Потом посмотрел на удивленных спутников и, глядя на Рябова, сказал:
— Вы в той квартире прибирали? И бабе из тюряги — в грязь?
Когда Рябов и Геня приехали с продуктами, квартира встретила их чистотой, свежестью и — о чудо! — букетом цветов.
Рябов перекладывал содержимое принесенных пакетов в холодильник и давал указания организовать во дворе максимальную тишину — без петард и «высоцких под окнами поздней ночью», когда позвонили в дверь.
Уланин разговаривал тихим успокаивающим голосом исключительно с Ниной, а Рябову только на прощание сказал, что будет ждать звонка, рекомендовав сегодня просто «приходить в себя». Они ушли все вместе: Уланин, Геня и Рома. Нина, остановившаяся у двери, кивнула, вроде как прощаясь с уходящими, произнесла что-то, сказала голосом тихим, без интонаций. На вопрос Рябова «как дела?» ответила, что сейчас разговаривать не хочет. Рябов понимающе кивнул:
— Чем покормить?
— Ливерными пирожками, — то ли пошутила, то ли огрызнулась женщина.
Рябов не стал спорить:
— Пирожки — это долго! Давай чуть позже. Сам сделаю, слово кабальеро!
«Слово кабальеро» — это еще из тех времен, когда Нина училась в школе, и Рябов любил пересказывать ей романы о рыцарях.
Нина перебила усталым голосом:
— Есть я не хочу. Хочу в ванну. С пеной.
— Совсем горячую или как?
Нина уставилась на него, будто стараясь понять сказанное, потом махнула рукой:
— Как сделаешь, только пены больше, я вся провоняла этой тюрягой!
Рябов, пока готовил ванну, старался разговаривать с Ниной и продолжал это, даже когда понял, что говорит сам с собой. Потом, прикрыв за Ниной дверь ванной комнаты, начал готовить стол, раскладывая по тарелкам все, что принесли. Пельмени убрал в морозилку, не зная, понадобятся ли сейчас.
Нина провела в ванне не меньше часа и вышла, кажется, немного успокоившейся. Села за стол, достала из холодильника бутылку водки, наполнила стакан наполовину и выпила разом. Игнорируя аккуратно уложенные Рябовым купаты, придвинула ближе тарелку с копченостями и начала жадно есть, захватывая руками по два-три ломтика сразу. Снова налила полстакана водки, косо глянула на Рябова:
— Газировка есть?
Рябов стремительно достал бутылку «Дюшеса», налил.
Нина выпила водку, следом — «Дюшес», потом опустошила тарелку с копченостями. Резко поднялась, чуть не упала:
— Спать хочу. На чистом белье. Голой.
Рябов подхватил ее:
— Ну и пойдем. И будешь спать. На чистом белье. Голой.
Нина вскинула на Рябова глаза свои, которые успели чуть-чуть осоловеть, и предположила:
— И ты мной воспользуешься?!
Рябов старался говорить мягко:
— Спи спокойно, я воздержусь!
Нина посмотрела на него:
— Врешь, Рябов! Ты мне столько лет врал!
Пока Рябов открывал двери в спальню, Нина снова чуть не упала, но на этот раз сама схватилась за Рябова.
Схватилась и тут же оттолкнула его:
— Не смей меня тискать!
— Хорошо, не буду, — безропотно согласился Рябов.
Нина вошла в спальню, огляделась:
— А ты где будешь спать?
— В гостиной на диване, — спокойно ответил Рябов.
Нина повелительно выбросила руку в сторону гостиной:
— Пшел вон, холоп!
И — рухнула на кровать. Поворочалась, устраиваясь удобнее, а потом даже всхрапнула.
Вернувшись на кухню, Рябов посмотрел на часы — почти девять часов вечера. Сопоставил, подумал, черт его знает, что ей в голову придет, если одну оставить, значит, лучше сегодня никуда не уходить. Сел за стол, придвинул к себе блюдо с купатами. Они остыли, но разогревать не хотелось, ел так. Налил водки. Правда, полстакана. Выпил, зажевал, понял, что ошибся в расчетах, налил стакан. Выпил, запил «Дюшесом», подумал, что все равно ничем серьезным заняться сейчас не получится, и отправился в гостиную. Присел на диван, включил телик и через пять минут перепрыгивания с канала на канал выключил его. Потом вышел на балкон покурить, сделал пару затяжек и почувствовал, как стремительно наваливается сон.
Спал беспокойно, а порой казалось, что и не спит вовсе, а просто лежит, закрыв глаза. И когда сквозь дремоту ощутил какое-то движение и аромат женщины, поначалу тоже подумал, что это ему просто снится… И не сразу понял, что это происходит наяву… И понял только тогда, когда остановиться было уже невозможно. А потом снова провалились в сон, сплетясь в объятиях.
Рябов проснулся, почувствовав рядом какое-то движение. Пока голова вспоминала, что же произошло ночью, рука невольно потянулась в ту сторону, но ощутила пустоту, хранившую еще аромат и тепло женского тела. Он открыл глаза. Обнаженная, Нина выходила из комнаты.
— Ты куда? — спросил Рябов.
— В душ. Спи. Приготовлю завтрак — тогда разбужу.
Услышав звуки и ароматы зарождающегося завтрака, Рябов вышел на кухню, где хозяйничала Нина, обмотанная полотенцем. Услышав, что на кухне появился Рябов, она сделала недовольное лицо, вышла и вернулась в халате, застегнутом на все пуговицы. Стоя у плиты спиной к нему, сказала:
— То, что случилось, — минутная слабость, о которой надо забыть, понял?
