Теперь к сути! Витюша: если ты сидишь за столом в моем «лесном замке», то повернись налево. Видишь репродукцию шишкинских «медведей»? Она настолько привычна, что вряд ли кто-то обратит на нее внимание. А ты подойди и сними. Откроется такой же экранчик, что и на входе в дом. Набери код…»
Рябов сделал все, как было написано, и, едва скрипнув, точно так же, как в «фальшивой прихожей», отодвинулся плинтус и несколько квадратов полового покрытия. Из образовавшегося пространства Рябов достал несколько стареньких папок, которые профессор Доброхотов всегда предпочитал всем новациям, а в папках лежали тетради, исписанные его убористым почерком. Рябов наугад раскрыл одну из них, пробежался по страницам и задерживался на каждой из них, не в силах оторваться.
«Любая система легенд и верований относит прародину народов в какие-то дальние неведомые места. Какое-нибудь царство Велеса. А ведь даже карты этого «места» нет, и — где искать?»
«Надстройка над знанием — знаковая система. Она создается первоначальными носителями знаний и усложняется по мере роста притязаний с их стороны и со стороны их последователей. Видимо, это — одна из причин расколов и ересей».
Рябов закрыл тетрадь, убрал ее в папку, достал другую тетрадь, снова обратил внимание.
«Неточности и искажения имеют целью приводить людей от знаний к вере».
С легким недовольством положил и эту тетрадь обратно и вернулся к письму Доброхотова.
«Чтобы попасть в другое хранилище, подойди к…» И Рябов снова наткнулся на огромное количество папок и конвертов, аккуратно пронумерованных и датированных, и снова не удержался и начал читать. Ему казалось, что он снова просто скользит взглядом по страницам, исписанным почерком Доброхотова, но вскоре понял, что ни одно замечание не забылось, а, напротив, подсознательно встраивается в какую-то схему. Рябов понимал, что схема эта очень непрочна, но понимал и то, что она — первый шаг к пониманию того, что делал Денис Матвеевич. И снова — к письму, и снова — открытия!
Он глянул в окно и удивился непроглядной тьме, запечатавшей окна. Вышел на балкон, который ему так понравился в первый визит, закурил. Тут тьма не была такой плотной, но деревья, лес можно было скорее ощутить, чем разглядеть. Рябов посмотрел на часы. Суббота. 01:43. Выходит, не позднее, чем завтра, в воскресенье, надо лететь в столицу, к своему рабочему месту, а это значит, что надо выбрать один путь из двух: отдать все это кому-то. А кому? Зенченко? Свешникову? Ни тому, ни другому доверять на все сто Рябов не мог. Или промолчать об открытии и о находках и приезжать сюда систематически? Насчет Свешникова Рябов не был уверен, а вот Зенченко о его визитах узнает сразу, и отношения между ними это не улучшит, и последствия могут быть сложными. А если все отдать Зенченко, то вполне возможно, что все исчезнет за плотной завесой порядков, царящих в той самой «организации», о которой говорил Зенченко, а это будет означать, что имя профессора Доброхотова останется никому не известным. Да и черт бы с ней, с известностью, подумал Рябов, важно, что результаты его исследования будут принадлежать кому-то другому! Ладно, оборвал свои рассуждения Рябов, есть время на то, чтобы все обдумать и принять правильное решение. Он еще раз вгляделся во тьму, но решил, что все равно надо возвращаться, потому что время не ждет. Немного постоял над бумагами, решая, взять ли с собой хоть несколько тетрадей, потом решил, что все равно надо будет как-то решать вопросы в Москве и хотя бы на выходные прилетать сюда, и все извлеченное из тайников вернул на места.
Выйдя из дома, он проверил, хорошо ли закрыта дверь, еще раз обошел здание вокруг, любуясь им, потом сам себе доказал, что глаза привыкли к темноте и на обратной дороге он не потеряется. Закрыв калитку, он сделал несколько шагов, и ему показалось, что сзади слышатся какие-то шорохи. Рябов начал размышлять, кто бы это мог быть, и хотел повернуться, чтобы посмотреть, но удар по затылку остановил этот процесс…
19
Суббота (на границе ночи и утра)
…Солнечный свет разливался по лицу мягко и нежно, но все равно слепил, и Рябову казалось, что это он просыпается, а все, что было, — включая Бутылёво, кейс, бумаги Доброхотова и удар по затылку, — ему просто приснилось. Но боль в затылке, невозможность пошевелить руками и вообще двигаться заставили усомниться в этих романтичных предположениях. Он щурился и пытался вертеть головой, стараясь хоть как-то отгородиться от солнечных лучей и разглядеть место, где находится, но смог только краешком глаза увидеть угол, образуемый стеной в ободранных старых обоях и потолком.
Откуда-то сзади донесся незнакомый хрипловатый голос:
— Ну что, мил человек, головушка-то болит?
Рябов попытался повернуться, но оказалось, что это невозможно.
— Ты лежи, лежи, не дергайси, мил человек, — снова послышалось из-за спины. — Придет время — повернем тебя куда надо, а пока не суетись.
— Ты кто такой? — поинтересовался Рябов.
— Сказано же тебе — лежи и не рыпайся. — Голос был все такой же ленивый, спокойный, голос человека, управляющего ситуацией.
Скрипнула, видимо, дверь, и кто-то произнес:
— Ну что, не все коту масленица?
Голос казался знакомым, но распознать его мешал сарказм, изливавшийся лавиной, и только следующая фраза помогла это сделать. Услышав: «Я ведь тебя предупреждал», Рябов узнал Стаса. А тот совершенно ленивым тоном приказал:
— Разверните…
Рябова развернули.
