Роуз содрогнулась и теснее прижалась к мужу.
— Нам обязательно входить туда? — спросила она.
Биф ничего ей не ответил, пристально вглядываясь в глубь двора.
— Вы уверены? — обратился он потом к жене лавочника. — Не похоже на место, где хоть кто-то мог бы жить.
Женщина яростно принялась трясти головой.
— Это его логово, — решительно подтвердила она. — Я проследила за ним до самого входа. Мне показалось небезопасным идти дальше, но я отчетливо видела, как он зашел в тот сарай. Позже узнала, что там он и спит.
Мы с опаской двинулись вслед за Бифом, который внимательно осматривал со всех сторон каждую груду мусора, прежде чем сделать следующий шаг. По временам то слева, то справа от нас доносилось какое-то шуршание среди соломы, а потом снова воцарялась тишина, и мы медленно шли дальше. Как ни странно, наиболее спокойной из всех нас выглядела пожилая лавочница. Ее глаза все еще блестели от возбуждения, когда она следовала за Бифом, стараясь не отставать от него. Одной рукой она держала наподобие оружия свой зонт, а другой сжимала край плаща и подол юбки, плотнее укутываясь в них, словно боялась неожиданно лишиться одежды.
Посреди двора высилась особенно высокая гора отбросов, где каждый обломок мусора едва держался поверх другого, и в темноте создавалась иллюзия, что это некая грубо, но намеренно возведенная фигура, похожая на сфинкса. Падавший теперь сзади скудный свет позволял различить куски искривленных труб, старые ковры, какие-то колеса и множество непонятного назначения фрагментов из керамики.
Биф начал крадучись обходить кучу, как вдруг замер на месте и предостерегающе поднял руку. У самого основания груды мы заметили какое-то легкое движение, а затем медленно и с чувством собственного достоинства на свет вышел тощий черный кот. Он настолько исхудал, что уже, похоже, не способен был даже сбежать, а только смотрел, как каждый из нас проворно миновал пугающего сфинкса. Затем мы остановились на относительно свободном от мусора открытом участке двора, дожидаясь, чтобы Биф сделал следующий шаг. Он шумно дышал, потом достал носовой платок и вытер испарину со щек и со лба.
— Думаю, мы можем попытаться уже окликнуть его, — прошептал он.
Ему никто не ответил, а мой кивок он едва ли разглядел в темноте.
— Мистер Фрайер! — позвал он. — Мистер Фрайер!
Никакого отзыва мы не услышали. Биф обернулся к нам, и на его лице отчетливо читалась некоторая растерянность.
— Если он пьян, каким бывает почти всегда, — обратилась к нему женщина, — то едва ли услышит вас.
Но Биф позвал снова, и на сей раз из дальнего угла сарая в конце двора донеслись звуки какого-то движения. Кривая дверь чуть покачнулась, словно кто-то на мгновение оперся на нее изнутри, а затем показалась фигура мужчины. Он немного постоял на пороге, моргая от света и оглядывая нас, а затем медленно зашаркал вперед.
Никогда прежде не доводилось мне встречаться с кем-то, настолько полностью утратившим человеческий облик, как этот старик. Нет, он не стал похож на некое чудовище вроде Франкенштейна, но в нем проглядывались уже многие черты, казавшиеся более подходящими для неживой материи. Это мог быть обрубок ствола дерева, много лет гнивший в болоте, а теперь вдруг поднявшийся из него, замотанный в причудливые тряпки, бывшие когда-то плащом и брюками. Зловещая кукла. Пародия на человеческое существо. И сейчас он медленно приближался к нам шаткой походкой, придерживая костлявой рукой полу дырявого пиджака и непрерывно что-то бормоча себе под нос.
Биф повернулся к Эду Уилсону.
— Ну? — спросил он. — Узнаете его?
Уилсону не понадобилось приглядываться к фигуре внимательно.
— Да, это он, — без тени сомнения сказал молодой человек.
Глава 24
— Вас зовут мистер Фрайер? — обратился к старику Биф.
Но тот издал лишь некий неопределенный хрюкающий звук.
— Мне необходимо задать вам несколько вопросов относительно убийства в Сайденхэме. — Биф произносил слова тоном прокурора, выносившего смертный приговор, но они не оказали на того, кому были адресованы, никакого или почти никакого воздействия. Старик продолжал смотреть на Бифа ничего не выражавшим взглядом.
— Утром после убийства вас видели выходившим из сада усадьбы «Кипарисы» с прогулочной тростью в руке. Позже вы продали эту трость местному старьевщику за семь шиллингов и семь пенсов. Вот этот предмет. — Биф достал из-за спины дорогое оружие и продемонстрировал его старику, по-прежнему слепо смотревшему перед собой.
Молчание затянулось. Биф быстро начал терять терпение и с заметным раздражением продолжил:
— Что вы можете сказать по этому поводу?
Но когда старый бродяга заговорил, нас всех ждало только разочарование.
— За сколько вы хотите мне продать его? — неожиданно спросил он.
Голос Бифа приобрел гневные интонации.
— Я вовсе не собираюсь продавать его вам, — сказал сержант.
— Да? А я подумал, что вы чем-то торгуете, — пробормотал старикан.
