– Как интересно, – заметил Кряжин. – Константин Игоревич Резун, целый губернатор, звонил ночью в офис директора рыболовецкой компании. Скажи, сыщик, когда в Москве полночь, который час в Мининске?
– Четыре часа.
– Значит, директор сидел в четыре часа утра в своем кабинете и ждал звонка губернатора? Это очень интересно.
Командировочное удостоверение лежало в столе Кряжина еще с обеда. Разведка боем оперативниками проделана. Они «засветились» в Мининске, подергали за кончики ниточек, установили для местных темы для размышлений.
Приехали два мента (наверняка говорят в Мининске), а следователь сюда не торопится. Ищут концы в Москве. И ничего в этом удивительного. Что такое Мининск? – пришлепнутая тапкой муха на карте России. Другое дело Москва. Все дела «по крупняку» решаются там. Такое мнение и у Генпрокуратуры, коль скоро для выяснения причин смерти Резуна на Север прибыли два муровца. Уверятся в этом нехорошие люди и начнут активно заметать те следы, которые проявились в результате приезда милиционеров от сыска. И приехать в этот момент в Мининск Кряжину – ммм… самый смак.
«Что там наработают эти двое?» – спрашивал Смагин. А разве Кряжин посылал сыщиков в Мининск что-то нарабатывать?
Он посылал их навести шорох, поднять легкий ветерок и сдуть листву с присыпанных наспех трупов. Продемонстрировать отсутствие своего интереса к мининским разборкам. Расслабить напрягшихся, спрятавшихся за кустами нехороших парней. Пусть вздохнут и выйдут из-за кустов. Навстречу Кряжину, шагающему из аэропорта с портфелем в руках.
«Когда у тебя самолет?» – чуть прищурясь, спрашивал Смагин.
«В девять вечера. Я возьму Тоцкого», – отвечал Кряжин, вытряхивая из стакана ягоды прямо в рот. Дурная привычка, сродни привычке курить в присутствии женщин. Никто не совершенен.
Юрист второго класса Пуштин ехал по Рублевскому шоссе в хорошем настроении. Его выступление на процессе по ходатайству адвоката задержанного Занкиева блестящим назвать трудно, особенно с точки зрения обвинительного уклона, свойственного сотрудникам прокуратуры, однако никогда еще за свои выступления Пуштин не получал по три тысячи долларов. Это как боксерский поединок бойцов экстра-класса: победитель получает семьдесят пять процентов многомиллионного призового фонда, а проигравший – двадцать пять. «Стоит выходить на ринг, – думал Пуштин, легко вращая руль «Тойоты» с гидроусилителем. – Получил по морде, лег, и в результате тебе отсчитали в кассе пару миллионов».
Нечто подобное вчера произошло и с ним. Помощник районного прокурора из Одинцова Пуштин рискнул и выиграл. Позавчера к нему подъехал дядька с явными признаками второй чеченской кампании на лице, уговорил поучаствовать в «концерте» вместе с судьей, вручил конверт, коротенькую фабулу недоразумения, случившегося с Занкиевым («Судья писал», – пояснил дядька), и разрешение на участие в процессе со стороны государственного обвинения. Судья, сказал дядька, в курсе. Все в курсе. Просто задержанного без процесса по новым правилам не освободить, и в зале судебного заседания нужно строгое лицо с прокурорскими погонами.
И Пуштин поучаствовал. Он сказал: «Мы (прокуратура) не можем согласиться с доводами защиты о том, что Занкиев не является хозяином пистолета. Однако с полной уверенностью не можем заявлять и об обратном. Тем не менее редкий гражданин задерживается с оружием в руках, и мы просим суд оставить меру пресечения без изменения». Так говорить попросил дядька-южанин. Прокуратура все-таки…
Суд спросил: «То есть обвинение, осуществившее водворение Занкиева под стражу, на данный момент не уверено в принадлежности оружия ему?»
И Пуштин ответил, как должен был ответить настоящий прокурорский работник за три тысячи долларов: «Как ни досадно это осознавать…»
А полчаса назад дядька позвонил и попросил приехать. Наверное, концерт он оценил на совесть и теперь хочет еще устроить маленький бордельеро по случаю. Наверное, и судья там будет.
– Я к Магомеду, – сказал Пуштин в переговорное устройство перед воротами особняка на Рублевском. Подумал и исправился: – К Магомеду-Хаджи.
Его впустили, пригласили из машины за дом, откуда слабый и на удивление теплый ветерок уже доносил аромат жареного мяса, и провели к бассейну.
Магомед-Хаджи сидел у кромки бассейна, перебирал в руке четки и видом, в дорогом костюме и лакированных туфлях, напоминал бахрейнского принца.
– Садись, дорогой, – сказал хозяин, широким жестом указав Пуштину на стул перед собой. – Хочу угостить тебя красным вином из погребка бордоских виноделов и мясом.
Вино было разлито, и, когда фужеры опустели во второй раз, хозяин спросил:
– Ты купил детям игрушки на те деньги, что я тебе подарил? Купил ли жене красивое платье?
– У меня нет жены, – весело рассмеялся Пуштин. Вино приятно грело желудок на холодке улицы и разливалось дымкой в голове. Сам двойной вопрос чеченца привел его в хмельной восторг. У него нет жены, так откуда могут быть дети?
– А скажи, Олег, – мягко улыбаясь, проворковал хозяин, – спрашивал ли кто тебя о том процессе?
Пуштин отмахнулся.
– Как вы и просили, я целый день добросовестно болел. И потом, вы же сами говорили, что этот процесс кривотолков не вызовет?
– Так я не понял, – еще мягче спросил чеченец. – Спрашивал или нет?
