В этом районе находился знаменитый дворцовый комплекс Шарлоттенбург – бывшее убежище бранденбургских курфюрстов, прусских королей, а ныне дворец-музей, памятник эпохи барокко. Купол дворца, проступающий в сгущающихся сумерках, считался одним из символов Берлина. Вокруг дворца простирался парковый ансамбль. Повышать свой культурный уровень настроя не было.
Михаил прошелся вдоль ограды, покурил в уютном скверике. Через несколько минут опять вошел в городские кварталы, миновал действующую протестантскую церковь, возведенную в романском стиле, свернул на узкую опрятную улочку, мощенную булыжником. Потянулись трехэтажные строения, не блистающие роскошью, – с запутанными переходами и галереями. Здания оснащались номерами, улочки – указателями. За пределами бетонных дорожек чернели вспаханные клумбы – за ними ухаживали, видимо, жильцы. Старенькая женщина – сморщенная, сутулая, но с модной завивкой и в дорогих очках – свозила с пандуса инвалидное кресло, в котором восседал похожий на Кощея дед, очевидно достопочтенный супруг. Судя по орлиному взору и поджатым губам, во Вторую мировую он служил не менее чем в войсках СС. Михаил учтиво поздоровался, придержал коляску, помог перекатить ее через порожек. Старушка сухо поблагодарила, но смотрела зорко. Старик же ничего не замечал, был весь в себе.
Михаил поднялся по короткой лестнице, вышел в открытую галерею. Жилище под номером 15 находилось в конце прохода. Дверной звонок отсутствовал, пришлось стучать. Открыл колоритный тип – сравнительно молодой, лысоватый, в очках. Рубаха в «канареечную» клетку смотрелась странно. Бриджи ниже колен – еще причудливее. Он носил мохнатые тапки с глазами и ушами кокер-спаниеля – подобный предмет обуви Кольцов не надел бы даже под страхом расстрела. Недостаток растительности на голове компенсировали волосы на ногах. Экстравагантный облик жильца дополняла курительная трубка, вставленная в зубы. Из последней вился дымок. Мужчина вынул трубку изо рта и с интересом воззрился на посетителя.
– А, знаю, – сказал он. – Вы владелец машины, которую я вчера задел, выезжая со двора. Заметьте, я не скрылся, оставил свои координаты под стеклоочистителем. Обязуюсь возместить ущерб, который, сами понимаете, минимален.