Закончив с последними показаниями, обвинение объявило свою окончательную позицию. Затем выступил адвокат. Анализируя все происходившее на процессе, я не мог не изумиться разительному контрасту в характерах двух основных юристов и в методах, к которым каждый из них прибегал, чтобы убедить жюри в своей правоте. Причем они использовали только те факты и улики, что были представлены в зале суда, но их доводы и доказательства разительно отличались, в зависимости от целей, поставленных ими перед собой. В этом и состояло главное отличие. Речь сэра Уильяма Петтери, защитника подсудимого, прозвучала блестяще, и в его словах любой мог почувствовать великолепное знание человеческой натуры и глубину понимания жизни. Мне подумалось: только пожелай он стать писателем, и из него получился бы мастер в изображении необычных персонажей с раскрытием сложнейших тайн их психологии, каким был, например, Эмиль Золя. Сэр Уильям не пытался лукавить, заставил слушателей с помощью риторических приемов поверить в то, в чем не был он сам полностью уверен. Свою задачу он видел в четком, убедительном объяснении гуманитарного аспекта дела, который абсолютно игнорировала полиция, оперируя только фактами.
Со своей стороны прокурор Фитцаллен выглядел хладнокровным, эффективным и беспристрастным, вновь напоминая всем об особом значении в деле каждой, даже самой незначительной улики. Он как бы подспудно говорил присяжным: «Я здесь только для того, чтобы показать вам все это, а решение останется за вами». Но в то же время Фитцаллен ухитрился разъяснить важность картины, которая вырисовывается при правильном рассмотрении фактов и доказательств, при умении понять их сущность. И, как мне показалось, он образцово справился со своей миссией. Прокурор тоже продемонстрировал отменное знание природы человека, но упорно внедрял свое мнение в сознание присяжных, превосходно владея искусством апеллировать к жюри, как к группе людей, взятых вместе, так и к отдельным личностям.
В завершение выступил судья, который бесстрастно подвел итог слушаний, используя точные юридические термины. Затем присяжные с чувством собственной значимости медленно поднялись с мест и удалились в совещательную комнату для обсуждения приговора.
Глава 27
С того момента, когда жюри степенно покинуло зал суда, я пребывал в стойком убеждении, что оправдательный вердикт попросту невозможен. Этим двенадцати гражданам, среди которых выделялись две солидного вида дамы, едва ли потребуются долгие дебаты по поводу дела, столь четко представленного им полицией. Даже превосходная речь сэра Уильяма наверняка только укрепила их решимость не дать сбить себя с толку этому чересчур умному мужчине при всей его высочайшей культуре и изощренном краснобайстве. Они почти на подсознательном уровне настроились против всех его попыток переубедить себя.
Шустрый маленький Фитцаллен не выпячивал своих личных достоинств. Он ограничился кратким резюме по делу, не пытался воздействовать на эмоции присяжных, а потому был по-человечески им ближе и понятнее. Он дал им то, чего они хотели. По крайней мере, на один день прокурор сумел стать воплощением правосудия для всех, и хотя я прекрасно понял, что из двух юристов именно он лукавил в большей степени, Фитцаллен преуспел в роли скромного, но справедливого защитника законности и порядка.
Вероятно, это все же было не то жюри, состоявшее из самодовольных, раздутых от важности бизнесменов и домохозяек, какое часто в американских фильмах высказывает полное равнодушие к речи адвоката главного героя, способной вышибить слезу из каменной глыбы. Но тем не менее они вышли из зала, даже не бросив последнего взгляда на согбенную в отчаянии фигуру Стюарта Феррерса, к которому уже устремились с наручниками тюремные надзиратели.
— Ну вот, а теперь у нас есть время выпить по чашке чая, — сказал Биф, указав пальцем на дверь.
— Лично я думаю, что мы и по глотку отпить не успеем, — отозвался я, пытаясь вложить в свою реплику иронию, давая Бифу лишний раз осознать неизбежность очень скорого решения не в пользу человека, которого он взялся защитить и оправдать.
— Успеем вполне. Эта дюжина непременно захочет поболтать между собой, заодно и обсудив дело. Кроме того, ни одно жюри не станет спешить возвращаться с совещания, чтобы ни у кого не создалось впечатления, будто они даже не пожелали основательно взвесить свой вердикт.
— Что ж, будь по-вашему.
Мы вышли из здания суда и обнаружили поблизости расположенное в подвальчике кафе.
Не думаю, что за все время участия в расследовании дела я был в какой-то момент более убежден в виновности Стюарта, чем тогда. А если я даже не испытывал никаких сомнений, откуда им было взяться у присяжных? А что касается Бифа, то тот полусонно развалился в кресле и молчал, пока мы дожидались заказанного чая.
— Биф, — обратился я к нему, стараясь развеять написанные на его лице безразличие и скуку. — Вы все еще уверены, что он невиновен?
— Да. Абсолютно уверен, — ответил сержант.
— Но боже милостивый! Почему в таком случае вы не можете ничего предпринять? Неужели вы не понимаете, что жюри наверняка приговорит его к виселице?