– Да нет же! – Вино продолжало веселить, и Пуштин рассмеялся еще громче. – Никто не спрашивал, Магомед-Хаджи. Никто не интересовался. Я выполняю свою часть договора.
– А это мы сейчас посмотрим, Олег, – сказал чеченец и что-то отрывисто пролаял на родном языке.
От дома отделились двое и, внушая Пуштину тревогу, подошли к бассейну. Выслушав из уст хозяина еще несколько фраз, они спокойно подошли к юристу второго класса, и один выбил стул из-под Пуштина.
Страшным Пуштину показалось не то, что с ним потом делали, а осознание ошибки, которую он совершил, соблазнившись тремя тысячами долларов.
Его несколько раз опускали под воду в наручниках и всякий раз, когда напряжение в голове достигало критической точки, давали глотнуть воздуха. За те секунды, пока он успевал набрать в легкие свежего воздуха, хозяин успевал задать прежний вопрос.
«Нет!..» – кричал Пуштин, выпуская спасительный воздух, и его снова опускали под воду. Вино, так благодушно предложенное хозяином, сводило на нет все усилия юриста второго класса. Оно распирало мозг изнутри, вытесняло остатки кислорода и создавало в голове такое давление, что почти разрывало капилляры.
Он уже плохо соображал, когда его уложили на живот под ноги хозяина. Зачем-то стерли с лица воду полотенцем. И через секунду он понял, зачем. Широкая полоса скотча, треснув над его головой, вдруг оказалась под его носом, перехватив рот до самого подбородка.
Когда раздался хруст и Пуштин увидел свой отчлененный мизинец, он закричал так, что, казалось, внутри перемешались все внутренности. Но это был крик внутрь себя, не для чужих ушей. Он снова и снова качал головой, пытаясь убедить Магомеда-Хаджи в том, что никто, кроме них двоих, не знает о той истории, что случилась в зале суда.
Три тысячи долларов… Столько стоит билет на экскурсию в ад.
– Убейте его. И разыщите Колмацкого.
Он не ослышался? Он правильно понял?! Он сказал: «Убейте его»?! Плевать на какого-то Колмацкого!.. Его-то за что?!
Пуштина подняли за плечи и поволокли куда-то в лес. Когда-то он смотрел документальные съемки момента казни чеченскими боевиками пленных солдат и всякий раз удивлялся: почему они не молят о пощаде? Почему не кричат, не бьются в истерике и переносят причинение им смерти спокойно и даже равнодушно? Сейчас понял. Просто нет сил для этого.
Его отволокли к какой-то яме. Он увидел нож. Боль под кадыком. А потом захотелось спать. Удивительно, но чем глубже становился сон, тем слабее чувствовалась боль. «Хоть бы она была, загробная жизнь…» Это были последние мысли юриста второго класса Пуштина.
Самолет оторвался от взлетной полосы Шереметьева, и дрожь в салоне мгновенно прекратилась. Кряжин посмотрел в окно – он любил смотреть, как большие здания за считаные секунды превращаются в спичечные коробки, а грибные рощи – в кляксы в тетрадках первоклассников. Тоцкий, напротив, повернул голову к проходу. Он эти превращения мог наблюдать, лишь держа в руках пакет, любезно предоставленный компанией «Аэрофлот».
Если не считать истерики какой-то американской журналистки, летевшей в Мининск для репортажа о рыбном промысле и принявшей нормальную тряску фюзеляжа «Ту» за ракету «Аль-Каиды», в целом полет прошел благополучно. С температурой минус пятьдесят за бортом, на высоте десять тысяч метров. Кряжин с муровцем пили сок, ели курицу, запивали ее кофе. Стандартный обед воздушного судна, гарантирующий приступ голода уже через полтора часа.
В Мининске их никто не встречал. Такси.
– До центра, будьте любезны… Сорок рублей, ты слышал, Тоцкий? У нас за эти деньги тебя только выслушают через стекло.
Здравствуйте, здравствуйте… Я – Кряжин, следователь по особо важным, из Генеральной, на всякий случай. А это – Андрей Андреевич, тоже из МУРа… А кто ждал? Никто не ждал. Мы сами не думали, что прилетим. Но, как говорится, чем больше бумажек, тем чище… Да, да. Она, родная. Кстати, коль уж мы об это заговорили… А кто сейчас исполняет обязанности покойного Константина Игоревича Резуна? Шахворостов Павел Павлович? Мы еще зайдем.
На выходе из кабинета первого этажа Кряжин заметил, что делопроизводитель даже не дождалась их выхода – схватила трубку и принялась чвакать кнопками на телефоне.
– Поднимается небольшой шумок… – сказал советник Тоцкому. – Кажется, нас действительно не ждали. Люблю вот так, по-татарски.
– По-английски, – поправил майор.
– По-английски уходят. Ты видел, как изменилось лицо леди, что с нами разговаривала?
Шахворостов Павел Павлович оказался степенным мужчиной лет этак сорока на вид с вялым взглядом и чуть провисшим над брючным ремнем животом. Его серый костюм с черной рубашкой (траур – догадался Кряжин) очень гармонировал с синеватыми мешками под глазами и такой же, как у советника, едва заметной сединой в висках. О прибытии столичных гостей он был уже наслышан, однако (и это Ивану Дмитриевичу очень не понравилось) сделал вид, что приятно удивлен. Встал из-за стола, терпеливо дождавшись длинного представления Кряжиным своей должности, раскинул руки и помчался навстречу следственной группе. В голове Кряжина в этот момент даже сквозанула мысль о том, кого он поцелует первым: сотрудника МУРа – начальника отдела по борьбе с бандитизмом, или его, советника юстиции.