Внизу он тихо извлек оружие, пробирку с ядом и обмакнул в него по очереди четыре стрелы, а затем снарядил самострел. Три стрелы плотно укрепились снизу двумя ремешками. Оружие довольно удобно лежало в ладони, благодаря своей миниатюрности, и не потребовало особых усилий при заряжании. «Ну и глупо же, наверно, я выгляжу один-одинешенек в этих штольнях, приготовляясь к битве с несуществующими врагами», – пришла Тихону очередная ироническая мысль, которую он, разумеется, сразу отбросил.
Вся любовно собранная Акинфием обстановка в пещере сохранилась, исчезли только одеяла, книги и разная утварь. Никаких брошенных за ненадобностью предметов Тихон также не заметил, хотя смело обошел вертеп по кругу, высоко подняв свечу. Хотя… В пляшущем от сквозняка свете вдруг что-то тускло блеснуло. Граф Балиор присел и поднял с каменного пола почти целый сургучный кругляш с отпечатавшимся на нем оттиском. С одного боку к нему пристали бумажные волоски. Тихон вгляделся в круглый знак, ожидая увидеть обыкновенную почтовую печать, но вместо нее узрел крошечное паровое колесо и такой же кузнечный молот – они были обведены двумя кругами, и между ними имелась надпись строгими и угловатыми буквами, непохожими на книжные.
– Петр Сергеевич Дидимов… – прочитал Тихон. – Что же это такое?
Он слепо уставился перед собою, не в силах толком сосредоточиться. Значит, Манефа или кто-то еще получил и прочитал здесь письмо от заводчика, скрепленное его печатью? И даже не озаботился тем, чтобы разломать ее потом на мелкие кусочки? Невероятно! Кто же из двоих – главарь кошевников или Манефа были адресатами послания?
Так можно было ломать голову до самых петухов, поэтому Тихон просто кинул находку на каменную постель и вновь поднял самострел. Пора было двигаться дальше.
Согласно карте, ход отсюда был один, по нему-то и вывели поэта и механика злобные тати. Этой же дорогой и направился граф Балиор, тщательно выверяя каждый шаг, чтобы ненароком не споткнуться и не загреметь амуницией по камням. Свечу, увы, гасить было нельзя, иначе заблудиться ничего не стоило.
Через несколько минут он достиг первой развилки. Пока что карта не врала, как Тихон убедился, присев на валун и разложив ее на колене. Повернув направо, скоро можно было достигнуть той самой пещеры, где их с Акинфием спихнули в дыру. Ничего любопытного в том направлении не было. Другой ход также постепенно вел вниз, но при этом к целому «ожерелью» крупных вертепов, где вполне можно было учинить фальшивомонетную мастерскую.
Осторожность следовало удвоить. Поэт решил погасить свечу и прислушаться. Однако кроме тонкого свиста ветра ничего не услыхал, а вот носу почудилось, будто он улавливает запахи еды. Тихон потрогал котомку с провизией, но открывать мужественно не стал. А хотелось отчаянно. Нет, это сугубо для истощенной Манефы, поэту же довольно будет и пары крошек с ее стола.
И тут как будто кашель донесся до его слуха. Словно сама гора тяжко вздохнула, утомленная непоседливыми людьми – не привалить ли их каменьями, дабы неповадно было тут шастать? Лицо овеял стылый воздух, влажный и мертвенный, так что Тихону почудилось, что он угодил в склеп. Дрожь ужаса встряхнула его с головы до пят, и рука сама собой дернулась к спичкам. Скрюченный фитилек никак не желал разгораться, но вот наконец занялся и очертил вокруг поэта вековой камень.
Граф Балиору отчаянно захотелось повернуть обратно, но он истово взмолился Господу и зашагал вперед. Под ногами у него на довольно ровном полу видны были многочисленные отпечатки сапог, а один раз даже попался огарок свечи. Кажется, этим лазом пользовались нередко.
Внезапно Тихон отчетливо расслышал мужской голос. Он тотчас замер и задул пламя. И верно, впереди разговаривали два человека, но разобрать слова было нельзя.
Одной рукой держась за стену, а другой стискивая самострел, Тихон стал приближаться к собеседникам. Скоро он различил и свет, и тот даже помог ему ускорить шаг. Пара пологих спусков и плавных поворотов – и голоса стали вполне различимы.
– …Не уверен, что мы сможем повторить операцию по прежнему методу. Петр Сергеич, конечно, видит дальше нас и знает больше, но жандармы всех переполошили своими расспросами. Куда только Буженинов смотрит?
– У тебя есть другое предложение, Филимон? – сардонически отозвался второй.
Поэт чуть не вскричал «ага!» и не кинулся вперед, размахивая кинжалом и l’arbalète – он узнал голос главаря! Такой же надменный, с хрипловатыми нотками, властный и насмешливый, как и в прошлый раз. «Здесь мерзавцы», – с дрожью удовольствия от предстоящей тайной схватки подумал Тихон и сделал еще два шага вперед, к освещенному овалу стены – вертеп со злодеями скрывался поворотом тоннеля и виден не был.
При этом до него дошло, что тать произнес имя заводчика. Будто наткнувшись на дерево, Тихон встал и вновь спрятался в тени. Раз такое дело, не мешает узнать побольше, а то слишком уж много неясного в этом деле с кошевниками.
– И что ты имеешь ввиду под «прежним методом»? Уж не думаешь ли ты, что марсианцы с такою же ловкостью уведут князя?
