- А если сочинил сам Гэс?
- Он? Так он же был тупица, каких мало.
- Но он мог просто не разобраться в том, что произошло. Не сообразил, что нанес Бродмену смертельный удар.
- А вы уверены, что Бродмена не задушили?
- Я ни в чем не уверен! А почему вы спрашиваете?
- Секундина так думает.
- Что его задушил Гранада?
- Имена никакие не назывались, - сказал Тони. Трусом он не был, но в голосе у него звучал страх. - Мистер Гуннарсон, как мне поступить? С той минуты, как она мне все это выложила, я себе места не нахожу. Мне такое дело не по зубам.
- Я поговорю с ней. Где она живет?
- За железной дорогой. - Он продиктовал мне адрес.
Тони выбрался из машины и посмотрел на небо. В бездонной глубине реактивный самолет чертил двойной белый след, волоча по нему грохочущий груз оглушительных звуков. Телефон Фергюсона зазвонил, словно в знак протеста.
Я кинулся к черному ходу. Падилья опередил меня и преградил мне дорогу.
- Что это вы?
Он ответил негромко:
- Это его дело, мистер Гуннарсон. Не мешайте ему поступать по-своему.
- А по-вашему, он для этого годится?
- Не меньше любого другого.
Падилья скользнул ладонью по изуродованному уху и заслонил лицо растопыренными пальцами. Из глубины дома доносился невнятный голос Фергюсона, внезапно сорвавшийся на крик:
- Холли! Это ты, Холли?
- Господи, он разговаривает с ней, - пробормотал Падилья.
Он забыл о своем намерении не пускать меня в дом, и мы вместе вбежали туда. Фергюсон встретил нас в коридоре. Задубевшую кожу его лица морщинила радостная улыбка.
- Я разговаривал с ней. Она жива, здорова и сегодня же вернется домой.
- Значит, её все-таки не похитили? - спросил я.
- Похитили, она у них в руках. - Казалось, он считал это мелочью. - Но обходятся с ней хорошо. Она мне сама сказала.
- А вы уверены, что говорили со своей женой?
- Абсолютно. Ошибиться в её голосе я не мог.
- Звонили по местному телефону?
- Да, насколько я мог судить.
- А с кем еще вы говорили? - спросил Падилья.
- С мужчиной. Одним из её похитителей. Голос был незнакомый. Но какое это имеет значение? Они её отпускают!
- Без выкупа?
Он посмотрел на меня не слишком ласково. Разговор с женой принес ему такое облегчение, что всякое напоминание о препятствиях, пока еще мешающих её возвращению, было ему неприятно. Подобное ликование, подумалось мне, сродни отчаянию.
- Выкуп я уплачу, - ответил он бесцветным голосом. - И с радостью.
- Когда и где?
- С вашего разрешения, полученных мною инструкций я касаться не буду. И каждая минута у меня теперь на счету.
Он с неуклюжей поспешностью повернулся и неверными ногами пошел к себе в спальню. Я последовал за ним. Комната была просторной. За одним окном земля обрывалась в голубизну моря, скудная обстановка оставляла ощущение пустоты. Голые плоскости мебели, на стенах фотографии жены и его самого. Он с костлявой лихостью позирует в форме под шляпой-блином. Он делает стойку на параллельных брусьях. На одном снимке он стоял, выпрямившись, совсем один на фоне плоской прерии под пустым небосводом.
- Что вы тут делаете, Гуннарсон?
- Вы убеждены, что звонок этот не мог быть ложным?
- Каким образом? Я же говорил с Холли.
- А не было это магнитофонной записью?
- Нет… - Он взвесил мое предположение. - Ведь она отвечала на мои вопросы.
- Почему она содействует им?
- Потому что хочет вернуться домой, естественно, - сказал он с широкой застывшей улыбкой. - А почему бы и нет? Она знает, что деньги меня не волнуют. Она знает, как я её люблю.
- Конечно, знает, - сказал Падилья с порога и движением головы поманил меня к себе.
Воздух был словно заряжен электричеством, хотя я не понимал почему. Вздрагивая, будто от ударов током, Фергюсон подошел к зеркалу на стене и начал расстегивать воротник рубашки. Пальцы плохо его слушались, и с бешеным нетерпением он рванул рубашку обеими руками. Отлетевшие пуговицы застучали по зеркалу, как крохотные пули.
Лицо Фергюсона в стекле выглядело изможденным. Он увидел в зеркале, что я слежу за ним. Наши взгляды встретились. Глаза у него были старыми и ледяными, по лбу стекал пот.
- Запомните, если вы как-то помешаете её благополучному возвращению, я вас убью. Я уже убивал людей.
Сказал он это не обернувшись. Своему отражению и моему.
11
Я проехал под колизеевскими арками путепровода, потом - между товарной станцией и лесными складами. Пахло свежими опилками и дизельным топливом. За высокой проволочной изгородью станции на фоне глухих складских стен виднелись освещенные солнцем смуглые фигуры. Я свернул на Пелли-стрит.
Домик семьи Донато стоял среди смахивающих на курятники дощатых лачуг, которые располагались по трем сторонам пыльного квадратного двора, замыкавшего тупик. Одинокий кизиловый куст, способный расти где угодно, тянул к солнцу кисти ярко-красных ягод. В его длинной перистой тени компания ребятишек сосредоточенно играла среди пыли.