Теперь солнце не слепило, и он огляделся. Видимо, они все находились в каком-то домишке, похоже, на окраине, а то и вовсе на даче: очень уж старое и неухоженное было все, что он видел. Нет, возразил себе Рябов, на дачу не повезли бы. Лето ведь, все при делах, на дачах народу полно, там не затаишься всерьез-то. Значит, окраинка какая-то безлюдная. Да тебе-то какое дело, спросил он сам себя, твое дело лежать и ждать вопросы. Будто услышав его, Стас обратился к одному из трех незнакомых парней:
— Ну ладно, Лиман, пора его в курс вводить.
И снова раздался тот же ленивый и спокойный незнакомый голос:
— А давай.
Мужик блатного вида поднялся и подошел к Рябову:
— Дело к тебе есть, парнишка…
И ударил, совершенно неожиданно.
И сразу же сзади ударил Стас!
Ударил по затылку, и чувствовалось, что ударил впопыхах, будто вдохновленный ударом своего приятеля. И сразу же сделал шаг вперед так, чтобы встать перед Рябовым. Лицо его было перекошено, а голос он старался сделать металлическим, но безуспешно:
— Тебе, скотина, кто давал право распоряжаться тем, что тебе не принадлежит?
Рябов хотел что-то сказать, но Стас снова заорал:
— Не смей меня перебивать!
Он хотел еще что-то сказать, но Рябов плюнул ему под ноги:
— Вот вся твоя цена, придурок…
Стас замер, а потом уже готов был наброситься на него, но тот, кого Стас называл Лиманом, видимо, старший из блатных, остановил его:
— Много на себя не бери, погоди, а то он и слова сказать не сможет.
Стас кивнул и сразу же резко наклонился к Рябову, выпалив:
— Ты, сволочь, на кой черт коды поменял, а?
— Ты-то тут какой начальник? — спросил Рябов. — Чем распоряжаешься? — Он начинал понимать расстановку сил, поэтому, не дожидаясь ответа, повернулся к Лиману: — Он тебе что обещал? — Лиман молчал, и Рябов продолжил: — Понимаю, что мое слово тут не важно, но…
— Почему не важно? — перебил Лиман. — Важно, и еще как важно, но ты нас не разводи, голубь сизый, ты на вопросы отвечай!
— А ты тут вопросы слышал? — усмехнулся Рябов. — Орет, как баба, которой получку муж не отдал.
Ему показалось, что у Лимана губы тоже дрогнули.
— Да черт с ними, с кодами, — махнул рукой Стас. — Рассказывай, что там нашел?
Но Рябов продолжал смотреть на Лимана, будто ничего не слыша, а тот молчал. Стас тяжело вздохнул, будто сознавая, что ничем помочь не может:
— Ты из себя тут партизана-героя не строй, Красная армия тебе не поможет! — Он показал глазами на Лимана: — И вот эти люди… — Он кивнул на Лимана, отошедшего к тем двоим. — Эти люди помогают нам в решении одной задачи.
— Нам — это кому? — поинтересовался Рябов.
Стас продолжил, будто не услышав:
— Люди они, сам видишь, серьезные, на твой треп не поведутся, так что…
— И что будет? — спросил Рябов, посмотрев на эту троицу.
— А тебе, мил человек, видать, зубы жмут, — усмехнулся Лиман. — Парням моим скучно так-то просто стоять. Им дело делать охота…
Рябову показалось, что хрипловатость эта нужна Лиману только для образа, которым он хочет на него, Рябова, давить, и он демонстративно уперся в него взглядом.
— Ты с этим погоди, Лиман, не спеши, — перебил Стас, явно желавший казаться если не главным тут, то влиятельным. — Рябов — человек умный, сам сейчас все поймет и примет правильное решение.
— Ты мне сперва условия назови, а уж потом я буду думать: нужно оно мне, это решение, или нет, — предложил Рябов.
— А сам-то еще не догадался? — снова заговорил Лиман.
— Ты его не торопи, — одернул его Стас, и Рябову показалось, что нет единства между этими двумя «партнерами». — Пусть сам подумает…
Лиман посмотрел на Рябова, потом на часы, потом на Стаса:
— Ну, пускай думает, а мы пока перетрем кое-что.
Они вышли, двое парней остались стоять там же, где и стояли, ну а Рябов, оставшийся в прежнем неподвижном состоянии, пытался осознать происходящее. Судя по сказанному, Стас и Лиман хотят от него узнать что-то такое, что принесет им ощутимую пользу. А что он, Рябов, вообще может такого знать? Что может он, который не был тут много лет и сейчас провел тут всего несколько дней, такого, чего не знает Стас? А Стасу, между прочим, Доброхотов так доверял, что отправил в рискованную поездку, а это — знак высокого доверия, как ни крути! Все тот же архив? Но Стас, конечно, уже все узнал от Нины, значит, понимает, что Рябов нового не скажет! Вариант один — Бутылёво! А что Стас о нем знает, если, как рассказал Геня, этот лесной домик скрыт от всех? Ну, значит, не от всех, сам себе сказал Рябов, если Стас спрашивает про код. А вообще ситуация какая-то дурацкая: ну ладно, Стас, но эта блатная троица-то как может быть увлечена поисками профессора Доброхотова? Рябов почувствовал неприятный укол в области сердца: если Стас что-то рассказал про Нину, то ее непременно сюда притащат, а это уже совсем плохо! Он перебирал варианты, когда в комнату ворвался голос Лимана: