Рябов почувствовал себя парнишкой, только что находившимся на грани драки, и пожал плечами, чтобы не сказать ничего лишнего! Собственно, что тут скажешь…
— Денис не высказывал предположения, что все эти поиски есть попытки восстановления каких-то связей, которые были разрушены обстоятельствами много лет назад? — спросил он, неожиданно даже для себя самого.
— Он высказывал предположения, но только в самом общем виде, — признался Зенченко. — В самом общем, потому что обещал все привести хотя бы в первичное упорядоченное состояние, и уж потом… Но… А вы, я вижу, уже включаетесь в эту проблему?
— Пока — только догадки, а они интересны, когда есть чем их подтвердить или опровергнуть, — после паузы ответил Рябов.
Они уже прощались, когда Зенченко, задержав его руку в своей, спросил:
— Вам не попадалось в бумагах, которые оставил вам Доброхотов, упоминания об апокрифе?
— Об апокрифе? — переспросил Рябов. — Это ведь что-то связанное с церковью?
— Точнее, с библией, — уточнил Зенченко. — Апокрифами называют тексты на библейские темы, которые церковь не признает достоверными и отвергает.
Он смотрел на Рябова, и тому показалось, что смотрит с надеждой.
— Посмотрю, конечно, но в тех бумагах, которые я просматривал, такое слово мне не встречалось. Это точно!
Он уже отошел достаточно далеко от ресторана и раздумывал, куда отправиться — в городскую квартиру Доброхотовых или в Кричалину, — когда зазвонил мобильник, и Нина спросила недовольным голосом:
— Вы там все рыщете, а найти ничего не смогли?
— Так ты бы и помогла узнать, что конкретно надо искать? — уточнил Рябов.
— Да откуда я узнаю! — снова вскипела Нина и запальчиво спросила: — Вот помнишь, ты привез папе кейс откуда-то?
И Рябову показалось, что рухнула какая-то стена, заслонявшая горизонт.
18
Ночь на субботу
Когда-то на конференции в Минске Витя Рябов увидел у одного из участников необычный кейс, который ему очень понравился, и, сразу же расспросив его обладателя, отправился в магазинчик, расположенный где-то на отшибе. Но в магазинчике выбрал другой, совершенно необыкновенный и модерновый! Продавщица сказала, будто изготовлен этот кейс из какого-то сверхпрочного пластика, выдерживающего огромные нагрузки всех видов. В кейсе можно хранить все, что угодно, потому что закрывается он так плотно, что никакая жидкость туда не проникнет. Но больше всего Рябову понравилось то, что кейс был оснащен кодовым замком особой сложности, вскрыть который, как уверяла продавщица, было практически невозможно. Впрочем, все эти обещания непроницаемости и особой прочности Рябова интересовали мало. Гораздо важнее был внешний вид кейса, который казался непременным атрибутом современного делового человека. Подумав и посчитав командировочные, он купил два одинаковых кейса и второй подарил Доброхотову. Тот рассыпался в благодарностях, но никуда с кейсом не выходил. На вопрос Рябова ответил, что с таким кейсом можно расхаживать человеку лет до сорока, не старше. Потом, видя, что Витюша обиделся, сказал, что будет там держать самые важные бумаги. Самые важные бумаги, напомнил себе Рябов! Самые важные! И, оттесняя воспоминания о кейсе, пришла мысль о Бутылёве.
Рябов хотел позвонить Гене, но подумал, что для работы с документами он непригоден, а использовать его только в качестве водителя, учитывая, сколько дел на нем теперь висит, совершенно нерационально. Добирался на перекладных и подошел к домику, когда на часах было 15:49. Снова потоптался снаружи, потом вошел во двор, снова побродил, оглядывая все вокруг, и только потом вошел. Останавливаясь у каждого окна, долго смотрел в окружающий лес и наслаждался этой картиной, такой обыденной и волшебной… Потом поднялся в кабинет, осмотрелся и снова удостоверился в порядке и аккуратности, свойственных Денису Матвеевичу, и не заметил никаких признаков того, что тут рылся и искал что-то другой человек. Другой, а не сам Доброхотов. Мысль о кейсе никуда не уходила, а, казалось, давила все сильнее и сильнее, и Рябов подумал, что надо искать тайник: не мог Доброхотов просто так выбросить все свои бумаги. Не мог! И место для того, чтобы укрыть кейс, он нашел такое, которое у всех на виду, но никто ничего там не найдет… И сам себя поправил: не «не найдет», а просто искать не будет! И уже совершенно спокойно, уверенный в своей правоте, Рябов вышел из домика и подошел к той самой «ненастоящей» двери. Зачем Доброхотов ее поставил, если она никому не нужна, спросил себя Рябов. И сам себе ответил: значит, ему для чего-то было нужно это самое «бессмысленное» пространство. А для чего? Как его можно использовать? Рябов наклонил ся и взял ключ, спокойно висевший на том же самом гвоздике. Войдя в помещение, стал внимательно оглядываться, надеясь найти что-то неуместное, выделяющееся. Не нашел и сам себе сказал, что никогда Денис Матвеевич не был прост, значит, надо смотреть дальше и глубже. Проведя в крохотном помещении минут десять, он вышел покурить. Сев на скамейку, вытащил из кармана сигареты, но сделал это неудачно: пачка упала на пол. Наклонившись, чтобы поднять ее, Рябов увидел под той же самой скамеечкой прислоненную к стенке лопатку. Маленькую, вроде детской, для копания в песочнице. Сунув сигареты обратно в карман, Рябов вернулся в «каморку» и стал внимательно оглядывать ее, отыскивая какую-нибудь крохотную щелочку, для которой и была предназначена лопатка. И не удивился, увидев, что в углу, за веником, стоявшим там, есть именно такая щель! И не удивился, когда лопатка вошла в щель, как к себе домой, и плинтус, повинуясь лопатке, отошел, открывая узкое пространство. И уж совсем не удивился, обнаружив там тот самый кейс…
Кейс, видимо, пробыл в этом укрытии довольно долго, потому что весь был покрыт пылью и каким-то крошевом. Рябов глянул по сторонам в поисках какой-нибудь тряпки, но, посмотрев на кейс еще раз, решил, что только тряпкой тут не обойтись, привел все в порядок, вернув на прежние места и лопатку, и тот самый плинтус, и отправился в дом. Закрыв входную дверь, сменил пароль, хотя и сам себе не смог бы ответить на вопрос «зачем?». Не торопясь, Рябов обтирал кейс и улыбался, наслаждаясь воспоминаниями. Он был уверен в том, что легко его откроет, потому что знает код, который установил профессор Доброхотов.
