– Не слишком – Куджо? – засомневался Кряжин.
– Всегда было впору, – гарантировал капитан, из чего становилось ясно, что неуловимого Куджо знает если не вся Россия, то ее часть – точно.
Куджо в течение первой четверти часа объяснял Жорникову, кто он такой и по какому случаю оказался в одной с ним камере, вторую четверть разъяснял тяжкие последствия в результате отказа сотрудничать и давать информацию, и последующие полчаса, уложившись таким образом в шестьдесят две минуты, слушал.
Пикантность ситуации заключалась в том, что в камере было темно, а Сидельников, выпросив под честное слово ящик пива у специалиста из отдела «К», привез из Москвы микрофон со звукопередающим устройством под стать тем, коим пользуются дикторы Центрального телевидения. Маленький микрофон, вставляемый в ухо, соединяется с передающим устройством посредством провода телесного цвета. Разговаривая в камере с Жорниковым, Сидельников организовывал для советника и майора целый спектакль по радио. Для подобных бесед такое устройство удобно и есть возможность записывать каждый звук в разговоре, для выполнения же второй задачи устройство было бесполезно. Прийти к людям Хараева с микрофоном в ухе и передаточной коробкой под курткой – беспросветная глупость. К Хараеву нужно идти с пустыми карманами, в крайнем случае – с липовой справкой об освобождении, заготовленной Сидельниковым в столице.
– Лучшие поддельные документы изготавливаются в милиции, – сообщил капитан, показывая Кряжину справку, сдобренную тяжкими статьями. – Одного из кандидатов на пост президента Чечни сняли с выборов из-за поддельного паспорта, выданного как раз в добропорядочном УВД.
Оружие тоже исключалось. По давно заведенным правилам, «правильные пацаны» с «железом» на «терки» не прибывают. С «железом» прибывают отморозки и «пиковые», и вот именно это и вселяло в Кряжина опасение. В десять часов утра капитану МУРа придется идти на заброшенный завод, запруженный чеченскими уголовниками, имея в резерве лишь фиктивный документ, подтверждающий социальную опасность парламентера, и муровский интеллект.
Но другого пути встретиться с Хараевым в расслабленной обстановке и прояснить ситуацию в части его участия в убийстве Резуна у советника не было. Идти сам он не мог по двум причинам: он расследует данное уголовное дело; его знает в лицо тот, кто и должен был «забить» на заводе «стрелку», – Зазаев.
Риск заключался еще и в том, что вместо авторитетного головореза, перекроившего всю организационно-штатную структуру Мининского районного ОВД, на завод приедет другой. Как известно, при данных обстоятельствах «правильные пацаны» от встречи обычно отказываются. Но что в случае с оружием вселяло в Кряжина опаску, то в данном случае внушало ему надежду. До «правильности» мининскому преступному этническому сброду так же далеко, как московской братве до участия в симпозиуме гносеологов. А потому было подозрение, что любопытство периферийных бандюков перетянет неписаную законность их поведения.
Но до той встречи было около шести часов, а пока советник с майором Тоцким наслаждались опереточной «разводкой» директора «Северного промысла» московским бандитом с погонялом Куджо.
…– Мне, право, неудобно, что все так случилось…
– Неудобно прикуривать от горящего офиса. А от слова «право» меня прямо-таки выворачивает, – говорил Куджо, и говорил так, что у Кряжина ни тени сомнения не оставалось в том, что его сейчас действительно вывернет. – Но больший дискомфорт мне доставляет не это. Двадцать третьего числа покойный Константин Игоревич приезжает в Москву и говорит мне: «Здравствуй, Виталька, рад тебя видеть. Когда твои люди приедут ко мне, чтобы отогнать черных помойных мух? Они засидели мне все крыльцо областной администрации, весь кабинет и даже стол. Они прессуют моего компаньона Жорникова и уже контролируют все побережье. Даже крабы, которых отродясь не бывало в Карском море, таскают им со дна монеты». Я отвечаю ему: «Нормально, Константин. Все под контролем. Уже завтра к тебе приедут мои люди и наведут порядок…»
– Можно называть вас Виталием? – робко перебивает директор.
– Можно, – разрешает Сидельников. – Но завтра, если мы поймем друг друга. А сейчас зови меня Куджо…
– Он перебирает, – поморщился Кряжин.
– …И я приехал! И что я вижу? Резун помер. И губернатора не успели даже отпеть, как его «компаньон» Жорников уже пригрел у себя в конторе «пиковых» и носит им ясак. Что за дела, директор? Тебе звонил Резун? Он должен был позвонить тебе ночью, двадцать четвертого, а? Звонил?
В стане «Северного промысла» слышится замешательство, выражающееся в сиплом дыхании через нос.
– Что ты смотришь на меня, как корова на сосну?
Сип не прекращается, но и новых звуков не следует.
– У тебя ребенок сейчас где? – неожиданно спрашивает Сидельников.
– Сабрина?.. – шепчет директор. – В школе, наверное…
– Неплохо, – улыбнулся Кряжин. – Это самый верный способ сбить возрастного человека с продуктивного мышления.
