С Чепурновым сыщик познакомился сегодня рано утром, когда явился в Зеленодольское уездное полицейское управление с неожиданной просьбой о помощи – именно сюда, согласно телеграмме из столицы, был командирован старший инженер Густав Якобсон для прокладки железнодорожных путей, в сотне верст от Казани. Расширялась Россия, строилась железными дорогами, и каждый специалист, тем более иноземный да с хорошим опытом, был на счету.
Радости Муромцева не было предела, когда оказалось, что пристав – бодрый молодцеватый ветеран. Выслушав рассказ петербургского гостя, он сказал, что в курсе о поимке командой Муромцева энского маниака-глазника и не только согласен всеми силами помочь в поимке опасного лютеранина-душегуба, оказавшегося на подчиненном ему участке, но и готов сделать это немедленно. Уверенный в своих силах, он хотел было отправиться на задание в сопровождении одного-единственного урядника, но Муромцев решительно покачал головой:
– Не может быть и речи. Если наши подозрения верны, то мы имеем дело с преступником, который убил и расчленил двадцать человек. Это не пьяный мастеровой, пырнувший собутыльника сапожным ножом, это опасный зверь! Тем более опасный, что обладает разумом, хитрым и изворотливым. Так что при всем уважении к вашей храбрости отряд необходимо увеличить. К тому же весьма желательно взять преступника живьем. Это поможет нам лучше выявлять подобных ему и предотвращать те ужасные вещи, с которыми мы столкнулись недавно в Энске.
После недолгих споров было решено, что с Муромцевым, помимо самого Чепурнова, отправятся трое полицейских, также в помощь были призваны сотские старосты из села – долговязые бородатые черемисы с хмурыми суровыми лицами и огромными кулачищами. Через час отряд был в сборе и направился к тому месту, где старший инженер Якобсон руководил прокладкой путей до новой станции Зеленый Дол.
Сыщик не спеша шагал по насыпи, вслушиваясь в веселый хруст камешков под ногами. Все чувства его обострились. Он уже хорошо мог разглядеть блестящую кокарду на фуражке Якобсона, светлые жесткие волосы и белесые ресницы, гладко выбритый, упрямо торчащий вперед подбородок. Инженеру было за пятьдесят, но он выглядел крепким и сильным, и осознание этой силы сквозило в каждом его размеренном движении.
Якобсон оторвался от окуляра и снова прокричал в рупор:
– Четыре сажени влево! Хорошо! Тут закончили! Хорошая работа!
Он раскурил трубку с длинным прямым чубуком и, погрузившись в изучение извлеченной из планшета карты, выпустил длинную сизую струю дыма. Заметив приближение Муромцева, оторвал взгляд от карты и посмотрел на гостя спокойно, безо всякого удивления, словно появление на строительном объекте одинокого господина в приличном городском костюме было совершенно обычным делом.
– Якобсон? Густав Иванович?
Сыщик внимательно заглянул в его светло-голубые глаза, однако лицо старшего инженера выражало не больше, чем лица деревянных идолов в карельском лесу.
– Густаф Йоханофич, – подтвердил он гулким басом. Теперь, когда рупор более не искажал его голос, стал заметен легкий акцент и неожиданные вкрадчивые интонации. – Чем могу быть полезен?..
– Муромцев Роман Мирославович. Я из полиции.
Якобсон, как и прежде, смотрел на сыщика безо всякого интереса, так, как будто Муромцев приставал к нему с досужим разговором об урожае пшеницы или о рыбной ловле.
– Я здесь, чтобы препроводить вас в управление.
Инженер, непонятно к чему, задумчиво покачал головой и медленно выпустил дым из ноздрей. За насыпью тихо звякнуло железо и раздалось сдавленное ругательство.
– И что же вы хотите от меня в полицейском управлении? – ответил он, не оборачиваясь на звук и ни на секунду не отрываясь от глаз Муромцева.
От этого ледяного гипнотического взгляда сыщику стало не по себе, однако он спокойно заметил:
– Вам не о чем переживать. Речь идет о бюрократической формальности. Несколько вопросов о ваших документах.
Краем глаза Роман Мирославович отметил, как от группы железнодорожников отделилась троица бородачей в черных кафтанах и рысью двинулась на пригорок. С другой стороны уже отчетливо слышались сопение и возня урядников, которым не сиделось спокойно в засаде.
– Несколько вопросов о ваших документах. Очевидно, что-то неверно оформили.
– Понимаю, понимаю…
Якобсон согласно покивал, аккуратно сложил карту, положил ее сверху на деревянный чемоданчик и придавил недокуренной трубкой, чтобы не унес ветер. Потом пробормотал что-то себе под нос и совершенно неожиданно распрямился как пружина, развернулся по спирали и нанес сыщику сокрушающий удар снизу вверх костистым кулаком.
Муромцев, оцепенев, словно заколдованный следил за этими неспешными манипуляциями, и все же чутье не подвело его, и, когда убийца произвел молниеносную атаку, призванную сломать шею, успел прикрыть беззащитную челюсть плечом. Однако противник обладал такой силой, что сыщика развернуло и отбросило на насыпь, левая рука внезапно стала как чужая и отказалась слушаться. Убийца тем временем приближался к нему, закрывая собой пасмурное небо. Лицо его было искажено, как при судорогах, глаза остекленели и налились кровью. Густав Иванович издал жуткий утробный рык и занес ногу, метя в голову лежащему на земле сыщику. Муромцев попытался откатиться в сторону, но рука предательски не повиновалась, секунда – и все было бы кончено, однако в этот момент на Якобсона налетел полицейский урядник и с размаху ударил его в грудь прикладом винтовки.
