Шредель резко и с удивительной откровенностью высказался об уликах против еврея, обвиняемого в убийстве Ющинского. «Обвинение Менделя Бейлиса, — писал он, — в убийстве Андрея Ющинского при недостаточности собранных против него улик и всеобщем интересе к этому делу, приобретшему почти европейскую известность, может повлечь за собой большие неприятности для чинов судебного ведомства и вполне справедливые нарекания на допущенную при производстве следствия поспешность заключений и даже односторонность». Четырнадцатого марта он вновь предупредил, что «имевшиеся против Бейлиса косвенные улики, как ныне выясняется, на судебном следствии совершенно отпадут».
Что касается обвинителей, любопытный эпизод проливает свет на их собственные сомнения в виновности подозреваемого. Среди лидеров черносотенцев, предлагавших обвинению свои услуги, был некто Григорий Опанасенко. Обвинение всерьез прислушивалось к его мнению. Двадцать девятого апреля Опанасенко предстал перед членом прокурорской команды А. А. Карбовским и известил его о зловещей молве: «К преступникам является тень Ющинского и требует от них свою одежду. Они не спят по ночам и готовы во всем сознаться». Карбовский, по-видимому, совершенно серьезно задался целью выяснить, правда ли это. Странным образом выдав собственный взгляд на дело, он, похоже, расспросил об этом видении всех, кроме Менделя Бейлиса. Карбовский отправился в тюрьму, где в то время содержались за кражу двое членов шайки Веры Чеберяк. На странный вопрос прокурора оба заключенных ответили отрицательно. Иван Латышев (Ванька Рыжий) со всей определенностью заявил: «Тревожных снов я не вижу, никакими галлюцинациями не страдаю».
Приближалось 17 мая, 7 апреля был утвержден предварительный состав коллегии присяжных. Когда через несколько дней Бейлиса вызвали в тюремную контору для встречи с Марголиным, у него не было причин ждать дурных вестей: тот неизменно подбадривал его. Однако на этот раз Марголин его обескуражил: суд отложили, не назначив новой даты. «Мне будто выстрелили в голову, — вспоминал Бейлис. — Я думал, что сойду с ума». Он считал дни и часы — и вот время остановилось.
Марголин объяснил, что заболел эксперт, без которого нельзя начать суд, однако точной даты не назначено, а потому заключенный вновь лишился права видеться с семьей.
Бейлис снова остался в полном одиночестве. Его впервые посетила мысль о самоубийстве. «Уж лучше смерть, чем такая жизнь», — думал он. Сидя в тюремной камере, Бейлис вспомнил давно забытые молитвы, находя в них утешение.
Я вспомнил стих: «Кто силен? Тот, кто обуздывает свои страсти». И, когда у меня снова возникала страшная мысль о самоубийстве, этот стих стоял у меня перед глазами. «Надо быть сильным, — подумал я, — надо обуздать свои страсти и жить».
Он решил жить, чтобы увидеть день, когда откроется истина. А тем временем его дело получило уже международную известность, он словно в самом деле стал «вторым Дрейфусом».
На Западе об убийстве Андрея Ющинского первым сообщило новостное агентство Reuters. В конце апреля 1911 года агентство без редакционного комментария телеграфировало своим подписчикам перевод сенсационной статьи об этом деле из российской праворадикальной прессы. (В статье говорилось, в частности, что, если в далеком прошлом хасиды распинали свою жертву, теперь они довольствуются тем, что загоняют ей гвозди в различные части тела.) Доверчивые редакторы перепечатали статью в пяти-шести провинциальных британских газетах; она легла в основу нескольких заметок в американской прессе. Лондонская Jewish Chronicle («Еврейская хроника») выразила негодование, что «агентство такого ранга и такой репутации, как Reuters, способствует распространению отвратительной клеветы». Доктор Герберт Фриденвальд, секретарь Американского еврейского комитета, обвинил российское правительство в том, что оно пользуется заведомо лживым обвинением в ритуальном убийстве «как предлогом для погрома» или даже приводит в исполнение еще более коварный план, разжигая ненависть среди русского населения, чтобы показать, что власти способны предотвратить погром, если им вздумается. (Эти рассуждения не соответствовали действительности: даже на ранней стадии дела власти стремились не допустить насилия по отношению к евреям.) Фриденвальд заявил, что это дело — лишняя причина поддержать инициированную комитетом кампанию за аннулирование торгового договора между Америкой и Россией.
Когда новость об обвинении против Менделя Бейлиса просочилась на Запад, всемирное протестное движение в его защиту зародилось не в Соединенных Штатах и не в Великобритании, а в Германии. Франция и Великобритания были союзницами России по Антанте, цель которой заключалась в том, чтобы противостоять усилению Германии. Французский и британский министры иностранных дел старались без необходимости не касаться болезненных для российского правительства тем. Как французское, так и британское общество было настроено против режима кайзера; критик, без особого повода порицающий российские порядки, рисковал навлечь на себя обвинение в подрыве Антанты и прогерманских настроениях. Именно поэтому Уильям Томас Стед, один из лучших британских журналистов того времени, осудил антироссийских активистов-евреев.
