К счастью, 8 января 1920 года под натиском конницы красного командарма Будённого Добровольческая армия оставила Ростов-на-Дону, и Владимир Иванович Нарбут был выпущен из тюрьмы, после чего он возобновил свою издательскую деятельность в ряде городов Украины. Но первым делом он сразу же после своего выхода на свободу официально встал на партийный учёт в ростовском отделении РКП(б). А уже после этого вернулся к своим стихам, статьям, журналам и другой литературно-издательской и организационной работе.
Белый террор в Ростове
(Почему-то все, кто пишет об освобождении Владимира Нарбута из лап белогвардейской контрразведки, говорят, что его выпустили на свободу взявшие город с бою конники Думенко, тогда как на самом деле Ростов-на-Дону вместе со всеми пленными освободила от белых 1-я конная армия Семёна Будённого, а конно-сводный корпус Бориса Думенко – взял столицу казачьего Дона Новочеркасск.)
Стремясь перешагнуть через свою израненную память о расстреле в Хохловке и трёхмесячных допросах в Ростове, Владимир усиленно вживается в наступившие в 1920 году мирные дни и активно занимается организацией литературного процесса в послереволюционной Новороссии, охватывая его живительными токами обширнейшую территорию, куда входят Полтава, Севастополь, Николаев, Тирасполь и Херсон. В Полтаве он издаёт сборник «Стихи о войне», а также участвует в издании альманаха «Радуга» и местных «Известий». Проведя ещё короткое время в Николаеве, где он также участвовал в местной печати, Нарбут оказывается в городе Одессе, где проводит год – от весны до весны.
Одесса в то время стала центром новой культурно-просветительской деятельности, и Нарбут начинает выпуск литературных журналов «Лава» и «Облава», возглавляет агентство «Юг-Роста», произведя в нём реформу, и объединяет под своим началом талантливую молодёжь, которая позже, с подачи Виктора Шкловского, получит имя «южно-русской школы». Этими молодыми литераторами были Багрицкий, Бабель, Славин, Кольцов, Шишов, Кесельман, Валентин Катаев (который в 1920 году отсидел полгода в подвале одесского ЧК за то, что в 1918 году он вступил в вооружённые силы гетмана Скоропадского, а после падения гетмана – в добровольческую армию Деникина) и его брат – Евгений (отсидевший такие же полгода просто за подозрительность), а также Илья Ильф, Юрий Олеша, художник Ефимов и некоторые другие.
Коммунистической агитацией в Одессе заведовал Владимир Нарбут, он привлёк к работе только что выпущенного из ЧК Валентина Катаева, а также Олешу, Багрицкого и прочих молодых одесситов. Между ними быстро завязались неформальные отношения.
Владимир буквально сохранил «Коллектив поэтов», дал им возможность заработать на жизнь своими стихами и рассказами. Во многом стараниями именно Владимира Нарбута, благодаря его максимально деятельной личной поддержке, эти одесские литераторы впоследствии войдут в круг столичной писательской элиты, став признанными классиками русской советской литературы. Что ж, ресурсов, в том числе и, «административных», как принято нынче говорить, у старшего товарища и учителя одесситов было достаточно.
Поэт Эдуард Багрицкий
Но в марте этого же года у Нарбута скоропостижно умер брат – Георгий Иванович, самобытный художник, оформлявший ранее несколько книг Владимира. Он был основателем, профессором и первым ректором Украинской академии художеств. Когда началась гражданская война, в Киеве завертелась беспрерывная смена правительств, и при Деникине Академию лишили помещения. Тогда он перевёл её в свою ректорскую квартиру.
С июля 1913 года Георгий был женат на Вере Павловне Кирьяковой. В марте 1914 года у них родилась дочь, а в январе 1916 года – сын Данила.
Георгий одинаково хорошо рисовал обеими руками и имел феноменальную зрительную память, позволявшую ему восстановить на бумаге сложный орнамент, увиденный несколько лет назад.
«Нарбут садился за рисунок утром, работал весь день, всю ночь, не ложась спать, а только выкуривая горы сигарет, работал ещё утром и до обеда сдавал рисунок, – пишет художник Дмитрий Матрохин.
– Выносливость, усидчивость и упрямство его были чрезвычайные. Такая невероятная работоспособность, не русская какая-то, быстро сделала его мастером, выдающимся исполнителем и изобразителем шрифтов, виньеток, обёрток и чудесных своей изобретательностью, остроумием и едва заметной улыбкой иллюстраций к детским книгам. Овладев техникой, Нарбут с необычайной лёгкостью и скоростью рисовал чёрные бесконечные комбинации штрихов и пятен из неисчерпаемой сокровищницы воображения и памяти».
Он был автором первых украинских государственных знаков времён Украинской Народной Республики – банкнот и почтовых марок; а ещё он – разработчик печати и проекта герба Украинской державы.
Ну, а кроме того, он умел нравиться самым разнообразным людям, вызывая симпатию преданностью призванию художника, свежей юношеской удивлённостью миром, чистосердечностью и артистизмом, который выражался даже в необычном для многих повседневном поведении.