Они изображали индейцев. Многие из них, наверное, и в самом деле оказались бы индейцами, если бы удалось проследить их родословную. Старуха с лицом индеанки, изборожденным морщинами, следила за ними с крылечка одной из лачуг.
Она сделала вид, будто не замечает меня. Не тот цвет кожи и приличный костюм, а приличный костюм стоит денег. А откуда берутся деньги? Из пота и крови бедняков.
- Миссис Донато здесь живет? - спросил я. - Секундина Донато?
Старуха не подняла глаз и ничего не ответила. В моей тени она окаменела, как ящерица. Дети у меня за спиной умолкли.
Из открытой двери доносился женский голос, тихонько напевающий испанскую колыбельную.
- Секундина живет здесь, верно?
Старуха пожала плечами. Под порыжелой черной шалью это движение было еле заметно. В дверях появилась молодая женщина с младенцем на руках. У нее были глаза Мадонны и печальный рот - прекрасный, пока не раскрылся.
- Чего вам тут надо, мистер?
- Я ищу Секундину Донато. Вы её знаете?
- Секундина моя сестра. Её тут нет.
- Где она?
- Не знаю. Вы её спросите. - Она посмотрела вниз, на безмолвную старуху.
- Она не отвечает. Или она не понимает английского?
- Понимать-то понимает, но сегодня она молчит. Одного из её мальчиков вчера застрелили. Вы же сами знаете, мистер.
- Да. И мне надо поговорить с Секундиной о её муже.
- Вы из полиции?
- Я адвокат. Сюда меня прислал Тони Падилья.
Старуха быстро и хрипло заговорила по-испански. Я разобрал имена Секундины и Падильи, но это было все.
- Вы друг Тони Падильи? - спросила молодая.
- Да. А что она говорит?
- Секундина в больнице.
- С нею что-нибудь случилось?
- Там в морге её Гэс.
- А что она сказала про Тони Падилью?
- Да так. Она говорит, что лучше бы Секундине выйти за него.
- Выйти замуж за Тони?
- Так она говорит.
Старуха все еще говорила, опустив голову, уставившись на пыль между своими черными потрескавшимися башмаками.
- Что еще она говорит?
- Да так. Она говорит, что в больницу только дура пойдет. Ее-то вот никто не заставит. Больницы - это там, где умирают, говорит она. У нее сестра - medica.
Я поехал в больницу, но меня тут же остановила мысль о многом другом, что мне нужно было сделать безотлагательно. В первую очередь я обязан был подумать об Элле Баркер. Начинался её третий день в тюрьме, а я обещал, что попытаюсь снизить сумму залога. Правда, я не надеялся чего-то добиться, но попытаться всё же следовало.
Время было самое подходящее. Куранты на башенке суда показывали одиннадцать, и, когда я вошел в зал, там был перерыв - объявленный, видимо, ненадолго, так как подсудимые, скованные попарно, оставались на своих местах. Они сидели неподвижно и молча под охраной вооруженного судебного пристава. Почти все они походили на мужчин, прислонявшихся к стенам и изгородям Пелли-стрит
Из своих комнат, волоча черную мантию, вышел судья Беннет. Я перехватил его взгляд, и он кивнул. В свои шестьдесят лет судья был очень импозантен. Он напоминал мне кальвинистского Бога моей бабушки минус борода плюс чувство юмора. Но во время судебных заседаний юмор этот не давал о себе знать, и всякий раз, когда мне по дороге к судейскому креслу приходилось пересекать колодец старомодного зала с высоким потолком, меня мучило ощущение, что наступил Судный день, а грехи мои все при мне.
Судья наклонился в мою сторону боком, словно отъединяясь от величия Закона.
- Доброе утро. Как Салли?
- Все хорошо. Благодарю вас,
- Ведь уже скоро?
- Ждем со дня на день.
- Она молодец. Мне нравится, когда милые люди обзаводятся детьми. - Его умудренный жизнью взгляд остановился на моем лице. - Вас что-то тревожит, Уильям?
- Не Салли, а Баркер, медицинская сестра… - Я замялся. - Мистеру Стерлингу следует выслушать то, что я собираюсь сказать, ваша милость.
Кит Стерлинг, окружной прокурор, сидел за своим столом справа, склонив седеющую голову над бумагами. Судья подозвал его к себе и сел прямо. Я продолжал:
- Мне кажется несправедливым, что Элла Баркер в тюрьме. Я твердо убежден, что никакого отношения к кражам она не имела. Похищенные ценности она получила как подарки.
Единственная её вина - излишняя доверчивость, так за что же её карать?
- Её не карают, - возразил Стерлинг. - Она просто задержана до расследования всех обстоятельств.
- Но факт остается фактом: она в тюрьме.
- Я назначил залог, мистер Гуннарсон, - сказал судья.
- Но пять тысяч долларов - не слишком ли это крупная сумма?
- По нашему мнению, нисколько, - ответил Стерлинг. - Она обвинена в серьезном преступлении.
- Я сказал «крупная» в том смысле, что такой суммы ей взять неоткуда. У нее нет семьи, нет сбережений, нет собственности…
- Временем выслушивать споры я сейчас не располагаю, - перебил судья и, дернув плечом, водворил мантию на место.