которая не познала беззаконного ложа;
она получит плод при воздаянии святых душ...
Кто же этот странный иудей, за три века до рождения Иисуса Христа писавший эти великолепные слова? Этот, судя по разного рода сопоставлениям, иерусалимец, вкусивший уже эллинской мудрости и шагнувший сквозь неё? Он был весьма и весьма образован, не только умудрён, два персидских слова он употребил на страницах рукописи. Он, может быть, вышел из стоиков?.. Но... Но кто же он на самом деле и почему ему внимают горы и пустыни, моря и озера, города и деревни, пальмы и берёзы?
...Плодородное множество нечестивых не принесёт пользы,
и прелюбодейные отрасли не дадут корней в глубину
и не достигнут незыблемого основания;
и хотя на время позеленеют в ветвях,
но, не имея твёрдости, поколеблются от ветра
и порывом ветров искоренятся.
А может быть, слова сии принадлежат царю. Именно Соломону? Есть многие и были на свете, кто этому сыну Давида принадлежность их утверждают. Пусть они утверждают. А мы будем в них просто вслушиваться, в слова:
Ибо дети, рождаемые от беззаконных сожитии,
суть свидетели разврата против родителей при допросе их.
А праведник, если рановременно умрёт, будет в покое.
Ибо не в долговечности честная старость,
и не числом лет измеряется.
И что-то всё же тревожит, хоть ночь тиха, только слышно, как с сосен и берёз на крышу осыпается иней. Но... но всё так шатко и неопределённо, особенно для тех, кто хочет сделать доброе дело, составить честную жизнь, помочь оступившемуся, сохранить чью-то добродетельную для всех память.
2
Проснувшись, я увидел в окно утяжелённые инеем деревья, на них блистающие хлопья инея, а над инеем голубизну неба. Такая голубизна бывает только ранней весной, её ещё иногда называют лазурью, когда становится она особенно пронзительной и особенно радостной. Умывание и завтрак остались позади. Мы вскоре уже сидели за столом. При ярком свете дня заметил я, что Наташа подвергла волосы свои какой-то обработке, потому что они стали значительно светлее. Волосы сделались золотистыми, как свежие берёзовые стружки. И это меня удивило. Но на одно лишь мгновение, потому что я нетерпеливо ждал начала чтения. Правда, меня, как и прежде, удивило, зачем или, может быть, почему Наташа при каждом чтении рукописи сидит за столом, внимательно следит по тексту, как-то необычайно бережно страницы перекладывая. Впрочем, последнее обстоятельство, надо заметить, меня удивило не очень.
3
«Четвёртого декабря 1794 года молодой красавец в чине полковника Раевский отъезжал в Санкт-Петербург, как было указано в надлежащем казённом документе, «по законной нужде». С ним прощаясь, майор Алексей Прокопьевич Пологов удивлённо задал вопрос:
— Какой смысл молодому блестящему офицеру с радужным и весьма определённым будущим, подкрепляемым хорошими связями, обзаводиться так рано женой?
Николай Раевский взглянул на Пологова снисходительно и весело, ничего не ответив.
— И всё же, Николай Николаевич? — не отступал Пологов.
— Военный государственный человек не должен быть холост, — ответил Раевский, — ему необходима умная и безупречно преданная женщина.
— Да вон их сколько вокруг, — рассмеялся Пологов, раздольно разведя вытянутыми руками. — И русских, и казачек, и татарок этих вонючих...
— Почему вы считаете «вонючих»? — строго остановил майора Раевский.
— Вы же сами понимаете, Николай Николаевич, — удивился Пологов, — они, все эти дикарки, не могут не быть для нас вонючими. Иначе они имели бы всё своё достоинство.
— Они достоинство своё имеют, господин манор, у них свои и очень высокие по-своему понятия о чести, внедрённые веками.
— Веками, веками, — усмехнулся Пологов, — если бы у них были такие понятия, нас бы не было здесь и не учили бы мы их уму-разуму. У них была бы своя великая держава.
— Что касается державы, имею честь заметить, — почти официально сказал Раевский, — у этих вполне доблестных, но несчастных по-своему народов её действительно нет.
— Ни у кого из них, — уточнил Пологов.
— Да, кроме Грузии и армян, другим народам здесь не свойственно чувство государственности, — согласился Раевский, — этим они и несчастны. Вот наша, от Бога нам поставленная цель в том и заключается, чтобы привить им это чувство, стремление к устроению своей положительной, но не варварской государственности, не разбойничьей.
— Как вон у чеченцев, — кивнул Пологов, — они единственные здесь, кто мог бы состряпать своё государство на манер шайки разбойничьей, чтобы грабить всех вокруг да торговать человеками от соседей до приезжих всякого звания.
