Освободившись из тюрьмы и похоронив детей, Чеберяк продала вещи Анны Дарофеевой. Пораженная Анна, находясь в тюрьме, получила от Чеберяк открытку, где та сообщала, что вещи проданы за три рубля, из которых Анна не увидела ни копейки.
«Ты второй Дрейфус»
Четвертого августа 1911 года в девять утра Менделя Бейлиса перевели из полицейского участка в местную тюрьму примерно в трех километрах от прежнего места заключения, где ему предстояло провести более двух лет.
Сопровождавший Бейлиса городовой оказался добрым малым и настоял на том, чтобы они ехали на трамвае. В вагон как раз зашел Степан Захарченко, сосед Бейлиса и владелец дома, где жили Чеберяки. На груди у него красовался значок Союза русского народа: святой Георгий, убивающий змея, а над ним — крест и императорская корона, венчающие девиз «За Веру, Царя и Отечество». Увидев Бейлиса, Захарченко подошел к нему, обнял и расцеловал. «Не бойтесь, — утешал он своего соседа, — не бойтесь, мы о вас позаботимся… Вся Лукьяновка знает, что вы невиновны. Мы сделаем для вас все, что в наших силах. Мы не дадим невинному сгнить в тюрьме. Не бойтесь, не бойтесь!»
Бейлис и его конвоир сошли у Лукьяновского рынка — оттуда было близко до тюрьмы. Проходя мимо прилавка с фруктами, городовой купил десять груш и, к изумлению Бейлиса, протянул их ему. Бейлис попытался отказаться, но городовой, не слушая возражений, набивал грушами карманы арестанта.
В тюрьме его переодели в арестантскую робу, остригли и сбрили ему бороду. Здесь все знали, в чем его обвиняют, но однокамерники относились к нему неплохо — со своеобразной грубоватой непредубежденностью. Эти люди — многие, несомненно, ожесточившиеся преступники — не считали любого обвиняемого виновным. Они собирались вынести свой вердикт, и вскоре Бейлиса ждал своего рода суд.
Первые публичные дебаты по делу Бейлиса состоялись в зловонной карантинной камере, предвосхитив острые споры, которые вскоре шли по всей стране. Заключенные взвешивали все обстоятельства, какие могли вспомнить из киевской прессы и какие доносила до них своеобразная тюремная почта:
Они пришли к выводу, что я невиновен и что вся эта история о маце с кровью — чистейшая выдумка, — вспоминал Бейлис. — Один из заключенных подошел ко мне со словами: «Ты второй Дрейфус!» — «Что значит Дрейфус?» — спросил я.
Бейлис ничего не слышал об известном на весь мир деле офицера-еврея, служившего во французской армии и в 1894 году, по сфабрикованному обвинению, приговоренного в пожизненному заключению на Чертовом острове. Этот процесс расколол общество Франции, породив целое движение «дрейфусаров», выступавших за освобождение Дрейфуса. В итоге в 1899 году его освободили и только в 1906 году реабилитировали.
Двадцать пятого августа, примерно в то же время, когда Бейлис был оправдан своими сокамерниками, в дверь квартиры Веры Чеберяк постучали. Чеберяк уже было решила, что теперь ей дадут спокойно дышать и оплакивать своих детей, которые, как заключил патологоанатом, умерли от дизентерии. Что касается убийства Андрея, то у следствия не было никаких доказательств ее вины. Когда ее держали под стражей и допрашивали на протяжении почти шести недель, она не сказала ничего, что могло ей навредить, как и ее покойный сын, а совсем недавно ее освободили по личному распоряжению прокурора Чаплинского. Но когда облаченная в траур Чеберяк открыла дверь, она увидела полицейского, который сказал ей, что она арестована за убийство Андрея Ющинского.
Это была инициатива начальника киевской сыскной полиции Мищука, назначенного на это место годом раньше благодаря связям в Петербурге. Следователь Фененко разделял подозрения Мищука относительно Веры Чеберяк, однако самого Мищука он считал весьма посредственным сыщиком. Фененко был поражен, когда Мищук хвастливо сообщил ему по телефону, что буквально откопал доказательство причастности Чеберяк к убийству Андрея: тайник с уликами находился на Юрковской горе в Лукьяновке.
Фененко прибыл на указанное место и обнаружил там страшно довольного собой Мищука, заявившего, что вещи Андрея, которых не могли найти, обнаружены и дело раскрыто. Он получил анонимное письмо, в котором было указано, где закопаны вещи Андрея, а вместе с ними, как утверждал аноним, и улики против Веры Чеберяк. Полицейские выкопали сверток в желтой бумаге. Мищук был так уверен в его содержимом, что, даже не разворачивая, распорядился арестовать Чеберяк и одного из членов ее шайки.
Теперь сверток лежал во дворе ближайшего дома, где его предполагалось вскрыть при свидетелях, в том числе в присутствии Фененко. Полицейский развернул бумагу, в которую был завернут белый полотняный мешок. В мешке обнаружились остатки сожженной одежды, включая подтяжки, и два металлических стержня. Пошарив в мешке, полицейский извлек оттуда клочки порванного письма, содержание которого не имело никакого отношения к преступлению, но в нем упоминались имена Веры Чеберяк и одного из членов ее шайки.