Пока он поднимался в кабинет, в памяти совершенно естественным образом всплыл тот самый листок, который он видел в кабинете в Кричалиной. Он почему-то до сего момента совершенно игнорировал четыре буквы — К.Р.О.Т., — которые были выведены на листке. И только сейчас, когда они оказались так нужны, Рябов понял ту восхитительную хитрость, которую применил Денис Матвеевич! Эти четыре заглавные буквы, отделенные одна от другой точками, любому человеку показались бы аббревиатурой, а на разгадку, что это, например, за «Комитет», или «Коллектив», или еще неизвестно что, ушло бы много времени. А уж вариантов расшифровки трех других букв возникло бы невероятно много, и времени на это потратили бы много, да, скорее всего, так бы и не поняли связи между листком бумаги и кейсом. Кейс-то, между прочим, еще надо было найти. А он, Рябов, нашел! Ну, нашел, сказал он сам себе, а что дальше? А дальше — открывай!
Он не удивился, открыв кейс: сверху лежал точно такой же конверт, как тот, который ему тогда вручила Нина, а в конверте — письмо.
«Если мое послание читает Виктор Рябов, то он все поймет. Если же это письмо попало в руки другим людям, можете его выбросить, потому что все равно ничего не поймете».
Потом был нарисован смайлик с кривой ухмылкой.
Рябов тоже усмехнулся и продолжил чтение:
«Витя, не обижайся, что у меня есть и другие варианты, но я считаю, что вероятность того, что нашел все именно ты, равна восьмидесяти процентам. Это не от неверия в тебя, а по той причине, что в дело, которым я занимался, влезло много разных людей, многие из которых даже не представляют, чем, собственно, я занимаюсь. Такое уж время у нас. Кстати, в настоящий момент я и сам не вполне точно знаю ответ на вопрос: чем я занят, но уже появляются «знатоки», которые уверены, что я разыскиваю «клады», оставшиеся еще с времен Гражданской, а то и раньше.
Если ты уже провел в Городе хотя бы пару дней, то я уверен, что встречался с теми, кто работал у меня, а значит, хоть немного знаешь о моих новых интересах и, возможно, обижаешься, поняв, что все началось еще тогда, когда ты был тут.
Но ты должен поверить, что за все ЭТО я взялся по какой-то старческой наивности, которая заставляет нас забывать о том, что время не просто меняет нас, а еще и переставляет на пирамидах авторитетов. Люди, которые когда-то что-то значили, сейчас уже значат мало, если вообще что-то значат.
Это не паника и не жалобы.
Задачи, которые я ставлю, я сам и решаю.
Дело в другом. Пара слов о тех «двадцати процентах», которые могут тебя опередить. С этими людьми я не знаком, хотя, скорее всего, встречался и встречаюсь, но они не спешат представляться и, видимо, вовсе не любят действовать в открытую. Та проблема, с которой началось мое сотрудничество с Зенченко (надеюсь, вы уже знакомы), была им сформулирована весьма рыхло, и поначалу я просто увидел в этом возможность хоть как-то гарантировать обеспеченную старость и долго каяться не стану!
Однако с течением времени я заметил, что в той повседневности, к которой мы с моими сотрудниками обратились, есть какие-то точки, свидетельства, упоминания, которые можно связать в некое единство, но сделать это можно будет только со временем, по мере накопления материалов. С одной стороны, занудная повседневность, а с другой — неясная перспектива. Наверное, именно эта «неясность» меня и увлекла. (Прости мое многословие!)
Перспектива начала вырисовываться в начале года, когда появился новый персонаж. Называть его не стану на тот случай, если те самые «двадцать» оказались проворнее, но надеюсь, что ты и с ним уже виделся. Судя по его рассказам, человек этот располагает гигантским материалом, ценность которого он не смог осознать. А у меня уже сложилось мнение, что теперь удастся разработать алгоритм поисков в целом, а не тех разрозненных тычков, за пределы которых, к сожалению, не удается выйти мне. Впрочем, если ты это читаешь, то мне так и не удалось приблизиться к тому, что искал.