— А он кто такой, чтобы я ему все сразу рассказала? Садись, говорю, пиши ему письмо. Появится — передам, а больше ничем не помогу. Он тогда сел и письмо написал. — И протягивает она мне письмо. Открываю конверт: автор — человек незнакомый — просит о встрече, уверяя, что она важна нам обоим. Просто одна фраза, и все, ну, еще номер телефона указан и имя — Георгий. Ну, за столом-то… сами понимаете… не до того, а на следующий день с утра меня какая-то непонятная тревога охватила. В обед сел на электричку, а как на вокзал прибыли — позвонил. Сам не смогу объяснить, почему звонил с городского, а не с мобильного.
Свешников пожал плечами:
— Неведомый Георгий попросил о встрече как можно скорее, и голос его выражал крайнюю озабоченность. Назначил я время и место, а он давай расспрашивать, как я выгляжу, какой у меня головной убор. Отвечаю ему, чувствую себя полным идиотом. Ну ладно, приехал, куда было сказано, иду в кафе, вдруг сзади кто-то говорит негромко:
— Я — Георгий, а вы не поворачивайтесь, идите, как шли. Дайте руку.
Протягиваю руку, а он мне в ладонь кладет лист бумаги и продолжает говорить:
— Зайдете в кофейню, оглядитесь, будто меня ищете. Минут пять подождите, потом набирайте мой номер. Еще минут десять — пятнадцать посидите и уходите. И вид у вас должен быть крайне недовольный, рассерженный.
— Прямо детектив какой-то получается, — невольно усмехнулся Рябов и был обескуражен реакцией собеседника, который ответил с нескрываемым сарказмом:
— Это еще что! Это — ягодки!
— Да? — недоверчиво спросил Рябов. Спросил только для того, чтобы не молчать, не создавать паузу.
— Сделал я все, как велел Георгий, хотя, честно говоря, шел и злился сам на себя, что ввязался в какую-то бессмыслицу! — продолжил Свешников. — Посидел в том кафе, повертел головой по сторонам, звонил несколько раз, и как Георгий сказал, при этом всячески выказывая свое неудовольствие, потом поднялся и ушел! Пока шел домой, все руку в карман запускал, листок ощупывал и думал, что же там за секреты такие?! А дома листок развернул — разозлился! На листке — четыре строчки. Первая — электронный адрес. Вторая — обычный адрес, то есть улица, дом, квартира. Третья — три печатные буквы Д, Р и К. Четвертая — семь цифр. И все! Как понимать? Утром набираю мобильный Георгия, а в ответ — «Абонент находится вне зоны». Позвонил еще несколько раз — то же самое. Ну, думаю, новогодние загулы у человека, позвоню позднее. Да и вспоминать вчерашнее стало как-то проще, понятнее: перебрал человек по-новогоднему, вот и мерещится ему что-то… На следующий день с утра снова звоню, снова «вне зоны». Давай-ка, думаю, на домашний позвоню: ведь семь-то цифр в последней строке — это же телефонный номер! Звоню! Отвечает недовольный женский голос, прошу позвать Георгия, а она трубку бросает! Нет, думаю, так не пойдет, набираю снова, она снова швыряет! Ну, думаю, на домашний скандал нарвался, что ли? Хорошо, давай подождем. Снова в листок уставился, смотрю на мейл — и что? Написать письмо по этому адресу? А о чем и кому? Потом предположил, что этот адрес Георгий для меня создал и что-то мне написал, и сам себе отвечаю, что нет пользы от этого адреса, если нет пароля! Ломал голову, ломал, потом плюнул: давай дальше! Смотрю дальше — адрес, улица, дом. Прикинул — ехать далеко, добираться долго, а время уже позднее, плюнул! Стал снова рассматривать записку, думаю, не зря же он мне ее сунул! Пытаюсь понять логику, почему именно так все расположил? Подождал, снова звоню по номеру. Отвечает мужчина. Объясняю: мол, уж вы извините, но тут какое-то недоразумение, потому что телефон этот моего друга, и по этому номеру звонил много раз. Вру и не краснею! А мужик отвечает, мол, нет тут никакого Георгия! Да как же так, говорю, нет? Вы, может, недавно тут живете? Да нет, говорит, почти четыре года. Ну, извинился я, а что тут еще сказать? Остается только понять, что значат те три буквы, а как это понять? Уперся в них взглядом, пытаюсь понять, что могут означать ДРК? Пытаюсь понять, а что тут понимать-то? И вдруг думаю: он ведь писал это не просто так, а для меня! Значит, какая-то связь тут должна быть? Какая?
— Когда ваш день рождения? — неожиданно перебил Рябов.
Кирилл внимательно посмотрел на него и сказал:
— Теперь я понимаю, почему Доброхотов так часто говорил про вас… А я вот не сразу догадался… Ну да, вы правы, Георгий сделал паролем дату моего рождения! Вошел я на почту, а там послание. — Кирилл протянул Рябову лист бумаги: — Читайте.
«Кирилл, поверьте, я сделал все, чтобы опасность не перекинулась на Вас. Совершенно случайно я узнал о том, что истории наших семей заинтересовали каких-то неизвестных мне людей. Они же неким образом узнали, что Леокадия Христофоровна была собирательницей и хранительницей летописей, и вознамерились все это забрать себе.