Меня никто не может обвинить в антисемитизме, — написал он в одной из своих последних статей незадолго до того, как в апреле 1912 года взошел на борт «Титаника», чтобы отправиться в путешествие, в котором ему суждено было стать одной из 1514 жертв, — слишком многим я обязан авторам Ветхого и Нового Завета. Тем более я чувствую, что должен предупредить моих друзей: если они будут продолжать подчинять интересы всеобщего мира собственным импульсам мщения по отношению к России, такое их стремление может оказаться очень опасным.
Лидеры еврейских общин в Западной Европе, во многом как и их соплеменники в России, сталкивались с необходимостью принимать деликатные, требовавшие большой осторожности решения, когда вставал вопрос о защите единоверцев. К счастью, у западноевропейских евреев было два выдающихся лидера — один из Германии, другой из Британии, — прекрасно разбиравшихся в дипломатии и в способах воздействия на прессу и общественное мнение. Доктор Пауль Натан, филантроп, возглавлял Общество помощи немецким евреям. Люсьен Вольф был председателем объединенного иностранного комитета Лиги британских евреев и Англо-еврейского общества. Кроме того, он выполнял обязанности дипломатического корреспондента ведущих британских газет и был редактором Darkest Russia («Темной России»), еженедельной хроники о тяжелом положении русских евреев. Натана и Вольфа, которых связывала тесная дружба, иногда называли «министрами иностранных дел» немецких и британских евреев.
Общественная кампания в защиту Бейлиса развернулась после предъявления ему официального обвинения весной 1912 года. Первый шаг предпринял Натан, организовав публикацию первого открытого письма, осуждающего «позорную ложь» кровавого навета. Под письмом, напечатанным 19 марта 1912 года, стояли подписи ведущих немецких, австрийских и датских религиозных деятелей, ученых, политиков и писателей, в том числе Герхарта Гауптмана, которому как раз предстояло получить Нобелевскую премию по литературе, и романиста Томаса Манна. Через десять дней во Франции вышло следующее открытое письмо с порицанием «абсурдного» и «клеветнического» обвинения против Бейлиса и за подписью ста пятидесяти видных деятелей, включая будущего лауреата Нобелевской премии по литературе Анатоля Франса. Тексты обоих писем были составлены с дипломатической точки зрения безупречно: авторы немецкой версии обращались к человечеству в целом, призывая к действиям во имя цивилизации, а французская версия была написана в интонациях коллег, дающих совет союзнику, которого они высоко ценят, и предусмотрительно называющих себя «друзьями России».
Открытое письмо, опубликованное на страницах лондонской Times, подписали почти двести сорок знаменитостей. В их числе были архиепископы Кентерберийский и Йоркский, примас Ирландии, спикеры палаты общин и ведущие члены парламента, в том числе лидер Лейбористской партии Джеймс Макдональд, многочисленные профессора Оксфордского и Кембриджского университетов и известные писатели, такие как Томас Харди, Герберт Уэллс, Бернард Шоу, Артур Конан Дойл.
Хотя подписавшиеся под письмом заявили, что ими «движут самые искренние дружеские чувства по отношению к России», эти слова не смягчили реакцию российского правительства. Десятого мая 1912 года Барон Гейкинг, российский генеральный консул в Лондоне, с негодованием отозвался на опубликованное в The Times письмо. «Обвинение в ритуальном убийстве вовсе не направлено против иудаизма и еврейского народа в целом, — писал Гейкинг, — а только против обвиняемого, принадлежащего, как полагает следствие, к малочисленной тайной секте, доводящей учение Талмуда до крайности ритуального убийства». Он настойчиво подчеркнул: «Не следует смешивать тайную секту с евреями в целом». Но, защищая честь своего государства, барон невольно раскрыл карты. Он, очевидно, не знал, что на данном этапе подозреваемого формально не обвиняли в ритуальном убийстве; напротив, отказываясь от свидетельств экспертов по иудаизму как не относящихся к делу, суд показал, что придерживается иной точки зрения.
«…Процесс несомненно окончится оправданием обвиняемого за невозможностью фактически доказать его виновность в совершении приписываемого ему преступления», — писал 19 апреля киевский губернатор А. Ф. Гирс в Министерство внутренних дел. Однако снять с подозреваемого обвинение он не предлагал. Его беспокоили сроки судебного разбирательства. Выборы в Думу были намечены на осень. При любом решении суда он опасался беспорядков, расправы, погромов и советовал отложить суд до завершения выборов. Министр юстиции Щегловитов принял его предложение.
В итоге суд начался лишь осенью следующего года. Отсрочка изменила характер дела, обеспечив всем участникам запас времени. У обвинения появилось время, чтобы сфабриковать новые улики. У Веры Чеберяк — чтобы плести интриги. А у Марголина и Бразуля, к которым теперь присоединился и Красовский, — время перейти в наступление.