— Вот видите, не так всё здесь просто, чтобы считать татарок «вонючими», — спокойно завершил беседу Раевский, — особенно если мы сами не станем торговать этими так называемыми «татарками», развращая их да насилуя...
Пологов медленно и густо покраснел при словах этих и недобрым взглядом окинул Раевского.
4
Отправляясь в Санкт-Петербург по «законной нужде» в начале декабря 1794 года, Раевский получил шестимесячный отпуск, который употребил на совершение женитьбы и всех с нею связанных дел. Невестою и вскоре супругою двадцатитрёхлетнего полковника стала Софья Алексеевна Константинова, дочь библиотекаря Екатерины Второй. Коллежский советник Алексей Алексеевич Константинов женат был на единственной дочери Михаила Васильевича Ломоносова, так что невеста Раевского приходилась великому учёному, тогда уже знаменитому на всю Россию, внучкой. Она, почти, как и сам Раевский, рано утратила одного из родителей и воспитывалась под непосредственным наставничеством высокообразованного своего отца. Привлекательно заметить, что, как и во всех поступках за всю свою жизнь, Николай Николаевич Раевский-старший проявил не традиционность в выборе подруги, но серьёзность и духовную требовательность. Может быть, в этом случае имело место свойственное детям сиротского течения судьбы, если они остаются не испорченными силой обстоятельств, стремление к устройству полноценной семейной жизни своей, стосковавшись за время душевно не устроенных детства и юности к обретению человека духовно родственного и житейски надёжного. В этом поступке со всей полнотой проявилась одна из главных черт натуры Николая Раевского — умение мудро и со скромностью распорядиться возможностью своей личности. Софья Алексеевна Константинова, надо заметить, не была отменной красавицей, но девушкой была привлекательной, рассудительной и весьма благоразумной. В расходах она проявляла умеренность, что было весьма важно для молодого полковника, как выяснилось, и на будущее: человеком он был хоть и знатного рода, но богатством отличиться не мог. Если же учесть независимость и требовательность в обхождении с людьми порою и высокого положения, то избранница его во всём ему могла соответствовать. Крепкие благочестивые отношения сложились между супругами с первых шагов, и уже в июне 1795 года Раевский прибыл с молодою женою в Георгиевск.
Двоим лучше, нежели одному;
потому что у них есть доброе вознаграждение
в труде их.
Ибо если упадёт один, то другой поднимет товарища своего.
Но горе одному, когда упадёт, а другого нет,
который поднял бы его.
Получив опыт боевого применения сил своих, когда граф Потёмкин поручил ему командование казачьим полком, Раевский теперь, вставши во главе одного из лучших полков конных русской армии, можно сказать, воздвигся на боевых южных границах империи в полной к жизни готовности. А дядя его граф Самойлов, сам человек, умудрённый действительностью, не толь ко принял участие в предварительных делах по устройству молодых, но и помогал в делах прочего рода. Бракосочетание совершилось в начале 1795 года, и время до приезда в штаб-квартиру своего полка Раевский употребил для обустройства дел своих со всею основательностью, каковая была свойственна ему на всём протяжении самостоятельной его жизни.
Время текло на Кавказе относительно мирное, и Раевский вступил в командование, застав драгун в лагерном расположении. Жизнь полковая протекала тихо, в положенный для того срок полк перешёл на зимние квартиры. И ничего не предвещало каких-либо недоразумений. Правда, слышалось неспокойствие в этих ледяных теснинах Прометеевых до сих пор, как и прежде, сотрясаемых судорогами неугасимо мятущихся демонов. Персидские войска Аги-Мохамед-хана громили всё Закавказье вплоть до Грузии и Дагестана, жгли селенья и города, уводили невольников. Но ощущение прочности, незыблемости домашнего тепла в корне преобразили жизнь, и дикие, полные ненависти и враждебности горы с их мёртвым величием как бы отступили куда-то вдаль.
Не меняй друга на сокровище,
и брата однокровного — на золото Офирское,
Не оставляй умной и доброй жены,
ибо достоинство её драгоценнее золота.
И как бы два этих стихотворения теперь слышались в душе и утром, и вечером, при свете полуденного солнца и при блеске полуночных звёзд, озаряющих ледяные вершины обитателей бездушия и отрешаясь в глазах, исполненных любви и благочестия.
Выдай дочь в замужество, и сделаешь великое дело,
и подари её мужу разумному.
Есть у тебя жена по душе? не отгоняй её.
Поход Аги-Мохамеда вызвал то, что давно назревало. Дружественная Грузия обливалась кровью и пожарами, Шемаха и Дербент стонали. Далёкий Тибет возжигал аппетиты Екатерины. Томившиеся на безделье охотники за орденами, чинами, титулами искали случая... Поход в Закавказье был предрешён. Граф Зубов Валериан Александрович, двадцатипятилетний брат фаворита императрицы, и до того получавший чины без всякого служения, был назначен главнокомандующим.