Биф посмотрел на жену хозяина лавки:
— Он сумасшедший?
Она ответила таким же хриплым шепотом, каким прежде говорил сам Биф:
— Я не знаю. Не уверена. Если он и свихнулся, то что-то в его мозгах все еще вполне нормально работает. Мне он показался еще тем хитрецом.
Был ли старик хитрецом или нет, но мне со стороны бросалось в глаза, что все его хитрости сводились к попыткам приобрести или продать никому не нужное старье. И его интерес к трости-мечу явно сводился к чистой коммерции. Биф вытащил и показал ему лезвие.
— Вы видели это раньше?
— Когда был с лордом Робертсом. — Старик начал говорить громко, но снова сбился на неясное бормотание, среди которого разобрать оказалось возможным лишь «Блумфонтейн» и «Де Вет».
— Говорят, что на самом деле он никогда не уезжал из Лондона, — сообщила лавочница, — но все время талдычит об иностранных городах. Наслушался названий по радио.
Биф все же решил, что лучшим методом общения с этой личностью будет грубый напор.
— Все! Довольно пороть всякий вздор! Вы расскажете нам правду. Что вы делали в саду «Кипарисов» в то утро?
— Я был тогда в Клондайке, — бесстрастно отозвался мистер Фрайер.
Биф в отчаянии помотал головой, а затем применил иной подход.
— Послушайте, — сказал он. — Мы охотно купим для вас пинту или две пива, если вы нам все расскажете. Где вы взяли эту трость?
Но требовался невероятный оптимизм, чтобы ожидать какого-либо оживления в чертах лица старика после столь соблазнительного для него, казалось бы, предложения.
— Я дам вам за трость шиллинг, — начал торговаться он.
— Попытайтесь все-таки затащить его в паб, — посоветовал Эд Уилсон.
Ни у кого из нас эта идея не встретила возражений, да и сам старик медленно, но уже более уверенно направился к выходу на дорогу.
— Вам не кажется, что было бы полезно обыскать его двор? — спросил я Бифа. — Здесь вполне могут обнаружиться и другие улики.
Но Биф лишь решительно покачал головой и повернулся, чтобы последовать за мистером Фрайером. Конечно, я мог бы и догадаться, что, как только Уилсон выдвинул свое предложение, Бифа уже ничто не заставило бы задержаться на захламленном дворе, каким бы полезным это ни оказалось для расследования. Возможно, Биф, подумал я цинично, возомнил себя эдаким современным Дрейком, способным одной рукой выиграть партию в дартс, а другой одновременно задержать преступника?
Мы жестом показали мистеру Фрайеру, что ему следует сесть в машину, но он сразу же отверг такую возможность.
— Уалламалу, — вымолвил старик без всякого смысла еще одно географическое название, и больше мы ничего от него не услышали. Он двинулся вдоль по тротуару, и нам ничего не оставалось, как медленно ехать в автомобиле, держась ближе к краю дороги, чтобы ни в коем случае не потерять его из виду и не дать возможности попытаться сбежать.
Жена хозяина лавки теперь переполнилась оживленным волнением.
— Какое потрясающее ощущение! — воскликнула она, с чрезмерной силой ткнув меня локтем в бок. — Вот уж никогда не думала, что однажды буду сидеть в таком мощном лимузине, преследуя преступника!
— Вам нужно было просто раньше познакомиться с Бифом, — иронично заметил я. — Вас многое с ним сближает.
Сержант отозвался полным немого упрека взглядом, а Эд Уилсон не удержался от широченной улыбки. Из нас, должно быть, получился совершенно необычный квинтет, пока мы тащились за стариком. Роуз — хрупкая, молчаливая, но вполне умиротворенная, ощущавшая, как муж крепко обнимает ее за плечо. Лавочница — разгоряченная и сияющая от удовольствия. Биф — важный, задумчивый. И я — с чувством неловкости сидевший за рулем машины, в которую втиснулась столь странная компания.
К нашему немалому удивлению, старик прошел мимо дверей ближайшего паба и протопал еще несколько сотен ярдов до входа в следующий. Но мое любопытство лишь взыграло сильнее, как только я понял, что мы попали в то самое заведение, которое содержал бывший садовник Феррерсов, то есть вероятный греховный трактирщик из стихов Омара Хайяма.
— А теперь, — сказал Биф, когда мы все уселись и получили заказанные напитки, — расскажите нам о том, что вам запомнилось той ночью.
Фрайер пялился на свою кружку, не говоря ни слова, целую минуту или даже дольше. Затем, когда он поднял взгляд, в его слезившихся глазах мне вдруг увиделись первые проблески живого ума.
— Было очень темно, — произнес он и снова умолк.
— Вот, — тут же вмешался Биф. — Угоститесь еще кружечкой. Так о чем вы начали? О том, что было темно? А дальше?
Старик принялся бормотать чуть слышно нечто неразборчивое, а потом неожиданно совершенно отчетливо заговорил:
— Я шел словно во сне. Казалось, шел уже несколько дней, а потом вдруг заметил свет. И направился в ту сторону.
Снова смутное бормотание, а затем Фрайер опять замолчал.
— Вы добрались до него? — спросил я.
— Я просто остановился, стал смотреть на него и увидел…