И тут я выслушала трогательную историю о том, как Мистер Биг, студент первого курса юридического факультета, попал в Австралию. Он должен был каким-то образом раздобыть средства на поездку в эту далекую страну, поэтому устроился разделывать свиные головы, что было омерзительным занятием. Эти головы погружали в чаны с кипятком, потому что иначе мясо не отошло бы от костей. Вытаскивать их оттуда надо было при помощи деревянных щипцов и разделывать голыми руками, на которых через несколько часов образовывались волдыри. Желающих поработать там было немного, поэтому платили неплохо.
Мама рассказывала об этом так, как будто бы это был настоящий подвиг.
«Насколько я понимаю, твой Ежи заработал на поездку в Австралию», – подытожила я ее рассказ.
«Почему ты говоришь „твой“ Ежи?» – вспылила она.
«Ну, потому что он уж точно не мой».
«Странный у нас получается разговор, иногда мне кажется, что ты его недолюбливаешь», – обиделась мама.
«Я его просто не знаю», – ответила я.
Но понемногу я уже начинала его узнавать. Серьезно задуматься над всем происходящим заставил один вроде бы малозначимый факт, который можно было расценить как слабость или своего рода чудаковатость Мистера Бига, если бы он не обманывал мою маму. Мама развернула антиникотиновую кампа-
нию, опасаясь за здоровье любимого, который, к сожалению, много курил. Поддержали ее в этом его дочери, и в конце концов им удалось добиться от него обещания, что он бросит курить. Ну и бросил, мама ходила вокруг него на цыпочках, подсовывала ему мятные леденцы, которые вроде бы смягчали последствия никотинового голода.
Прошло полгода. Мы поехали втроем в Карвенские Болота. Ранним утром я вышла погулять и наткнулась на Мистера Бига. Он, спрятавшись за сараем, курил. Мы оба не знали, что сказать, поэтому промолчали. Но, по-видимому, это не давало ему покоя, потому что чуть позже мама сообщила мне, что Ежи, к сожалению, вернулся к своей вредной привычке.
«Ты только посмотри, он выдержал столько времени, и все напрасно!» – сказала она огорченно.
А теперь она заявляла, что Ежи совершенно не выносит Балтийского моря и не любит сюда приезжать.
«А может, в рамках взаимных уступок, он все-таки его полюбит?» – спросила я, охваченная плохим предчувствием.
«Почему он должен мне уступать?» – удивилась мама.
«А почему ты ему?» – ответила я вопросом на вопрос.
«Потому что я с удовольствием изменю свой оседлый образ жизни и посмотрю все эти красоты, эти теплые моря и рифы…»
В голосе мамы звучали неискренние нотки, я уже поняла, почему она так образно обо всем этом рассказывает, а вскоре мои опасения подтвердились.
«Лилька и Пётрусь живут за границей, – услышала я, – и не бывают здесь… похоже, я тоже перестану сюда приезжать, поэтому я собираюсь продать дом в Карвенских Болотах…»
Ее слова повисли в воздухе.
«Ты забыла обо мне», – произнесла я наконец.
«Ну, ты ведь не будешь сидеть здесь одна, в таком большом доме. А если захочешь приехать на море, то сейчас столько разных пансионатов, и уж точно выйдет дешевле…» Мама говорила как-то торопливо, видимо ожидая нападок с моей стороны.
Но я не собиралась на нее нападать.
«Это твой дом, и делай с ним что хочешь, – сказала я, – только, может, повременишь немного его продавать?»
«Чего мне ждать?» – спросила она, явно недовольная.
«Хотя бы того, как сложится у вас жизнь с Ежи».
«Она у нас уже сложилась, – отрезала мама. – Я не говорила тебе, но я тосковала по любви. Перед самой поездкой в Германию я обратилась к Господу Богу. И, как видишь, Он меня услышал».
«Ну, если ты обратилась в веру, начни ходить в костел».
«Может, и буду», – сказала она с обидой. Ей казалось, что я не вопринимаю всерьез того, что она говорит.
И наверно, была права, потому что если Мистер Биг должен был стать подарком от Господа Бога, то мог бы иметь и более совершенные формы.
Я провела в Карвенских Болотах еще несколько дней, собственно говоря, я прощалась с ними. Ходила на долгие одинокие прогулки вдоль моря. Грустила и потому, что провела здесь медовую неделю с Миреком. Нигде я не чувствовала себя такой свободной и счастливой. Это действительно было особенное место. Нет на Балтийском море другого такого красивого, широкого пляжа, таких поросших тростником дюн, таких лугов и утреннего тумана над ними…
Вернувшись домой, я позвонила Лильке.
«Ты знаешь, что мама хочет продать Карвенские Болота?» – спросила я напрямик.
«Не знаю…»
Для сестры это было неожиданностью.
«Я считаю, что она совершает ошибку и будет об этом жалеть».
«Но это ее дом, и она может делать с ним все, что захочет».
«А тебе не будет жаль?»
«Я не такая сентиментальная, как ты», – ответила моя сестра.
Очень быстро нашелся покупатель на эту недвижимость.Приехав из Лондона, Лилька остановилась у меня в Подкове. Уже в первый вечер, сидя на кухне за сто-
лом, мы обсуждали стратегический план действий. Говорила главным образом она.