Мищук был не самым компетентным детективом. Хоть его и отстранили от расследования, он оставался начальником сыскного отделения и упорно не принимал «ритуальную» версию. Сторонникам «ритуальной» версии требовалось убрать его с дороги. Они решили сыграть на его самомнении и вполне оправданных подозрениях относительно личностей убийц. Через несколько недель после убийства Андрея Мищуку предложил свои услуги в качестве осведомителя некий Семен Кушнир, мелкий преступник. Именно Кушнир передал ему анонимное письмо с указанием тайника, где закопаны предполагаемые улики. Так как письмо подтверждало догадки Мищука, он ни на минуту не усомнился в его подлинности.
Вскоре на месте появился Красовский, который с трудом пробился сквозь толпу, собравшуюся вокруг Мищука. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что Мищук попал впросак. Металлические стержни были толщиной с небольшую свечу и чуть ли не на тридцать сантиметров длиннее, чем нужно. Красовский сразу понял, что они не могли послужить орудием убийства. Что касается одежды, то среди лоскутов якобы от пальто Андрея он заметил клочок, похожий на оборку женского платья.
Вечером того же дня судмедэксперт подтвердил: найденные стержни не могли иметь к убийству ни малейшего отношения. Кроме того, Андрей никогда не носил подтяжек, к тому же найденные подтяжки принадлежали взрослому. Экспертами было установлено, что сверток пролежал в земле всего два-три дня, то есть «улики» оказались грубой подделкой.
Мищука сняли с должности и вместе с тремя другими полицейскими арестовали по обвинению в фальсификации улик. Позднее Кушнир сознался, что это он написал анонимное письмо. Выяснить, чьи указания он выполнял, не удалось, но не исключено, что инициатива исходила от самого Чаплинского, хотя, возможно, прокурор просто воспользовался случаем избавиться от сыщика, доставлявшего ему слишком много хлопот. Киевский губернатор А. Ф. Гирс возражал против привлечения полицейских к ответственности, но Чаплинский пригрозил ему бюрократической войной, пообещав чинить препятствия при назначениях ключевых полицейских чинов. Пока разбирали дело Мищука, настоящего расследования с целью выяснить, кто стоял за подделкой, так и не провели.
Вопреки стараниям Чаплинского, через год суд присяжных полностью оправдал Мищука и всех обвиняемых по тому же делу. Но законодательство Российской империи позволяло обжаловать оправдательный приговор, и прокурор воспользовался этим правом, сославшись на ряд сомнительных технических деталей. Апелляционный суд аннулировал вынесенное прежде решение, затем дело передали в суд Харькова, где Мищука приговорили к году тюремного заключения. Вынесенный ему обвинительный приговор следовало расценивать как сигнал: так будет со всяким противником «ритуальной» версии.
Для чиновников, намеревавшихся возложить ответственность за убийство Андрея Ющинского на еврея, Красовский представлял куда большую опасность. Но он был слишком умен, чтобы попасться в примитивную западню. Его врагам пришлось изобрести другой, еще более бесстыдный способ убрать его с дороги, но это будет позже.
А пока Красовский активно вел расследование. Целыми днями он в одежде простого рабочего бродил по улицам Лукьяновки, заводя разговоры со всеми, кто мог что-то видеть или слышать. От ночного сторожа он впервые услышал историю, заполнившую важный пробел в цепочке подозрений вокруг Веры Чеберяк, — отсутствие мотива.
История существовала в двух версиях. Расхождения касались времени, к которому она относилась, но суть оставалась той же. Как-то раз Андрей решил прогулять школу и вместе с Женей и еще одним мальчиком отправился к пещерам, чтобы там из веток выстругать себе прутик. Андрею достался самый удачный прутик, более длинный и гибкий, чем у Жени. Женя потребовал, чтобы Андрей отдал ему свой, и мальчики поссорились. Женя заявил: «Если ты не отдашь мне прутик, я твоей тетке расскажу, что ты в класс не пошел, а пришел сюда». А Андрей якобы ответил: «Если ты расскажешь, я напишу в сыскное отделение бумагу, что у твоей мамы скрываются постоянно воры и приносят туда краденые вещи». По слухам, Женя передал слова Андрея матери.
Согласно одной версии, ссора произошла за несколько дней или недель до исчезновения Андрея. Выслушав рассказ Жени, двое из банды Чеберяк якобы сказали, что Андрея надо как-то «успокоить», чтобы он не болтал, а при необходимости и «пришить». Поначалу дальше слов дело не пошло. Затем 9 марта арестовали четверых членов шайки Чеберяк, а еще через день к ней домой с обыском пришла полиция. Шайка разыскивала доносчика, и подозрение пало на Андрея. Когда 12 марта он постучался к Чеберякам, чтобы позвать Женю, Чеберяк и ее банда воспользовались случаем разделаться с ним.
По другой версии, мальчики поссорились в то самое утро, когда пропал Андрей. Члены шайки могли заподозрить, что, раз Андрей грозится на них донести, он, скорее всего, это уже сделал. Когда Женя убежал домой, Андрей снова отправился к нему вместе со своим прутиком, желая, возможно, помириться с товарищем. Там его уже поджидали.