а, персонального пенсионера Кедрова М. С., со стороны которого мог опасаться разоблачений.
Незаконный арест Кедрова был произведен Берией и его соучастниками при следующих обстоятельствах:
Как видно из показаний сына Кедрова М. С. — свидетеля Б. М. Кедрова, его отец хранил некоторые документы (копии писем из Баку за 1921 год, адресованные Ф. Э. Дзержинскому), которые могли компрометировать Берию. Об этих документах стало известно младшему сыну Кедрова — И. М. Кедрову, являвшемуся сотрудником органов НКВД. Кроме того, И. Кедров и его товарищ В. Голубев, работавшие в разведке и контрразведке НКВД против гитлеровской Германии, стали подозревать Берию в том, что он умышленно проваливает нашу агентуру в Германии.
Решив разоблачить Берию, И. Кедров и В. Голубев написали заявление о Берии, адресовав его в ЦК Партии. Однако заявление оказалось в руках Берии, после чего Кедров, Голубев и его приемная мать Батурина Н. В. были арестованы. Путем применения незаконных методов следствия и пыток от И. Кедрова и 3. Голубева были получены ложные показания о принадлежности их к германской разведке, по заданию которой они и обратились якобы в ЦК с «провокационным» заявлением на Берию.
На основании этих выуженных пытками сфальсифицированных показаний И. Кедров, В. Голубев и Н. Батурина были осуждены и расстреляны.
В мае 1939 г. по вымышленным сфальсифицированным обвинениям был арестован Кедров М. С. Кедрову были предъявлены обвинения в шпионаже, службе в царской охранке, проведении вредительства во время Гражданской войны (Кедров являлся командующим Северным фронтом) и в контрреволюционной агитации. Ни одно из этих обвинений не нашло себе подтверждения на следствии.
Несмотря на явную несостоятельность предъявленных обвинений, Кедров подвергался пыткам и избиениям. Попытки Кедрова сообщить о вопиющих незаконных методах следствия в ЦК ВКП(б) не дали результатов, так как все эти заявления не пересылались по назначению, а оставлялись в делах следственной части по особо важным делам, возглавлявшейся соучастниками Берии — Кобуловым, Мешиком и Влозимирским.
О незаконных методах следствия, которые применялись в отношении Кедрова, дает представление следующее скрытое Берией и его соучастниками от ЦК Партии заявление Кедрова, адресованное секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву:
«Секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву
19. VIII. 7 часов вечера.
Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку.
Я невинно страдаю. Поверьте! Время покажет. Я не агент-провокатор царской охранки, не шпион, не член антисоветской организации, в чем меня обвиняют, основываясь на клеветнических заявлениях. И никаких других преступлений в отношении Партии и Родины я никогда не совершал. Я незапятнанный ничем старый большевик, честно боровшийся (без малого) 40 лет в рядах Партии на благо и счастье народа.
Пятый месяц тщетно прошу на каждом допросе предъявить мне конкретные обвинения, чтобы я мог их опровергнуть, тщетно прошу следователей записать факты из моей жизни, опровергающие указанные выше обвинения. Напрасно.
В ответ я слышу одни и те же слова: «Расскажи о своей вражеской работе, иначе плохо будет. Будем давить, бить, сломим упорство».
И с первых дней нахождения моего в суровой Сухановской тюрьме начались репрессии: ограничение времени сна 1–2 часами в сутки, лишение выписок продуктов, книг, прогулок, даже отказ в медпомощи и лекарствах, несмотря на мое тяжелое заболевание сердца.
С переводом меня в Лефортовскую тюрьму круг репрессий расширялся. Меня заставляли стоять часами до изнеможения в безмолвии в кабинетах следователей, ставили, как школьника в старой школе, лицом в угол, трясли за шиворот, хватали за бороду, дважды сажали в карцер — вернее, погреб, совершенно сырое и холодное помещение с замурованным наглухо окном. С начала августа следователи гр. гр. Мешик, Адамов, Албогачиев начали меня бить. На трех допросах меня били по щекам за то, что я заявляю, что я честный большевик и что никаких фактов моей преступной работы у них нет и не может быть.
Теперь мне, 62-летнему старику, следователи угрожают еще более тяжкими и жестокими и унизительными мерами физического воздействия. Они уже не в состоянии осознать своей ошибки и признать незаконность и недопустимость своих поступков в отношении меня. Они ищут оправдания и в изображении меня злейшим, неразоружающимся врагом и настаивая на усилении репрессии. Но пусть знает Партия, что я невиновен и никакими мерами не удастся верного сына партии, преданного ей до гроба жизни, превратить во врага.
Но у меня нет выхода. Я бессилен отвратить от себя надвигающиеся новые тяжкие удары.
Всему, однако, есть предел. Я измотан вконец. Здоровье подорвано, силы и энергия иссякают, развязка приближается. Умереть в советской тюрьме с клеймом презренного предателя и изменника Родины — что может быть страшнее для честного человека. Какой ужас! Беспредельная горечь и боль сжимают судорогой сердце. Нет, нет! Это не случится, не должно случиться, кричу я. Партия, и советское Правительство, и нарком Л. П. Берия не допустят свершиться той жестокой, непоправимой несправедливости.