«Меня мучает совесть, что я отстранилась от маминых дел, но я не предполагала, что все настолько плохо», – оправдывалась сестра.
«Я пыталась до тебя это донести».
«Издалека все видится в ином ракурсе. Я подумала: ну, расстались они, другие тоже расстаются, сейчас уже почти не бывает долгих союзов. Сделай-ка чай – и за работу!»
Я поставила кипятиться чайник, достала чашки.
«Будешь черный или фруктовый?» – спросила я.
«А есть зеленый?»
«Есть».
«Тогда, пожалуйста, зеленый – он проясняет мысли…»– Да, пан комиссар, я буду рассказывать, какой чай мы пили с сестрой в тот вечер. Хотя, наверное, вам это и не нравится, но никогда не знаешь, что на самом деле может оказаться важным… «Зеленый чай, – подумал Зацепка презрительно, – да это не чай, а так, трава».
(магнитофонная запись)
Мы решили, что Лиля проверит документы, иначе говоря то, как Мистер Биг в течение шести лет вел дела мамы. Ведь он получил от нее большие полномочия.
«Я доверяю Ежи больше, чем себе», – повторяла она при каждом удобном случае.
Ну и известно, как это закончилось. И даже хуже, потому что о некоторых вещах мы с Лилькой не имели понятия.
Моя сестра заставила маму взять выписки с банковских счетов за эти шесть лет. Это были целые книги, над которыми Лилька сидела дни и ночи напролет.
Настроение у нее было боевое.
«Погоди, негодяй, – говорила она, – ты думал, что твоя противница – слабая женщина, которая не сумеет защититься. Но у этой женщины очень смышленая дочка!»
«Две дочки», – поправила я.
«В этих делах только одна!»Мы жили с мамой через дорогу, однако виделись только тогда, когда Мистера Бига не было дома. Конечно, они меня к себе постоянно приглашали, но я не любила туда ходить. Мне не нравилось наблюдать маму в роли влюбленной женщины, нет, скажу по-другому, мне не нравилось наблюдать ее влюбленной в Мистера Бига. Я просто боялась за нее! Боялась, что это ее состояние безрассудства не может продолжаться вечно, что произойдет что-то такое, что заставит ее спуститься на землю, – и это будет для нее очень болезненно.
«В этом человеке есть что-то скользкое, – говорила я сестре. – Я не доверяю ему, а кроме того, я не люблю людей, которые не смотрят в глаза».
«В каждом мужчине можно что-то найти, если сильно захочешь, – отвечала Лилька. – Оставь их в покое, они взрослые».
Сестра вроде бы была права, но в душе я считала, что мама перестала вести себя как взрослый человек. Она слепо верила каждому слову своего любовника.
«Он сказал, что никогда не оставит меня. Даже когда я буду старой и больной», – повторяла она убежденно.
«А почему ты должна быть больной?» – старалась я остудить ее пыл.
«Ну… потому что старые люди болеют».
Ей было просто необходимо рассказывать всем о своем счастливом союзе. Когда я слушала ее, у меня все чаще складывалось впечатление, что это рассказ о пресловутом треугольнике, потому что постоянно незримо присутствовала жена Ежи, то есть воплощение всяческого зла и несчастий, какие обрушивались на нынешнего маминого партнера.– Разговор с Ежи Бараном? Да, я помню точную дату, мне трудно будет ее забыть. Это было третьего сентября две тысячи седьмого года… Могу ли сократить свои показания? Нет, не могу, пан комиссар, потому что тогда некоторые факты будут непонятны… «Они и так непонятны», – подумал комиссар угрюмо.
(магнитофонная запись)
Моя сестра производила впечатление человека, уверенного в себе, а как было на самом деле? Когда-то мы были так близки, что понимали друг друга без слов. Но теперь я в общем-то ничего о ней не зна-
ла: как она проводит свободное время, с кем встречается, на какие фильмы ходит? Несколько раз я пыталась вызвать ее на откровения, но она отделывалась шуточками.
И неожиданно передо мной открылась часть ее жизни. Лилька была тогда в Варшаве, а я как раз вернулась с работы и, переодевшись в домашнее платье, принялась за уборку. Вдруг я услышала, что звонят в калитку, выглянула в окно и увидела красивого, высокого мужчину. Он приехал на такси. Я как была в рабочей одежде, так и вышла из дома. Думала, что это какой-нибудь торговый агент, которые в последнее время повадились ко мне часто заглядывать, но, подойдя ближе, я поняла, что ошиблась. У мужчины было такое выражение лица, как будто бы мы с ним хорошо знакомы; я же была уверена, что вижу его впервые.
«У вас ко мне какое-то дело?» – спросила я наконец.
«Я не говору польский», – пробормотал он.
И мужчина продолжал пристально рассматривать меня, а потом достал из портмоне фотографию.
«She is my sister Lilka!» – сказала я.
У него на лице появилось облегчение.
«Are you twins?»
«Yes, we are twins» [29] , – повторила я и сразу же ей позвонила.
«Здесь твой знакомый», – сказала я и протянула мобильник мужчине. Лилька что-то ему растолковывала, он только поддакивал и наконец отдал мне телефон.