– Ты посмотри – слышит! А может, и не в школе, верно? Ты уже и сам сомневаешься. И правильно делаешь. Потому что сегодня до дома ее провожать будут москвичи. Так я о звонке.
– Он звонил, но я не думал, что речь ведется о смене «крыши»… Константин Игоревич сказал: «Я добьюсь для тебя новых квот, но ты должен отказаться от услуг чеченцев и сделать заявление в УБОП».
– Что ты замолчал? Это не все, что он тебе сказал.
– Губернатор должен был с утра поехать в Генеральную прокуратуру, – Жорников чертыхнулся, и стало слышно, как он елозит по импровизированным райотделовским нарам. А потом вдруг осмелел, и Кряжин почувствовал в его голосе иронию: – «Когда твои люди приедут ко мне, чтобы разогнать черных мух?!.. Приедь, разберись»!.. Он заявление поехал в Генпрокуратуру делать!! Приехал бы ты!.. Разобрался… Он по вашу душу в Москву полетел! «Черные», «белые»! Мне, в конце концов, если так уж в этой стране заведено, все равно, кому платить! И чьи распоряжения свыше выполнять – тоже фиолетово! Мне главное – доход постоянный иметь, и дочери воспитание дать за рубежом!
– Чшшш!.. – гюрзой прошипел Сидельников.
– Ты пойми, здесь рыбу добывать – все равно что уголь на Донбассе!.. – понизив голос на две октавы, послушно-беззвучно орал Жорников. – В любую минуту метан рванет и завалит к чертовой матери!.. Он знал, что я в офисе буду, и позвонил в четыре утра. Если, говорит, не пойдешь утром в УБОП, то я утром пойду в Генпрокуратуру с дописанным к тексту абзацем. И прочитал: «Также прошу привлечь к уголовной ответственности следующих руководителей компаний, поощряющих организованную преступность, ввод денежных средств в теневой преступный бизнес и добровольное привлечение в штат предприятий должностных лиц по этническому признаку»…
Советник присвистнул и откинулся на кривую спинку стула начальника уголовного розыска.
– Что такое последнее? – уточняет Куджо. – Я об этническом признаке.
– Три последних года, пока я руковожу компанией, в области стали происходить удивительные вещи. В город, где раньше гвоздика Восьмого марта стоила как хорошая рубашка, вдруг стали прибывать с юга люди. И могло сложиться впечатление, что там им вдруг стало жарко. Причем всем одновременно! Асфальт положить, цветы продать, персики предложить… А потом эти продавцы персиков вдруг переоделись в пиджаки больших размеров, пересели из киосков в «Мерседесы» и стали не предлагать, а настаивать. Где у кого покупать, какие сделки заключать, а от каких отказываться. Авторынок перешел к ним, расцвела проституция – дай бог ей здоровья! – а штаты государственных и коммерческих структур, особо продавленных бывшими «цветоводами», стали ими же и заполняться. Если руководитель – русский, то зам обязательно нерусский. Из «цветоводов». Ты, Виталий, Шахворостова видел? Это будущий губернатор, поверь мне на слово! – в столице уже проплачено! Реклама, телевидение, избирательная кампания – все это не даст сбоев ни при каких обстоятельствах. А Шахворостов меня к себе уже вызывал – да, да! – вызывал! И знакомил с будущим заместителем, который будет отвечать за рыбный промысел и перераспределение местных квот. Знаешь, Виталий, как его имя?
– Куджо, – поправил Сидельников. – Меня зовут Куджо.
– И его почти так же! – взревел Жорников. – Магомед-Хаджи его имя!..
Паузы капитан директору не дал.
– Так, значит, человек, радеющий за образование своей дочери, ты Резуна и приговорил в «Потсдаме»?
– Я так и знал!! – отчаянно взвыл Жорников, заставив Кряжина и Тоцкого отшатнуться от устройства. – Я так и думал, что вы это скажете. Но если пошевелить мозгами – скажите, зачем мне это нужно?! Чтобы завтра ко мне в замы, как к Шахворостову, подали «чеха», а послезавтра «чех» пересел в мое кресло точно так же, как «чех» Шахворостова пересел в кресло губернатора?!
– И кто же тогда, по-твоему, Костю порезал? – воскликнул Куджо.
Хороший вопрос. Он обычно первый, который хочется задать при допросах, однако только мудрый сыщик или следователь знает точно, когда он будет уместен. Кряжин вынужден был согласиться, что Сидельников сыграл с этим вопросом блестяще. У артиллеристов есть такие понятия: «откат», «накат», «докат» – это когда ствол орудия после выстрела следует назад до максимума, потом – до максимума вперед и лишь после этого возвращается в исходное положение. У человека, использующего технику допроса в бесконфликтной ситуации с подозреваемым, перед бомбардирами есть преимущество. Он может заставить ствол своего орудия двигаться так, как ему выгодно. Опер, выбрав нужный момент, произвел «накат» и тут же, не давая возможности Жорникову выйти из предыдущего состояния, осуществил «откат». И сейчас самое главное – сделать правильный «докат».
И капитан МУРа выполнил его с присущей ему профессиональной хваткой.