Убежден, что при спокойном, беспристрастном расследовании, без отвратительной ругани, без злобы, без жутких издевательств необоснованность обвинений будет легко установлена. Я глубоко верю, что правда и справедливость восторжествуют. Я верю, верю.
М. Кедров,
арестованный Лефортовской тюрьмы, кам. 128».
Несмотря на применение к нему незаконных методов следствия, Кедров не дал ложных показаний и продолжал категорически отрицать свою виновность.
На всем протяжении следствия Кедров был тщательно обставлен камерной агентурой, которая доносила Берии и его соучастникам о намерениях Кедрова добиться их разоблачения перед Центральным Комитетом. Так, например, в агентурном донесении источника «414» от 28 февраля 1941 г. следующим образом освещаются настроения Кедрова:
«Кедров и тонко и грубо дискредитирует нынешнее НКВД, заявляя, что Ежова не стало, а ежовщина продолжается вовсю, что обман партии продолжается, что его (Кедрова) сын стал сигнализировать в ЦК о безобразиях, творящихся при новом наркомвнуделе, и его вскоре же арестовали, обвинили в шпионаже и попытке дискредитировать нового наркомвнудела по заданию немецкого посольства. По словам Кедрова, новый наркомвнудел имеет личные счеты за прошлое по Закавказью с самим Кедровым. Кедров говорит, что его дело вели в общей сложности около 20 следователей и за небольшим исключением все они работали нечекистскими методами, а палкой и матом, превращая все следствие в оргию и вакханалию. Разве эти вещи не известны новому руководству НКВД, — спрашивает Кедров и сам же отвечает: «Известны. Я писал жалобы в разные адреса, а меня продолжают бить».
На всякое мое возражение Кедров болезненно реагировал, заявляя, что он сам чекист и ему лучше всех известна и видна порочность методов и приемов нынешней работы НКВД… По мнению Кедрова, Политбюро не знает, что делается в НКВД, в частности в Сухановке, Лефортове, что от них ответственные работники НКВД скрывают… особенно свои приемы и методы следствия по делам ответственных членов партии, арестованных НКВД…»
Другой камерный агент — «Московский» в донесении от 8 мая 1941 года доносил:
«По словам Кедрова М. С., новое руководство НКВД с 1938 г. (с декабря) продолжало действовать так же, как и предыдущее, отсталое и осужденное. В частности, Кедров сообщает, что его держали и пугали в Сухановской тюрьме, затем в Лефортовской и внутренней, причем в последних двух применяли к нему физическое воздействие, но он проявил стойкость, виновным себя не признал ни по одному пункту обвинения…
По словам Кедрова М. С., и теперешнее НКВД работает не под полным контролем партии, чем и объясняется факт его ареста и аресты ему подобных людей».
Зная о подобных настроениях Кедрова и о его желании разоблачить незаконные методы следствия, Берия и его
соучастники решили уничтожить Кедрова. Несмотря на очевидную несостоятельность всех предъявленных Кедрову обвинений, он был предан суду Военной коллегии Верховного суда по ст. ст. 58-1 «а» и 58–11 УК РСФСР. Однако Военная коллегия Верховного суда СССР в июле 1941 года, рассмотрев дело по обвинению Кедрова, вынесла оправдательный приговор, указав в нем о немедленном освобождении Кедрова из-под стражи.
Несмотря на это категорическое указание Верховного суда СССР об освобождении Кедрова, последний освобожден из тюрьмы не был.
Преступниками было составлено представление об опротестовании оправдательного приговора по делу Кедрова в Пленум Верховного суда СССР. На это представление Председатель Верховного суда СССР 30 августа 1941 года ответил, что считает оправдательный приговор в отношении Кедрова М. С. правильным и не находит оснований для его опротестования перед Пленумом Верховного суда СССР.
Однако и после получения отказа в принесении протеста на оправдательный приговор Берия продолжал содержать Кедрова под стражей, а 1 ноября 1941 года на основании преступного распоряжения Берии, отданного в отношении 25 человек, Кедров был расстрелян в Саратовской тюрьме.
(том л. д.)
Установлено, что Берия лично избивал арестованных. В приемной Берии для избиений арестованных специально хранились различные орудия пыток.
По этому поводу Мамулов показал:
«…В приемной Берии в письменном столе, в правой тумбочке, в ящике хранились завернутыми в газеты резиновые палки и другие какие-то предметы для избиений. Иногда Кобулов Богдан, Влодзимирский и другие заводили в кабинет Берии в присутствии последнего арестованного и уносили туда принадлежности для избиений. Через несколько времени в приемной были слышны вопли и крики арестованного, подвергавшегося избиению…»
Следствием установлены другие бесчеловечные преступления Берия, заключавшиеся, в частности, в совершении опытов над живыми людьми.