– Я о другом, Фаддей. Опасно вытаскивать Санковича через балкон, как мы тогда замышляли, окрестные бабки могут нарочно в окна таращиться и нас подметят, да и поднимут переполох. Все-таки почти над самым парадным подъездом засаду устраивать не годится.
– Там карета будет выглядеть не так подозрительно. Дидимов план одобрил, что тебе еще надо, Филимон? К тому же само умыкание состоится не в Собрании, а в княжеском парке. И кто тебе сказал, что мы поволочем его на третий этаж? С Божьей помощью на земле управимся. Если говорят «прежний план», не думай, будто его слепо повторяют. Праздник-то сразу в двух дворцах будет.
– А… Но князь все-таки не девица, куда сложнее будет.
– Не трусь, все уже готово и оговорено десять раз. Проклятые марсианцы кстати оказались, списать на них пропажу Санковича будет проще простого… Нет, какова удача с пришлецами вышла! До сих пор не верится. Наливай…
Пока звякали коновки да слышалось бульканье, Тихон в ледяном ужасе пытался сообразить, мерещатся ему чудовищные речи или же в самом деле тати замыслили умыкнуть еще и Предводителя губернского дворянства, князя Антиоха Санковича. Что за безумие! Зачем Дидимову буквально накануне первых в истории выборов городского головы лишать Собрание достойнейшей кандидатуры? Ведь они наверняка рассуждают о скорых именинах супруги генерал-губернатора Хунукова.
Но в таком случае это посягательство на саму Богом данную императорскую власть!
Разве что… Нет, не может быть, чтобы Дидимов сам вознамерился стать градоначальником, ведь он лишь недавно из купцов выбился и роду-племени, по сути, никакого! Пусть и барон. Зачем ему еще и такая должность, вдобавок к Управляющему казенными заводами? А ведь, по слухам, он не раз в шутку говорил, что выдвинул бы себя на должность, не будь у города такого знатного «покровителя», как Санкович. После генерал-губернатора Хунукова, понятно, но тот высоко в эмпиреях и все больше в столице блистает, чем на Рифейских верхах.
А ведь верно, совсем незадолго до выборов в городском доме Хунуковых будут пышно отмечаться именины княгини! Не иначе, тогда и собираются похитить знатного гостя. Голова у Тихона чуть не кипела от невероятных дум.
– Что-то надобно с этим прилипчивым хлыщом делать, Балиором, – услыхал Тихон нетрезвый голос. Филимон выражал озабоченность! – Анкудин нынче жаловался, просил преподать урок хороших манер. Отчего было не пристрелить их, пока они были у нас в руках, Фаддей?
– Кто же знал, что вылезут… Не ожидал я от стихоплета Балиора такой прыткости! Разберемся, братец. Ничего он нам не сделает, твой баснописец. Стишата поди скабрезные строчит, о любви к прелестной Манефе, – хохотнул главарь.
L’arbalète едва не треснул под стиснутыми пальцами поэта – представилось вдруг, что это выя проклятого кошевника.
– А хороши мадригалы-то, признайся, – поддел Филимон.
– Пожалуй, покрепче сумароковских.
– В Управу бегал, требовал снарядить сюда экспедицию.
– Наивный мальчишка!
– Может, усадьбу ему спалить, чтобы тихо сидел и не дергался, пока большие господа делами занимаются? Или вовсе прирезать? Вот только не знаю, сразу с дружком его Акинфием, или того пока не трогать, раз он прилично себя ведет и дома осел как мышь на крупе.
– Неплохая идея! – одобрил Фаддей. – Вот испросим позволения у Петра Сергеича. Наливай…
«Подонки! – кипел между тем граф Балиор. – Ну, покажу я вам мышей, мерзавцы! Сами у меня задергаете лапками, будто мыши». Он уже настроился подобраться поближе и покончить с врагами двумя точными выстрелами, а то и кинжалом их пощекотать, как разговор коснулся Манефы, и поэт снова замер.
– Девица всем обеспечена?
– Как у батюшки в доме, не сомневайся.
– Пойду вина ей отнесу, а то заскучала поди…
«Ага!». Тихон навострил l’arbalète, чтобы поразить врага сразу же, как тот покинет светлый вертеп, но потом отступил по тоннелю обратно. Не время! Надобно проводить кошевника до Манефиной пещеры, чтобы не плутать потом по штольням, и там уже обездвижить его. Куда спрятаться? Поэт в панике вжался в щель и увидел черную фигуру Фаддея, который вышел из пещеры со свечою в руке.
Ни одной благодатной мысли ему так и не успело придти, потому как тать и не думал приближаться к засевшему во мраке графу – за три сажени до него он свернул направо и стал удаляться по другому лазу, незамеченному мстителем.
Тихон отер рукавом пот со лба и дождался, когда главарь скроется за поворотом, затем под звон бутылки запалил свечу и всмотрелся в карту. Потерять Фаддея, пожалуй, было невозможно: неподалеку отсюда находился только один вертеп, в котором, судя по всему, и проживала Манефа Дидимова. Подступиться к нему можно было только отсюда. Очень удобное место для обустройства узилища.
Но зачем, черт их побери, они держат тут несчастную деву, а не вернут ее отцу? Хотят, чтобы отлика поднялась до самых небес? Сильно же они рискуют головами, пряча Манефу! Или же это сам отец зачем-то приказал татям-фальшивомонетчикам похитить собственную дочь? В таком случае это страшное преступление, и Тихон воздаст за него в полной мере, освободит девицу и завоюет ее любовь.