щение Юриной. Он им сказал, что видел. Масленников также спросил Власика, почему нет указаний о дальнейших действиях по проверке сообщения Юриной. Власик ответил уклончиво. Когда участникам совещания сказали, что Абакумов и ЦК знали о заявлениях Тимашук и о сообщении Юриной, у собравшихся остались сомнения во всём этом. Они знали о письме ЦК от 11 июля 1951 г. (помните, там было цитирование слов из доноса Рюмина о законспирированной группе врачей-вредителей), и это стимулировало их интерес к делу Тимашук.
Однако вся эта информация не отвечает на главный вопрос — что же заставило офицеров начать проявлять интерес к письму Тимашук? Возможно, постановление ЦК ВКП(б). Однако некоторые исследователи утверждают, что причиной назначения комиссии по проверке правильности лечения Жданова были показания Карпай.
Многие считают, что дело врачей началось с ареста Карпай. Проверяя потенциальные сионистские связи Этингера, сотрудники МГБ вышли на Карпай. Она была удобной находкой для следствия — её сестра и три брата проживали за границей. Но сначала 14 июня 1951 г. зам. главного военного прокурора генерал-лейтенант юстиции Вавилов санкционировал, а и.о. министра госбезопасности СССР генерал-лейтенант Огольцов утвердил «Постановление на арест» врача Центральной поликлиники Минздрава СССР Карпай Софьи Ефимовны: «…По имеющимся в МГБ СССР данным, Карпай С.Е. длительное время имела отношение к лечению руководителей правительства и к исполнению своих обязанностей относилась преступно-халатно. На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 146 и 158 УПК ПОСТАНОВИЛ: Карпай Софью Ефимовну подвергнуть аресту и обыску. Стюо/у отдела «Т» МГБ СССР майор Чеклин. «Согласен». Начальник отдела «Т» МГБ СССР полковник Хват». Имеется неразборчивая подпись и.о. министра здравоохранения СССР: «Согласен». 48-летняя врач С.Е. Карпай, выпускница медицинского факультета МГУ, была арестована 16 июля 1951 г в вестибюле Центральной поликлиники Минздрава СССР. Арест Карпай не был связан с делом врачей. По крайней мере, нет чёткой связи между ее арестом и тем фактом, что Власик летом 1951 г. будто бы потребовал от Егорова документы о Тимашук. Судя по ее делу, С.Е. Карпай арестовали как еврейскую националистку, «скрытую террористку». Более того, в марте 1953 г. дал Рюмин показания, что Карпай была арестована отделом по борьбе с террором. То есть, скорее всего, Карпай была арестована по делу ЕАК. Согласно показаниям (даны в марте 1953 г.) Рюмина, Карпай в начале 1952 г. хотели приговорить к расстрелу использовав особое совещание, но будто бы Игнатьев, сославшись на указания Берия, велел продолжить расследование. Сразу видна ложь, поскольку Берия не имел никакого отношения к МГБ.
18 ноября 1952 г. в своих показаниях Виноградов не упомянул Карпай в связи с делом Щербакова. Карпай во время допроса и в о время очной ставки с Виноградовым была не согласна с тем, что ее кардиограмма была интерпретирована неверно. Вот, что она говорит во время очной ставки с Виноградовым: «Электрокардиограмма, снятая мною у больного ЖДАНОВА 25 июля 1948 года, указывала на внутрижелудочковую блокаду (замедление проведения импульса между желудочками сердца — С.М.). На вопрос, есть ли здесь инфаркт, я ответила, что хотя нет типичных признаков свежего инфаркта миокарда, но исключить его нельзя. Клиника, я считаю, тоже не была абсолютно типичной для свежего инфаркта, однако, как я помню, консилиум решил вести больного как инфарктного.
31 июля 1948 года я опять снимала электрокардиограмму у А.А.ЖДАНОВА, на которой были те же признаки, что и на предыдущих. 7 августа 1948 г. я вновь сняла электрокардиограмму у А.А. ЖДАНОВА. Эта электрокардиограмма отличалась от предыдущих, внутрижелудочковая блокада исчезла. Возник вопрос: есть свежий инфаркт или нет? Я сказала, что признаков свежего инфаркта миокарда нет, что у больного А. А. ЖДАНОВА имеется кардиосклероз, хроническая коронарная недостаточность, а также прогрессирующий, стенозирующий атеросклероз коронарных сосудов и ишемия миокарда. Кроме того, я сказала, что на основании всей картины можно думать о наличии у больного мелких очагов некроза. Такое заключение мною было дано устно 7 августа 1948 года в Валдае…»
Когда сломленный проф. Виноградов посоветовал ей «сознаться в ошибочном заключении» по кардиограмме Жданова», Карпай заявила: «У меня никакой двойственности нет. Я и сейчас говорю, что в первые дни, когда не было динамики электрокардиограмм, отрицать свежий инфаркт миокарда нельзя было, но в то же время типических признаков наличия его не имелось». Вплоть до лета 1952 г. арест Карпай не дал никаких результатов для «дела врачей». С 16 июля 1951 г по 4 марта 1953 г. Карпай продержали в тюрьме и ничего не нашли. Более того, будто бы в последние полгода 1952 г. Карпай провела в наручниках — явное нарушение закона, видимо, непрофессионализм игнатьевцев зашкаливал. Она вышла на свободу в ночь с 3 на 4 апреля 1953 года. Умерла она в 1955 году. Опять это очень странная смерть, ведь Карпай была еще сравнительно молодой — в момент смерти ей было только 52 года.
После ареста Карпай, которая обмолвилась на своих допросах о письме Тимашук, и ареста Абакумова на основании решения ЦК от 11 июля 1951 г. «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности» была создана специальная следственная группа, которая просмотрела все сведения о медицинском персонале, в разное время работавшем в Лечебно-санитарном управлении Кремля. Все медики попали под агентурное наблюдение и секретное подслушивание. Были подвергнуты экспертизе истории болезней и амбулаторные карточки умерших пациентов Кремлевской больницы.
Поскольку ни Рюмин, ни другие следователи не разбирались в сложностях медицины, им нужно было сформировать комиссии экспертов-профессионалов и доверять их заключениям. Это была трудная задача, так как среди врачей не принято подвергать диагнозы коллег сомнениям и критиковать тот или иной курс лечения. Медицина и тогда и сейчас — это все еще искусство, а не точная наука. Ошибки в работе врачей — это обычное явление в любой больнице. Получить от врачебных комиссий заключения о намеренных медицинских убийствах, совершенных их коллегами, по «историям болезней» практически невозможно. Если у какого-либо врача, например у Якова Этингера, пока единственного в «деле», появился бы злой умысел, то он не будет фиксироваться в документах «истории болезни». В течение шести месяцев расследование не выходило за рамки смерти Щербакова. Но и в этом случае никаких находок не было. Этингер не был лечащим врачом Щербакова и привлекался только для консультаций. Лечащим врачом кандидата в члены Политбюро, генерал-полковника Александра Щербакова был доктор Р.А. Рыжиков.
С соблюдением глубочайшей секретности проверка заявления была поручена следственной части по особо важным делам МГБ СССР. С амбулаторных карт всех высших руководителей партии, государства и вооруженных сил страны <…> было сделано 12 копий. <…> По специально разработанной схеме анонимные или с вымышленными фамилиями копии амбулаторных карт были разосланы фельдсвязью в различные города страны. <…> Копии историй болезни консультировали рядовые врачи городских и районных больниц. <…> В результате перекрестного изучения всех проверявшихся амбулаторных карт было установлено, что имеет место целенаправленная работа по расшатыванию здоровья и обострению имевшихся заболеваний всех пациентов без исключения. <…> Было установлено, что жертвами лечащего персонала Кремлевской больницы были в прошлом М. Горький и его сын, Фрунзе и Куйбышев, Димитров, Готвальд, Жданов, Щербаков.<…>
Особое внимание следствия первоначально было акцентировано на изучении обстоятельств смерти А.С. Щербакова и А.А. Жданова. В выводах комиссии прозвучало категоричное обвинение врачам. Особая следственная бригада, работавшая под руководством Рюмина, изучала в основном истории болезней тех важных по положению пациентов кремлевских больниц, входивших в систему Лечебно-санитарного управления Кремля, которые умерли в период с 1944–1945 годов до середины 1951 года.
Старший следователь МГБ Иван Иванович Елисеев догадался провести эксперимент: с хранившегося в Лечсануправлении Кремля сердца Жданова, которое было им представлено как сердце неизвестного человека, пятеро опытных патологоанатомов сделали срезы. Все единогласно заключили, что обладатель данного сердца скончался от инфаркта. Это признал даже патологоанатом А. Н. Федоров, проводивший вскрытие тела сразу после смерти Жданова и тогда определивший, что никакого инфаркта не было.
На вопрос следователя Елисеева, почему Федоров, зная, что у Жданова был инфаркт, дал противоположное заключение, патологоанатом ответил, что к нему обратился начальник Лечсануправления Кремля Егоров: «Я бы хотел попросить вас при перечислении болезней, обнаруженных у пациента, инфаркт миокарда не упоминать. Иначе нам пришьют все ошибки в диагностике, лечении и так далее. А дело все равно не поправишь. Смерть — явление необратимое».
Припертые «выводами» комиссии Лукомского, они вынуждены были признаться, что не определили у Жданова инфаркт, лечили его неправильно, а заключение патологоанатома подделано, чтобы скрыть неправильность лечения. Но ведь даже сейчас никто не может гарантировать, что у Жданова не был особый инфаркт, который трудно диагностировать на ЭКГ и об этом очень четко сказала Карпай.
Комиссия Незлина изучала документы без объявления имени больного и нашла, что, будто бы ЭКГ расшифрованы неправильно. Ну и что? В то время метод ЭКГ был новым, да и не застрахован никто от ошибки. Самое интересное, что все не так однозначно. В Интернете я нашёл сообщение, что будто бы ретроспективный анализ кардиограмм, проведенный профессором В.Е. Незлиным в те же годы, подтвердил диагноз Тимашук.
В своем заявлении Тимашук тоже пишет, что В. Незлин, также как и она сама, нашел на электрокардиограммах Жданова свидетельства об инфаркте миокарда. С другой стороны, по словам же сына Этингера, В. Незлин, один из лучших специалистов по электрокардиографии и блестящий диагност, будто бы всегда утверждал, что на электрокардиограммах, сделанных незадолго до смерти Жданова, он не находил признаков свежего инфаркта. Таким же было и заключение Карпай.