Потом молча накрыла стол. И завтракали молча. Поев, Нина, сидя напротив Рябова, но не глядя на него, стала убирать грязную посуду в раковину, будто подсказывая, что пора подниматься из-за стола. Рябов не реагировал, и Нина сказала как бы между прочим:
— Если ты задержался в провинции, сочувственно ожидая моего освобождения, то ты его дождался и можешь уезжать, а… — Рябов хотел возразить, но Нина не позволила перебить себя: — А если хочешь остаться на девятый день, я не против.
Она встала и, повернувшись к Рябову спиной, начала мыть посуду, подведя итоги:
— В любом случае ты должен уехать отсюда. Хотя бы в деревню.
Рябов поднялся:
— Я и сам хотел так сделать. Просто…
Он хотел сказать, что боялся оставить ее одну сразу же после…
Но понял, что чуть не сказал глупость…
— Я быстро соберусь! А ты пока в двух словах…
Рябов замялся.
— Можешь обижаться, но я не верю, что ты вообще не имеешь понятия о том, чем в последние годы занимался Денис Матвеевич. А если знаешь и молчишь, значит, тебе есть что скрывать!
Нина продолжала мыть посуду и молчала, а раздосадованный Рябов отправился собирать вещи.
Он осматривал комнату, чтобы ничего тут не забыть, когда за спиной раздался недовольный голос Нины:
— Если тебе так уж надо, я могу пойти в университет и посмотреть, что там с этим твоим любимым архивом.
Рябов поморщился, размышляя, подходящее ли сейчас время сообщить Нине об исчезновении архива, и сказал, стараясь, чтобы голос был спокойным, даже, скорее, беззаботным:
— Не сегодня, тебе надо прийти в себя.
Нина посмотрела на Рябова серьезно:
— Что-то произошло, пока я отдыхала в КПЗ?
— В КПЗ? — переспросил Рябов. — Вроде сейчас это как-то иначе называется?
— Вот в следующий раз уточню! — разозлилась Нина. — Что тут было? Мне сперва говорили, что существуют доказательства моей вины, а вчера, перед тем как выпустить, слова не сказали.
— Не волнуйся, Уланин там сегодня все концы подрубит, — ответил Рябов. — А что могли найти?
— Мало ли что…
— Ну вот, видишь. — Рябов сделал шаг в ее сторону.
— Нет! — решительно отодвинулась Нина. — Давай…
Она о чем-то сосредоточенно думала, потом сказала:
— Дай мне прийти в себя. Хотя бы пару дней.
— Ты не понимаешь, что можешь быть в опасности?
— Не выдумывай! — Нина не скрывала нарастающего раздражения. — Кому я нужна? Что я такого знаю?
— Ты знаешь что-то такое, из-за чего тебя посадили в каталажку, а дом Дениса хотели обыскать, — старался быть спокойным Рябов. — Ты не понимаешь, что можешь быть в опасности?
Нина уже готова была что-то выкрикнуть, но, помолчав, произнесла почти нежно:
— Мой телефон в Кричалиной остался, так что ты его захвати в следующий раз…
— Телефон я привезу, конечно, — пообещал Рябов, — а «следующий раз» будет завтра.
Ругаться больше не хотелось.
13
Четверг
«Если бы Собянин стал мэром Питера, ему бы и тут разрешили так же хозяйничать?» — спрашивал себя Рябов, шагая по Среднему проспекту Васильевского острова, именуемого в народе просто и с любовью Васькой. Невольно глядя по сторонам, он не мог не задерживать взгляд хотя бы на некоторых зданиях, мимо которых проходил, и неожиданно для себя понял, а точнее говоря, осознал, что, пожалуй, впервые вот так спокойно идет по Питеру. Идет как нормальный человек, шагая на своих двоих, а не несется по этим улочкам в автомобиле, торопясь на деловую встречу. Впрочем, деловая встреча, которую он использовал для того, чтобы объяснить свое недолгое отсутствие в Городе, уже состоялась и ничем его не отяготила. Визит в Москву и встреча со Штейнбоком, который, судя по тому, как все прошло, просто хотел удостовериться, что у Рябова все в порядке и отдых идет ему на пользу, заняли не более трех часов. Встречу провели за обедом в домике, который Лев Моисеевич называл «охотничьим», хотя охотой никогда не занимался. Беседовали о пустяках, но на прощание Штейнбок сказал:
— Уж извините мою старческую неугомонность и постоянные страхи. Отдыхайте. Набирайтесь сил, у вас будет много дел, а Воргу всем нам придется потерпеть. Недолго, но придется… — после почти незаметной паузы добавил: — Но не расслабляйтесь, тщательно взвесьте все, что знаете и предполагаете, — еще помолчал. — Что-то меня слегка беспокоит, Виктор Николаевич, и, если бы знал, что именно, вас бы не стал беспокоить. — Пожимая руку на прощание, предупредил: — Как пели когда-то польские «Червоны гитары»: «Не успокоимся»!
Рябов кивнул и сказал неожиданно для себя самого:
— Сейчас еще проведаю своих, на всякий случай.
Штейнбок кивнул:
— Тоже не лишне.
До самолетика на небольшой аэропорт его вез Дима Стародубов, который отвечал за безопасность Рябова и всех его работников. Дима был хорош тем, что любую проблему понимал моментально, какой бы сложной она ни казалась, и решения свои излагал просто и доходчиво. Первое время это удивляло, но потом Рябов понял: Диме безразличны мелочи вроде каких-нибудь личных подробностей, для него существовали только проблема и решение!