Каковы их цели — неведомо, но методы их внушают страх!
Они каким-то образом выведали адрес дома, где жила в последнее время Ваша уважаемая бабушка. Полагаю, они побывали там в поисках своих, но, поскольку вновь обратились ко мне, так ничего и не нашли.
Их просьбы отдать им все записи переросли в требования и, боюсь, вскоре превратятся в угрозы и шантаж.
Именно потому я не приду на встречу, чтобы они подумали, будто Вы так ничего и не знаете. Хотя, конечно, с ними ни в чем нельзя быть уверенным.
Больше ничего не знаю ни о них, ни о том, каковы их намерениях, но буду верить, что, предупредив, хоть чем-то помог.
Георгий».
Свешников недоуменно пожал плечами, будто не понимая себя самого.
— А меня будто кто под бок толкнул, взял я с собой бабушкину сумку с тетрадями, а как только письмо Георгия прочитал, стал тетради эти листать. Листаю и чувствую, что возникает какой-то совершенно новый, прежде невиданный интерес! И понимаю я, что в этих потрепанных тетрадках — истории людей, семей, возможно, целых родов на протяжении поколений, и описаны они были довольно подробно! И вдруг начинаю замечать то, что должен был заметить давно, с самого начала: читаю рассказы разных людей — порой разительно отличающихся друг от друга! — а почерк чаще всего один и тот же, и почерк этот начинает казаться мне знакомым, а потом я уже точно знаю, что почерк этот — бабушкин. Он, если и менялся в некоторых абзацах, то, скорее, от обстоятельств. Может, второпях приходилось писать или, например, в поезде, как говорят, на коленках. Теперь мне стало интересно, почему эти тетради, которые писали разные люди, было решено собрать воедино? Зачем понадобилось объединить эти записи. А если все тетради написаны рукой бабушки, то кем она была? Начав снова перелистывать тетради, я старался найти признаки, по которым можно определить хотя бы время написания, если уж в силу каких-то обстоятельств бабушка стала тем человеком, который переносил на бумагу все эти истории, каким-то образом собрав их. А что, если ей просто пришлось эти тетради переписать наново по каким-то причинам? Некоторые имена, упомянутые в текстах, сравнения и даже фразы позволяли предполагать древность историй, находящихся в тетрадях, гораздо более глубокую, нежели возраст бабушки! Вопросов становилось все больше, и я снова стал перечитывать тетради, надеясь найти хотя бы намек на причины, по которым бабушка отважилась все это переписывать. Искать причины и обстоятельства во времени? Внезапно я сам себя перебил, вспомнив строки Роберта Рождественского: «И к тому же тетрадные листики — слишком временный материал». В самом деле, как долог век бумаги, даже если на ней написано что-то очень важное? Возможно ведь, что она просто привела в какую-то единую форму разрозненные повествования, стекавшиеся к ней каким-то образом, например, от дальних родственников. А может быть, она занялась историей семьи, не подозревая, насколько далеко и глубоко распространятся ее поиски, и они вышли за пределы собственно нашей семьи? И понимаю, что больше ждать уже не могу, и еду по адресу, который в том листке. Приехал, дверь открывает женщина. Выслушав вопрос «дома ли Георгий», ответила печально, но уже без трагедии:
— Жору похоронили вчера.
Меня — будто обухом по голове.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Убили, — ровным голосом отвечает женщина. — Заявление мое не хотели принимать, мол, уже не жена… искали долго… Вам зачем это?
— Мы… у нас была договоренность…
— Ну, теперь этой вашей договоренности нет, — все так же бесстрастно перебила женщина. — Мне вам больше сказать нечего.
— Но я…
— А вы спросите у его первой жены, — все так же спокойно сказала женщина, закрывая дверь. Спокойно, без злости, бесповоротно.
— Где ее искать?
— В Питере!
Тут меня громом поразило: почему я решил, что телефон, который мне дал Георгий, московский? Едва вышел из подъезда, набираю все тот же злополучный номер, но с кодом Питера. Отвечает женщина. Спрашиваю Георгия, чтобы хоть как-то начать разговор, а она в ответ:
— Как ваше имя?
— Кирилл!
И она мне говорит:
— Меня зовут Евгения, но Жорж называл Джеки. Приезжайте. Он мне много говорил о вас.
Свешников снова занялся вытаскиванием сигареты из пачки, и видно было, что он просто тянет время, приходя в себя.
— Джеки сразу сказала, что они расстались давно и спокойно, и несколько лет она не слышала о Георгии, но года полтора назад он удивил ее своим появлением неожиданным, но недолгим. Он просто попросил подержать у себя небольшой портфель. Ничего не объяснил, да и Джеки не спрашивала. Так же неожиданно появился еще через полгода и портфель забрал. А еще через полгода — то есть осенью прошлого года — приехал снова и с тех пор стал у нее бывать каждую неделю, иногда задерживаясь на два-три дня…
— И в это время в нем стало проявляться что-то необычное? — насторожился Рябов.
— Я тоже об этом сразу подумал и спросил, но Джеки ответила, что все было как прежде, включая его обычные молчаливость и замкнутость, — ответил Свешников. — Неожиданным были его пояснения: он сказал Джеки, что занят поисками своего брата по имени Кирилл, часто рассказывал обо мне и нашей с ним общей бабушке…