Убийца глухо охнул и, закачавшись, отступил назад. Но уже через мгновение пришел в себя и, схватив полицейского за грудки, перекинул его через себя, как куль с мукой. Раздался треск рвущегося сукна, и урядник, размахивая руками, отлетел в сторону осинового подлеска. Тем временем ему на помощь подоспели еще двое, а следом за ними и Чепурнов со взведенным револьвером в руке. Якобсон круто развернулся, пригнул голову и пустился было вниз по насыпи, но путь ему преградили сотские старосты в черных кафтанах. В первого из них полетела латунная тренога, и черемис рухнул с пробитой головой, второго великан просто снес плечом, отбросив с дороги, третий попытался повиснуть у него на спине, хотя это было сродни попытке остановить паровоз на полном ходу.
Чепурнов долго целился беглецу в спину, но риск зацепить своих был слишком велик, и пристав с досадой опустил револьвер.
– Уходит… Здоровый, черт его дери! – выругался он, глядя, как белый китель преступника, удаляясь, мелькает среди деревьев. Безоружные сотские более не решались преследовать его. – Как вы, Роман Мирославович?
– Пустяки… – Муромцев с помощью полицейских поднялся на ноги и, вытянув шею, разглядывал убегающего. – Не уйдет! Там полверсты – и речка, нужно прижать его к воде! Скорее!
Преследователи под руководством Чепурнова растянулись цепью и осторожно двинулись к реке через жидкий сырой подлесок. Китель Якобсона мелькнул последний раз и скрылся за взгорком. Муромцев сделал нетерпеливый жест, и полицейские прибавили шагу, с треском продираясь через бурелом. Не дожидаясь их, сыщик первым взбежал на взгорок и издал разочарованный возглас – не иначе как убийца действительно обладал дьявольским чутьем и подготовился к их встрече, а потому так прицельно сиганул к воде!
Теперь Якобсон, распрямившись во весь рост, правил небольшим ладным челном, очевидно заранее припасенным в кустах на случай, если заявятся непрошеные гости. Он уже почти достиг середины реки, и каждый могучий гребок отдалял его от преследователей на добрых три сажени. Сотские кинулись сталкивать на воду тяжелый неповоротливый ялик, но догнать легкий челн у них не было шансов. Один из урядников стянул с плеча винтовку и направил дрожащий ствол на удаляющегося беглеца, но Чепурнов жестом остановил его и осторожно забрал оружие.
– Дай-ка, братец, лучше я попробую. – Он опустился на одно колено и медленно наклонил голову, заглядывая в прицел. – У меня рука, пожалуй, потверже будет…
Муромцев, не поняв намерений пристава, хотел было его остановить, но тот уже нажал на тугой спуск «трехлинейки», и все увидели, как нос челна брызнул мелкими щепками. Якобсон покачнулся и принялся грести еще энергичней. Пристав хмыкнул, дернул затвор и снова спустил курок, потом снова и снова, пока не раздались торжествующие крики полицейских – челн, основательно пробитый кучными попаданиями, накренился и пошел ко дну. Однако убийцу и это не могло остановить – одним движением сбросив китель, он прыгнул прямо в черную ледяную воду.
Сыщик выругался и, прошлепав по мелководью, кинулся помогать сотским, которые до сих пор возились с яликом. Наконец шлюпка тронулась с места, медленно набирая ход, и он в последний момент успел запрыгнуть на борт. Убийца тем временем уходил все дальше – он плыл по-лягушачьи, надолго скрываясь под водой между могучими гребками. От берега его отделяло почти сто саженей, когда Чепурнов, зажмурив глаз и шевеля седыми усами, снова приник к прицелу. Раздался выстрел, и в воздух взвился кровяной фонтанчик, а рукав белой рубахи беглеца окрасился алым. Якобсон беспомощно зашлепал ладонью по воде и лег на спину, затравленно глядя на приближающуюся погоню.
Сотские подняли весла, и ялик, плавно замедлив ход, настиг беглеца. Муромцев, заметив, что преступник уже едва держится на воде, протянул ему здоровую руку и, глядя прямо в глаза, сказал:
– Все кончено. Сдавайтесь, Густав Иванович!
– Йоханофич! – поправил его Якобсон дрожащим от злобы голосом.
Неожиданно из воды вылетела окровавленная пятерня, сжимающая сапожный нож, и полоснула сыщика по лицу. Муромцев, чудом избежав удара, упал на дно лодки, началась суета, крики… Бородатый староста вскочил с банки и с размаху опустил тяжелое весло на голову Якобсона, и тот канул обратно в воду.
– Лови его! Сейчас опять уйдет! – крикнул сыщик, вскакивая на ноги.
Под банкой нашлась драная рыболовная сеть, которую набросили на беглеца, и отчаянными совместными усилиями пятерых мужчин преступника удалось затянуть в едва не перевернувшийся ялик.