– Ты все знаешь?
– Я, возможно, не все знаю, ты мне сам лучше расскажи!
– А что рассказывать?
– Как тебя арестовали. Почему я узнаю от посторонних, что ты читаешь запрещенную литературу?! И что тебе светит срок до шести лет?! Или я ошибаюсь?!
Он помолчал, потом сказал:
– Ты не ошибаешься.
– Про твою дикую связь с Мариванной я и слышать не желаю! Тут она виновата, не ты! Но про запрещенную литературу, выходит, все правда?
Антон кивнул головой. Зоя вздохнула, выключила газ, положила сыну на тарелку несколько ложек картошки и две котлеты, достала нож, вилку, хлеб, горчицу, открытую банку венгерских маринованных огурчиков. Тонкими ломтиками порезала хлеб.
– Я рада, что это хоть не воровство, но ведь ты сломаешь себе всю жизнь!
– Так уж получилось, – вздохнул он. – Извини! Но это еще один способ выехать за рубеж. Просто так не выпустят. А жить здесь нельзя, невозможно! Ты что, не понимаешь этого, не видишь?! – нервно, почти в лихорадке зашептал он.
– Замолчи! – вдруг резко выкрикнула она и стукнула ладонью по столу.
Хлопок получился как выстрел, и Антон испуганно застыл, не ожидав такого возмущения от матери. Она увидела испуг в его глазах и тут же пошла на попятную:
– Ладно, садись поешь!
Антон сел.
– Куда?! А руки мыть – Пушкин?!
Антон сходил в ванную, вымыл руки, вернулся, сел за стол, принялся за еду. Зоя сидела напротив, смотрела в одну точку.
– Извини за вопрос, но ты, спасая меня от тюрьмы, сделала что-то нехорошее? – вдруг осторожно спросил Антон.
Она вздрогнула, недоуменно взглянула на сына.
– Просто меня вдруг отпустили. Даже на машине до дома довезли, – он грустно усмехнулся. – Все это как-то непонятно! За красивые глаза они ничего не делают!
– Ну почему? В жизни по-разному бывает…
– Но это ведь ты добилась, чтоб меня отпустили? – перебив ее, спросил он, и она, не выдержав, кивнула.
– Бери огурчики.
– Ты мне не ответила! – настойчиво проговорил он.
– Что я должна тебе ответить?! – она грустно усмехнулась. – Да, этого я добилась! А ты подумал, тебя Мариванна освободила?! Никому ты, кроме матери, не нужен! Хоть это запомни!
– И за это ты что-то сделала нехорошее?
– Ну что ты привязался ко мне с этим нехорошим?! – не выдержав, вспылила она. – «Крошка-сын к отцу пришел, и спросила кроха»! Ничего я пока не сделала! Ничего!
Антон с облегчением вздохнул.
– Я прошу тебя: не делай ничего такого, за что тебе было бы потом стыдно, – попросил ее Антон. – Я недавно вдруг понял: это и есть самое страшное, – признался он.
Зоя помедлила и кивнула. Он снова принялся за еду. Зоя вдруг поднялась и вышла в коридор. До Антона донеслись легкие всхлипы, он перестал есть, не зная, что ему делать: то ли пойти успокоить, утешить мать, то ли сделать вид, что он ничего не слышит. Но еще через секунду мать ушла в ванную. И он продолжал завтракать. Еще через несколько секунд Зоя вернулась.
– А теперь расскажи мне, кто тебя впутал в эту историю с запрещенными книгами? – потребовала она.
– Меня никто не впутывал! Но мы живем в страшном государстве! Только при фашистах за чтение книг сажали в тюрьму! Я ненавижу этот строй!..
– Антон!.. – резко оборвала она его. – Не смей так говорить! Не смей!
Она снова стукнула ладошкой по столу, но уже потише.
– Подожди, мама. Я готов отсидеть шесть лет в Мордовии, лишь бы ты потом никогда себя ни в чем не казнила. Ты понимаешь?! Я просто очень люблю тебя!
Зоя подошла, обняла сына. В ее глазах блестели слезы.
– Я тоже тебя люблю, сынок. Но пойми, нельзя бороться с большим и всесильным государством!
– Не такое уж оно всесильное!
– Помолчи!
– Я не хочу и не буду молчать! – Он вдруг поднялся из-за стола. – Арест вовсе не испугал меня! Наоборот, я многое понял. Но я для них мелкая сошка. Им нужна ты, чтоб отсечь голову более крупной рыбе! Ведь так? За кем идет охота?!
Глаза у Антона горели, но Зоя молчала.
– Это неважно! – наконец проговорила она. – Но я не отдам тебя на шесть лет в Мордовию! Хоть ты и рвешься туда! Что еще за блажь?! Это зона, а не санаторий! После этого тебя никто не возьмет на работу, не примут ни в одно учебное заведение! «Волчий билет»! Ты хоть понимаешь, что это такое?!
Голос ее дрогнул. Она с трудом сдержала слезы. Антон вдруг победно улыбнулся.
– Но я же тебе сказал: иначе отсюда никогда не уедешь! А жить здесь и постоянно всего бояться? Это жуть какая-то!.. И честно говоря, мне уже порядком надоело. Но еще противнее смотреть на вас, насмерть перепуганных. Я-то хоть осознаю, что живу в тоталитарной стране, почти при фашистском режиме, а вот вы…
– Замолчи! – перебила она сына. – Ты с ума сошел! Не смей так говорить?! Не смей! – выкрикнула она и впилась в него страшным взглядом.
Он утихомирился, сел на место. Зоя налила сыну чай.