— Да, меня, как и вас, не удивит, если они признают его виновным, — признал Биф.
— Ну, так почему же…
— Ничего путного, так или иначе, не выйдет, — перебил меня Биф. — Я сделал все, что мог. Нашел каждую улику, какую только способен был бы найти на моем месте самый гениальный сыщик, но этого оказалось слишком мало.
— Но разве до вас не доходит смысл происходящего? Я настойчиво старался внушить вам, к каким печальным последствиям для нас обоих приведет казнь невиновного. Питер избрал вас для сбора доказательств в защиту брата, и это бремя легло на ваши плечи. Если его вздернут потому лишь, что вам не хватило ума докопаться до истины, вы никогда не сможете простить себе этого.
— Тут уж ничего не поделаешь. Придется пережить и это, — мрачно сказал Биф.
— А о своей репутации вы подумали? Совершенно неслыханный случай, чтобы детектив, которого писатель сделал своим главным героем, потерпел провал. Подобное станет первым прецедентом в истории криминального жанра. Вы станете посмешищем, а заодно и я.
— Не в моей власти помешать этому, — отозвался Биф, разливая по чашкам принесенный нам чай. — Вам нужен сахар?
В эту секунду меня внезапно осенила новая идея. Я не мог понять, почему она не пришла мне в голову раньше, а если и была где-то в подсознании, отчего я оказался не способен извлечь ее оттуда прежде.
— А вы не думаете, — выпалил я, — что Стюарт, быть может, просто прикрывает кого-то? Ведь о многом подсудимый так и не пожелал рассказать нам правду, находясь в столь отчаянном положении. Возможно, Стюарт знает, кто совершил преступление, но добровольно жертвует собой?
Биф криво усмехнулся.
— Вы действительно думаете, что Стюарт принадлежит к числу людей, готовых пожертвовать собой?
— Честно говоря, я вообще не знаю, к числу каких людей принадлежит Стюарт Феррерс. Он с самого начала оставался для меня загадкой. Знаю, я обязан создавать образные и точные портреты каждого, кто фигурирует в ваших расследованиях, но в отношении его я остался в полном недоумении, не сумев справиться с задачей.
— Вот как, — буркнул Биф и откусил гигантских размеров кусок от своего батского пирога.
В этот момент на пороге появились другие свидетели по делу. Эду Уилсону и Роуз пришла в голову та же мысль, как скоротать время, что и нам. Биф принялся размахивать чайной ложкой, привлекая их внимание. Они подошли к нашему столу и по моему приглашению сели рядом. Их приход обрадовал меня значительно больше, чем появление жены лавочника тотчас вслед за ними. Она сразу же устремилась к нашему столу.
— Мне страшно повезло добыть себе место в зале, верно? — улыбнулась она. — Но ведь я заслужила его по праву. Однако, честно говоря, рассчитывала, что вы пришлете мне две контрамарки, как делает администрация театра «Ройал», когда я выставляю их афишу у себя в витрине. Ведь я непосредственно участвовала в расследовании, скажете нет? Как считаете, его оправдают?
— Нет, — ответил за всех Эд Уилсон, прикуривая новую сигарету от окурка предыдущей.
— Но ведь он наверняка и совершил преступление, — не унималась лавочница. — Это было ясно всем. Отпечатки пальцев на ноже и все прочее. Я не зря прочитала добрую сотню детективных романов. А кроме того, вина у него прямо на лице написана.
Не обращая внимания на ее болтовню, Биф оставался невозмутимым и равнодушным ко всему. Ни пустые рассуждения этой женщины, ни искренняя озабоченность Эда и Роуз не могли вывести его из равновесия.
Эд выглядел особенно расстроенным и встревоженным за достойного молодого человека, которого ожидала теперь трагическая участь.
— Знаете, — сказал шофер, — он всегда казался мне немного со странностями, и я порой не понимал, как лучше себя с ним держать. Но не хочется думать, что его повесят за убийство, которого он не совершал. Мне было явно не по себе в зале суда во время слушаний. Тот маленький и юркий прокурор попросту ловко все обстряпал. А вам как показалось?
— Но откуда вы знаете, что он невиновен? — с горячностью спросила лавочница. — У меня, например, сложилось твердое убеждение: он и есть убийца. Ведь только у него были для этого причины. Вот что важнее всего.
Роуз в любой момент могла разразиться слезами. Напряжение, которое она испытала при даче показаний в суде, видя на скамье подсудимых человека, у которого работала, сказалось на ней самым пагубным образом.
— Вы все кажетесь мне ужасными людьми, — вздохнула она. — Относитесь ко всему, словно к какому-то шоу с раздеванием. Даже если он сделал это, нет повода устраивать зрелище. И сержант Биф считает его невиновным, а ему лучше знать.
Но даже столь лестное высказывание в свой адрес не заставило Бифа прервать молчание.
— Он обязан знать такие вещи, — продолжила более воинственно настроенная одна из двух женщин. — Но вот только если ему так много известно, почему он не сумел отыскать настоящего преступника? Разве не в этом заключается профессиональная обязанность сыщика?