Она достала из пальто что-то еще. Небольшую связку бумаг. Подошла и склонилась надо мной, почти соприкасаясь обнаженной грудью с моей собственной. Она держала в пальцах листок бумаги.
– Это копии действительных расписок в получении денег в моей конторе, – сказала она. – Зная, на что ты пойдешь, я сделала дубликаты. Три из них, как можешь убедиться, просто оправдательные документы, копии тех, что ты сам подписал. Но взгляника на эти, другие.
Я взглянул. Какая-то странная расписка: снизу – изображение моего лица, а в уголке – отпечаток пальца.
– Мало кому известно, – продолжала мисс Щипли, цедя слова сквозь тонкие губы, – что под стойкой, где расписываются, есть фотокамера. Она фотографирует лицо, которое просматривается сквозь подписываемый документ, и его изображение остается на этом документе. И мало кто знает, что ручка, которую дают людям у окошка номер тринадцать, снимает отпечаток пальца и с помощью электроники переносит его на расписку. Так что на расписке – и денежная сумма, и дата, и лицо, и отпечаток пальца. Каким она подписывается именем – неважно.
– Вы хотите сказать, что Роксентер…
– Нет-нет-нет, не этот идиот, – оборвала меня мисс Щипли. – Все это внедрила мисс Хапуга сама. Усовершенствование системы. Эти копии с лицами и отпечатками пальцев не заносятся в картотеки компании. Ты решил, что я необученная. Но она прекрасно научила меня, как это делается.
Она улыбнулась мне недоброй улыбкой и уперлась локтем в мою голую и посиневшую от кровоподтеков грудь.
– Довольно умная штука. С помощью ее мисс Хапуге удавалось прикарманивать половину денег, выдаваемых кассой. Понимаешь, если кто-то протестовал, ей нужно было только пригрозить, что она сообщит об изъятии денег в ГНС. За сокрытие доходов полагается три года тюрьмы. Это как минимум. А тот, кто обнаруживает сокрытие дохода и сообщает об этом в департамент налогов, получает от десяти до двадцати процентов от всей суммы.
Она шлепнула меня и улыбнулась:
– Так что видишь, Инксвитч, ты почти целиком в моей власти. Мисс Хапуге нравились деньги. Мне же нравятся другие вещи. Я усовершенствовала систему. Если ты не сделаешь так, как я скажу, я могу посадить тебя в федеральную тюрьму на три года. И выиграть от этой сделки от десяти до двадцати процентов, все по закону. Мисс Хапуге, при всей ее хитрости, не хватало воображения. Я же, пользуясь этой системой, могу шантажировать половину служащих «Спрута». И получать в привилегиях и деньгах гораздо больше того, о чем мисс Хапуге только мечталось.
Мисс Щипли поднялась на ноги и стояла голая, в красном освещении. Она горстями хватала деньги и подбрасывала их надо мной. Они жутковато кружились и опускались на мое избитое голое тело и вокруг него, а мисс Щипли напевала песенку без слов. Наконец она сказала:
– Так что все эти деньги твои, Инксвитч. Все до последней купюры. Не правда ли замечательно? – Она поплотнее прихлопнула их к моему животу и груди и к моим израненным бедрам.
Затем мисс Щипли ловко и быстро собрала их и запихала все в большую белую сумку. Сумку она положила в нижнюю часть тумбочки с проигрывателем. Когда она закрыла дверцу, я увидел, что на самом деле это сейф. Она изменила комбинацию цифр, вернулась к кровати и сказала:
– Только мне известен код к этому сейфу. И его из меня не выбьешь. Так что вот они, твои денежки Инксвитч.
Она стояла, расставив ноги, бесстыжая. Потом показала мне руку. В ней был стодолларовый банкнот.
– Этим, – сказала мисс Щипли, – ты оплатишь свой проезд на такси домой. И этого же тебе хватит на такси, чтобы возвратиться сюда завтра вечером.
Она с презрением уронила на меня банкнот.
– И, возможно, – пообещала она, – что завтра вечером я сжалюсь над тобой и подкину тебе по больше твоих же деньжат.
Я с ужасом глядел на это чудовище!
– Теперь обещай, что ты не поднимешь шума, если я сейчас отпущу тебя на волю.
Мне хотелось ее убить, и она это видела.
– Вон в том углу комнаты находится банковская видеокамера, – предупредила она. – Так что не забивай свою голову мыслями об убийстве. Обещаешь?
Что я мог поделать? Пришлось пообещать.
Мисс Щипли сняла с меня ручные и ножные браслеты. Когда я поднимался, страдая от боли, она подкинула мне одежду.
Я оделся. Взял сотенную купюру.
– И вот еще что, – сказала эта свирепая (…). – Если ты еще раз приблизишься к тринадцатому окошку, я просто возьму и выстрелю в тебя из автомата, что у меня под стойкой, и скажу, что он разрядился случайно. Единственное место, где ты получишь какие-либо деньги, Инксвитч, это здесь.
Она открыла входную дверь и чугунную решетку и стояла на ледяном сквозняке, голая, тонкогубая, говоря мне на прощание:
– В первый раз, когда ты подошел к моему окошку, Инксвитч, я велела тебе проваливать. Не думала, что ты настырный. Но благодаря курсам психиатрического регулирования рождаемости все мужики вокруг в последнее время превратились в «голубых», чтобы помочь сократить население земного шара. А мне не хочется, чтобы у милой парочки «голубых» испортились отношения. Но ты, Инксвитч, все же лучше, чем ничего. Хоть и ненамного. Поэтому жду тебя здесь завтра вечером. Это ведь лучше, чем целых три года в федеральной тюряге. Там бы тебя прикончили гомики. Не опаздывай.
