не довольно ли?
Право, не слишком ли перегружена уже неудачливостью доля
Того, кому без конца суждено в этом тусклом омуте биться?
До сих пор спокойно и неколебимо я молчал,
Не докучая никому никакими мольбами и прошениями
И на душе было — не то, чтобы какое-нибудь отчаяние,
Но даже и смакование под Достоевского, что, вот, сижу я,
всяким бедствиям мишенью.
К тому же все это казалось вовсе не «всамделишним»,
А так, какой-то случайной и короткой неразберихой,
Чем-то вроде спектакля, в котором я максимально бережно
И старался проводить ту роль, на которую я был будто бы
временно запихнут.
Так все это и расценивалось, как недолговечная ерунда,
Чудной эпизод — поучительный лишь и кратковременный.
А жизнь?.. Она еще завтра начнется; и вот тогда-то,
Лихо вскинув ногу в сверкающее стремя,
Понесусь я в шири обещающе-необъятные…
Но сегодня так неожиданно вокруг этого Чибью
Зазеленели вдруг частоколы чахлого леса. —
И до чего уж это резко, прямо вот по сердцу мне бьют
Белые стволы берез, изумрудом заплесканные!
Да, в России-то ведь лето уже,
По-прежнему напряженно пульсирует жизнь,
А я? — Просто послушный наглому окрику судьбы: уже
На семь лет постаревший, полуголодный, в лагерной ветоши.
И совпало еще то, что совсем на днях
Я прочел о Вас теплые строки Байдукова[107],
А сейчас перечитываю толстовского Петра I.
И за шестью буквами, традиционным благоговеньем
запахнутыми,
Я видел теперь будто бы давно мне и близкого, и знакомого,
Которым только одним к тому же и может быть прерван
Моей жизни принудительно навязанный закат.
Вкратце: с ходулей иллюзорности сброшенный,
Я заметил, что жизнь проживается ведь не дважды,
И, совершенно не в силах прозябать здесь дальше,
Вас, Иосиф Виссарионович, просто и открыто спрашиваю:
Неужели из-за кем-то раздутой 58-10
Так мне и задохнуться в этом нужнике,
В то время как, говорю это без малейшей самолести,
Я бы мог быть для страны и полезным, и нужным?
Так вызволите же меня из этой кислой плесени,
И даю Вам честное слово
Обязательно сложить такие песни,
Что всех других лучше и чудесней
Станут родину славой оковывать!
P.S. В судьбе моей много необычного,
Такого, во что заочно трудновато и поверить.
Я прошу меня вызвать в Москву, поэтому,
Надеясь, что Вы или товарищ Берия
Может быть, снизойдете до чудаковатого поэта
И переговорите со мною лично.
Крюков Алексей Алексеевич
Чибью, Строймонтажконтора
Естественно, ответа на это поэтическое обращение не было, да и быть не могло.
Вероятно, Крюков направил и в прокуратуру ходатайство о пересмотре своего дела. Пришло заключение прокурора. Вот фрагмент этого заключения:
Я, прокурор отдела по спецделам Ленгорпрокуратуры Петров А.П., рассмотрев жалобу з́/́к Крюкова А.А. и проверив в порядке надзора архивно-следственное дело № 56007, по которому постановлением выездной сессии Коллегии ОГПУ от 17.VÍ/́1932 г. осужден Крюков Алексей Алексеевич, 1909 г. р., урож. г. Ленинграда, сын потомственного дворянина, мать Крюкова, урожденная баронесса Вольф-Люденгаузен, русский, р-н СССР, б́/́п., образование высшее, до ареста преподаватель литературы, проживал в г. Ленинграде.
Нашел:
…Армейская ячейка Крюкова А.А., проводившая пораженческую деятельность, организационно и идейно оформилась на базе антисоветских салонов.
Контрреволюционная организация ставила себе задачей подготовку из среды молодежи активных монархических кадров, способных открыто выступить в случае вооруженной интервенции или крупного восстания в стране.
Осуждение основано на показаниях самих осужденных, изобличающих друг друга, и вещественных доказательствах…
В своей же жалобе осужденный КРЮКОВ просит пересмотреть дело и освободить его из ИТЛ, однако доводов, которые бы послужили основанием к пересмотру дела, не приводит, а поэтому
ПРИЗНАЛ:
Жалобу осужденного КРЮКОВА оставить без удовлетворения, о чем сообщить заявителю.
Дело № 56007 возвратить в I-й Спецотдел УНКВД ЛО на хранение.
Прокурор отдела по спецделам: Петров.
Согласен: начальник отдела по спецделам: Григорьев.
Справка: результат жалобщику сообщен 11 февраля 1941 г.
Алексей Алексеевич Крюков полностью отбыл десятилетний срок наказания в Ухтпечлаге МГБ СССР, откуда был освобожден в июле 1945 года. Ехать ему было некуда и не к кому. Остался работать там же по вольному найму. Затем перебрался в Тульскую область.
23 ноября 1948 г. Управлением МГБ по Тульской области арестован был снова.