Весной 1918 года к ним подселяется его приятель – историк Вадим Модзалевский, который переехал из Чернигова, получив должность в Главном управлении искусства при Министерстве образования. Вместе с Модзалевским – жена Наталья, родная сестра его первой супруги Александры, с которой он расстался ещё в январе 1907 года.
В квартире Георгия часто бывают историки, искусствоведы, издатели, литераторы. Нарбут встречает гостей в необычном наряде: то в тёмно-синем казацком кафтане с серебряными пуговицами, то в персидском халате и феске, то в широкой блузе с множеством складок и жёлтых сапогах. Развлекает смешными и мистическими историями. Однажды рассказывает, что якобы видел чертей – воочию, в поле.
«– …Ну, такие, как маленькие дети, а не то – как крупные птицы. Только мы подъехали к плотине, а они один за другим с корней в воду и попрыгали. Я сам видел!
– А много перед тем было выпито? – допытываются гости.
– Ну, выпито было немало! Но где же ночью в поле возьмутся маленькие дети?..»
Нарбут с учениками занимается преимущественно у себя дома.
«Если работы удовлетворяли профессора, он добродушно мурлыкал, улыбался, шутил, – пишет Бурачек. – Но когда „произведения“ были сделаны плохо, „не для себя“, а „для профессора“, Георгий Иванович краснел, фыркал, как кот, и будто под влиянием личной обиды, начинал кричать. И сидят после корректуры ученики, потупившись, окутаны печальным настроением. А ещё хуже бывало, когда Георгий Иванович посмотрит на „произведение“, покраснеет, заложит руки за пояс и выйдет, молча, за дверь, а то ещё и хлопнет дверью…»
Зимой его дети заболели коклюшем, и врачи посоветовали им чаще бывать на свежем воздухе. Георгий отвозит семью под Киев – на дачу своего приятеля, искусствоведа Николая Биляшивского. А сам возвращается к работе. Не ходит к семье несколько месяцев, на письма не отвечает. Вера не выдерживает и возвращается домой.
«Я совсем не узнала своей квартиры, – пишет она. – Модзалевские перевезли из Чернигова все свои вещи. Без моего ведома, но, очевидно, с согласия Георгия Ивановича, по-своему меблировали всю нашу квартиру, ликвидировали мою и детей комнату. Всё говорило без слов, что полновластной хозяйкой стала Модзалевская Наталья Лаврентьевна».
В январе 1919 года Георгий Нарбут развёлся со своей Верой и женился на Наталье Модзалевской. И до последних своих дней он живёт в одной квартире со своей новой женой и её бывшим мужем.
Художник Михаил Бойчук в июне 1919-го устраивает приём у себя на Татарке.
«На столе террасы расставлены блюда – галушки с творогом, пшеничная каша с картофелем и салом, вареники – вареникам несть числа, и все с крупными розовыми вишнями, и сметаны кувшины, – вспоминает тот день художник Георгий Лукомский. – Весело было. Радовались всему. Забыли о печали, заботах. Темнело. Неспокойно было на улицах ночью: недавно забили Мурашко. Все поспешили домой. Напиться воды захотели. Не все. Только Нарбут и ещё один художник. Яд пили: холодная вода из колодца была полна бацилл тифа. Вскоре оба заболели. Одинаково. И долго Нарбут мучился в тифу».
Фёдор Эрнст подаёт другую версию этого момента: «В перерыве между двумя блюдами Нарбут выпил сырой воды из ванны, где запасливые киевляне держали в то время воду на случай, если её не станет в водопроводе. В результате – брюшной тиф».
Болезнь дала осложнение – возвратный тиф, за которым воспаление печени и желтуха. Стало не хватать денег – заказов почти не было. Вместе с Модзалевским начали распродавать предметы, которые ещё год назад повсюду скупали. Но спрос на них стал невелик – повсюду было безденежье.
В декабре 1919 года Киев в третий раз занимают большевики. Нарбут выпрашивает для академии большой дом на углу Крещатика и Думской площади – нынешний Майдан Независимости. От должности ректора он отказывается, поскольку ему передвигаться становится всё труднее и труднее. Крепит к своей кровати доску и рисует полулёжа. Когда в доме в Георгиевском переулке устраивают выставку профессоров и учеников Украинской Академии искусств, он экспонирует одну из своих последних работ – рисунок «Фортуна». Однако не решается появиться на открытии – слишком плохо выглядит и чувствует себя.
27 марта 1920 года проходит последняя вечеринка в жилище Георгия Нарбута. Собирается около 30 человек, пьют «спотыкач грабуздовськый», «водку ныковськую», «солодуху ректорьску» – всё из коллекционных бутылок хозяина.
«Нарбут сидел в торжественном кафтане на широченном диване из карельской берёзы и весь сиял, весь дрожал от счастья, – вспоминает тот вечер Фёдор Эрнст. – Ставили пародию на постановку Малого театра, причём актёры ломали руки и завывали загробными голосами. Меня Нарбут заставил одеться в женское платье и танцевать какой-то дикий вальс. В 3 часа ночи Нарбута положили спать, но гости не разошлись до утра».
Его здоровье продолжало ухудшаться. Хирург вырезал ему камни из желчного пузыря.