Я бы дал ей пощечину, да вот только слишком болели пальцы.
Шатаясь, я выбрался на улицу, в холодную, безрадостную ночь.
Но каким бы смутным ни было мое сознание, надежда меня не покидала. В следующий раз, когда увижусь с этой (…), говорил я себе, я убью ее.
Глава 7
Я пробудился во враждебном мне мире. В моем номере в гостиничной надстройке уже сделали ремонт. В вестибюле не было моего багажа, значит, следовало предположить, что Ютанк оплатила счет за нанесенный отелю ущерб.
Живущий при отеле врач со своими полуночными: «ц-ц-ц, мы не должны давать волю нашим пальцам» – подлатал мои руки.
Декабрьское солнце струило свои лучи сквозь стекла закрытых дверей, выходящих на зимнюю террасу. Этот свет раздражал мне глаза.
Стараясь, насколько возможно, я заправил постель забинтованными и разбухшими от ваты руками. Синяки еще не перешли в голубовато-желтую гамму, что с ними – насколько я знал, непременно случится. Я чувствовал себя так, будто меня по ошибке приняли за участок асфальта и проехались по мне паровым катком. Это ощущение подтверждалось каждый раз, как только я делал попытку двигаться.
Но офицер Аппарата сделан из крепкого материала. У меня еще имелась пара пистолетов. Это были дуэльные пистолеты для черного пороха – дуэльная пара. Как-то раз я приобрел их по дешевке, полагая, что это оригиналы. Но они оказались просто копиями, сделанными в нынешние времена по образцу 1810 года. Это были кремневые пистолеты с девятидюймовыми стволами пятидесятого калибра. Такой полудюймовой пулей можно было бы раскроить тело почти напополам. Неуклюже, поскольку мешали бинты, я взвел и спустил курки. Вполне удовлетворительные искры! Порох и пули хранились в футляре.
Хрипя от боли, я зарядил их так, что хватило бы убить слона. Покончив с этим делом, я перешел на менее важные.
Кое-как помылся под душем – постарался, как мог. Каждая капля воды наносила мне едва ли не смертельное увечье. Намокли мои повязки. Пришлось их сушить, сунув руки в камин и держа их над пламенем. Мне повезло: бинты загорелись всего лишь два раза.
Постанывая от боли в руке, что держала телефонную трубку, я заказал себе завтрак.
Ну и с ним, разумеется, принесли эту (…) утреннюю газету.
Мазохизму неведомы никакие границы.
Я развернул газету и тут же нашел, что искал, на первой странице:
«ВУНДЕРКИНД. СУДЕБНЫЙ ТРИУМФ
В захватывающей судебной схватке с МИК Вундеркинд одержал победу.
Сегодня «Отвертини, Надувало и Сожрэ» заявили, что в деле «Уистер против Массачусетского института катастрофоведения» достигнуто быстрое внесудебное соглашение на сумму, хранимую пока в секрете.
Президент МИК лично подтвердил то, что Уистер восстановлен в правах учащегося и на работе в студенческом ресторане.
Студенческие возмущения тотчас прекратились. (См. фото на с. 23: «По всей стране победившие студенты снова хлынули в учебные классы».)
В судейских кругах возникло много разных предположений относительно суммы достигнутого соглашения. Известный астролог Герман Т. Гадай-Рак назвал цифру, равную миллионам…»
Я раздраженно бросил газету на стол – и это движение больно отозвалось в обеих руках. Этот (…) Мэдисон исполнил приказ. Он отделался по крайней мере от одного судебного иска. Но сделал он это таким образом, что Вундеркинд превратился в героя! (…), ведь Гробе ошибался насчет Мэдисона. Этот человек был намного хуже, чем я или кто-то еще мог предполагать!
Я кое-как взялся за ручку и открыл дверь в коридор. К ногам упала кипа газет от уличного разносчика. Я пнул эту кучу, что сразу же болью отозвалось в ступне.
Я не включал телевизор. Я не крутил ручки радио – да, собственно, и не мог бы этого делать. Я знал, что услышу: «Вундеркинд, Вундеркинд, Вундеркинд». Боже праведный!
Жизнь была для меня нестерпима.
Я снова улегся в постель.
Где-то в четыре часа пополудни меня разбудил звонок телефона. Обеими руками я снял трубку и поднес к уху.
– Инксвитч? – услышал я грубый голос.
– Да, – прохрипел я в ответ.
– Это инспекция налогов и сборов, Инксвитч. Мы только хотим убедиться, что имеем правильный адрес. – Трубку повесили.
Я резко спрыгнул с постели. Ох!
Эта (…) мисс Щипли! Если я не явлюсь… ее мысль была вполне ясна! Она выдаст меня полиции! Это, должно быть, ее рук дело. У нее, видимо, был мой адрес, или она могла достать его, если копнула как следует в кадровом списке сотрудников «Спрута». Каким еще образом могла бы заинтересоваться мной налоговая инспекция? Я же никогда в жизни не предоставлял ей декларацию о доходах!
Ничего другого не оставалось. Мисс Щипли, решил я, должна умереть. Она и Кэнди Лакрица. Мне придется вернуть себе эти расписки. Лучше подумать, как взорвать ее сейф.