– Мам, если ты спокойно обо всем подумаешь, то поймешь, что на самом деле прав я. Да у нас в университете каждый второй говорит об этом! Ну, не каждый второй, каждый пятый. Та же Мариванна! Поэтому я и влюбился в нее. Она – большая умница!
– Все, больше ни слова! – она приложила ладони к вискам. – Лучше пей чай!
Антон грустно посмотрел на нее.
– Просто я не переживу, если тебя посадят в тюрьму! – прошептала Зоя, слезы снова блеснули в ее глазах.
Антон кивнул и стал пить чай. Зоя вытащила из холодильника пару эклеров. Антон их очень любил.
– Ого, эклерчики!
– Ешь! – приказала она, взяла сигарету из пачки «Мальборо», отошла к окну, открыла форточку, закурила. Несколько секунд Зоя молчала, но неожиданно вдруг спросила у сына: – У тебя с ней серьезно? Она – единственный свет в окошке? Но она же старше тебя!
Антон чуть не подавился, но глотнул чаю и шумно задышал.
– Извини, но я не знал, что она жена полковника, да еще из КГБ! Она это скрывала.
Зоя шумно выдохнула.
– Ведь знала же эта тварь, чем все это может закончиться! Макаренко, мать твою!
Зоя посмотрела на часы, раздавила сигарету в пепельнице, шумно вздохнула, сняла фартук.
– Чтобы я о ней больше не слышала! – приказала мать. – Слышишь меня?! Ей-то что, муж ее вытащит из любого дерьма, а тебя еще больше утопят! Ты понял?
Антон съел два эклера, облизнулся, вытер пальцы салфеткой, точно не слышал этих рассуждений матери. Она вышла из своей комнаты уже в деловом австрийском костюме, строгая и неприступная, сурово взглянула на сына.
– Все, я поехала на работу! А ты из дома ни на шаг! Я сама позвоню в институт и скажу, что приболел. К телефону не подходить, никому не открывать. ЕЙ, – Зоя выделила это слово и презрительно поморщилась, – не звонить! Договорились?
Она в упор посмотрела на сына, он помедлил и кивнул. Она вышла из кухни.
Култаков не спеша прогуливался по скверу Старой площади с Андроповым. Было довольно холодно. Оба были в черных фетровых шляпах. Оба молчали. Мимо торопились прохожие. Когда они остались вдвоем, Андропов, обернувшись, нарушил молчание:
– Брежнев дал согласие на арест Беркутова. Гришин через пару дней отбывает в отпуск. Момент, что называется, удачный. Тем более что у вас, как я понял, найден объект, изобличающий вора?!
Андропов остановился и колючим взглядом взглянул на генерала. Култаков поежился.
– Так точно! – уверенно подтвердил он.
– Тогда чего тянуть?! Начинайте! Мы с этим и без того слишком затянули, – Андропов остановился на мгновение, задумался. – Ну, что? Через два дня?!
Култаков отдал честь. Андропов сдержанно улыбнулся, взглянув на Култакова, пожал ему руку.
– Давайте, братцы! А то они решили, что авось и пронесет! Нет, не пронесет! – в ярости пробормотал почти про себя Андропов.
Маша с раскрасневшимся лицом вышла из ванной, накрутив из полотенца тюрбан на голове, вошла в спальню и застыла на пороге. Муж деловито собирал свои вещи в чемодан. Увидев ее, он выпрямился, на мгновение застыл на месте.
– Здравствуй, Маша!
– Здравствуй.
Она вспыхнула от смущения. Скачко продолжил укладывать свои вещи в чемодан. Маша не могла сдвинуться с места. Она спросила:
– Ты уезжаешь?
Он кивнул.
– Поживу пока у Бокова, – пробормотал Скачко. – Так нам обоим будет лучше!
– Ты голоден?
– Нет, что ты!
Маша с болью смотрела на мужа, на глаза навернулись слезы.
– Я знаю, что виновата перед тобой! – воскликнула она. – Это ужасно!
Скачко перестал складывать вещи, нахмурился.
– Мы же не дети, Машенька. Я все понимаю, ты полюбила другого. Это бывает. Я способен это понять, хотя мне очень больно. Но свое поражение я признаю!
– И ты за это арестовал его? – Голос ее задрожал.
Он взглянул на жену, понял, что она до сих пор влюблена в Антона, задергал желваками.
– Твой Парис уже давно дома! Его никто ни в чем не обвиняет. Тем более, как я понимаю, ты, воспользовавшись моим доверием к тебе, попросту подставила мальчишку. Но это уже твои проблемы! Надеюсь, ты извлечешь из всего случившегося серьезные выводы! Желаю счастья!
Маша недоуменно смотрела на мужа.
– С разводом я все решу. Но квартиру придется менять, мне угол нужен, в нашем ведомстве квартиры дают со скрипом, потому я попрошу подыскать нам по две однокомнатные, вам с Антоном на первое время хватит!
Он вздохнул и стал снова собирать чемодан.
– Ты ненавидишь меня? – со слезами в голосе спросила она.
Скачко остановился, огляделся по сторонам, не зная, что еще положить. Закрыл на молнию чемодан, он был полупустым.
– У меня нет ненависти к тебе, – помолчав, проговорил Скачко. – Хотя, не скрою, узнав о вашей связи, я был просто вне себя, чуть сердце не разорвалось! Не думал, что будет так больно. Я все же любил тебя. И сейчас еще люблю…
Он посмотрел на часы.
– Извини, мне надо идти! – он огляделся. – Если что забыл, то потом заберу!
Скачко вновь открыл чемодан, забросил туда кеды, платки, стопку носков и резко задернул молнию. Пристально посмотрел на Машу. Она выглядела такой несчастной и сиротливой, что ему вдруг стало жалко ее, и он невольно задержался, не в силах сразу уйти. Но Маша молчала.