Произведенным по делу расследованием установлено:
Крюков в 1932 г. был арестован и привлечен к уголовной ответственности как один из активных участников контрреволюционной организации в городе Ленинграде, состоявшей из молодежных кружков и антисоветских салонов. Кружки и салоны организации объединялись на платформе борьбы за свержение советской власти и установления в стране фашистской диктатуры. <…> КРЮКОВ после отбытия наказания, оставаясь на враждебных советской власти позициях, продолжал среди своего окружения вести антисоветскую деятельность, высказывая надежду на смену существующего в СССР строя. <…> Допрошенный в качестве обвиняемого, КРЮКОВ виновным себя не признал.
Осужден был Алексей Алексеевич Крюков по ст. 58–10, ч. 1 УК РСФСР. Этапирован в Минеральный лагерь МВД СССР (Особлаг № 1). Заключенный 6-го отделения, Крюков находился в Минлаге на общих работах. Снова был арестован 3 октября 1950 г. Спецлагсудом Минерального лагеря МВД 12 апреля 1951 г. по ст. 58–14 УК РСФСР приговорен к восьми годам лишения свободы и пяти годам поражения в правах[108]. Приговор подписал Начальник Управления МГБ Тульской области генерал-лейтенант Лапшин.
Вот и всё. Дальнейшие следы Алексея Алексеевича Крюкова потеряны.
В перелете отставшая птица,
Инстинктивно летящая ввысь, —
Я последний израненный рыцарь…
Из поэмы «Актябрь»
Волков Дмитрий Васильевич«Я проводил широкую агитацию против сегодняшней политики партии и Соввласти»
Дмитрий Васильевич Волков стоит несколько в стороне от подавляющего большинства других обвиняемых по “Делу Бронникова”. Ни с кем, кроме Алексея Крюкова, своего однополчанина, он и знаком-то не был и никаких кружковских собраний не посещал, кроме опять же созданной Крюковым ячейки в 115-м зенитартполку. Кажется, и литературным творчеством не занимался.
Похоже, что до встречи с Крюковым Дмитрий Волков действовал вообще в одиночку. Во всяком случае, на допросах он, не назвав ни одного имени, заявил следующее:
Я проводил широкую агитацию против сегодняшней политики партии и Соввласти, используя для этого все аудитории и всех лиц, с которыми встречался, учась в техникуме, плавая на корабле, работая в различных учреждениях…
Советскую власть Дмитрий Волков оценивал не просто бескомпромиссно отрицательно — свое отношение к ней он теоретически обосновывал. Откуда же у этого молодого человека (на момент ареста ему было всего двадцать два года) зрелое историческое сознание?
Серьезного образования он не получил. За четыре года обучения в Морском техникуме вряд ли подготовили бы политического оппонента советской власти.
Значит, скорее всего, было чье-то влияние. Семья, родители?
Попытаемся сложить обрывки найденной информации.
Наши источники: архив Управления ФСБ по Петербургу, Ленинградской области и республике Карелии, архивы петербургских паспортных столов, мемуарная книга Олега Волкова, брата Дмитрия, «Погружение во тьму» и, главное, живая память, которая хранится в семьях племянников Дмитрия Волкова — Андрея Кирилловича Голицына и Всеволода Олеговича Волкова.
Отец Дмитрия, Василий Александрович Волков, был крупным промышленником — директором правления Русско-Балтийского завода, членом правления Русско-Английского банка. Мать, Александра Аркадьевна, — потомственная дворянка, правнучка Михаила Петровича Лазарева, выдающегося русского флотоводца и мореплавателя, командующего Черноморским флотом, первооткрывателя Антарктиды.
В семье Волковых росли шестеро детей: два старших сына — близнецы Олег и Всеволод, две дочери — Анна и Наталья — и младшие, погодки Андрей и Дмитрий. Разговаривать с детьми принято было по-французски.
Снимали большую квартиру на Моховой, 16, в доме, принадлежавшем приятелю отца и его дальнему родственнику из старинного рода богатых новоторжковских купцов Николаю Степановичу Цевилеву. На лето обычно уезжали на дачу под Тверь. Там, в Новоторжковском уезде, близ села Пудышево, было отцовское имение.
Последний раз Волковы поехали из Петрограда в Пудышево зимой 1917-го: по решению крестьянского схода бывшим владельцам были оставлены усадебный дом, лошадь, водяная мельница и кусок пахотной земли. Такая жизнь, однако, продлилась недолго — начались бесчинства, а для Волковых начались скитания. Чтобы обезопасить своих близких, Василий Александрович вынужден был с семьей расстаться. Уехал, работал на строительстве Волховской ГЭС. В деревне под Волховом и умер в 1919-м.
После революции эмигрировали родственники жены (родной ее брат Николай Аркадьевич Левестан сумел оказаться в Париже, двоюродный — Назаров — в Белграде), эмигрировали друзья, среди них и Н.С. Цевилев. Отец Василий Александрович Волков уезжать из России не захотел.