Тогда Валентину Алексеевну тайком попытался остановить Тронов. Перевербовав на свою сторону Удалова, он дал ему задание сделать на Мерзлую так называемую оперативную установку, то есть негласно собрать сведения о ее связях, круге знакомств, образе жизни. Кто, как и когда выкрал документы, собранные сотрудниками УВД, так и осталось неизвестно. Они оказались у Мерзлого, и с ними ознакомили Медунова. Над теми, кто плел интриги, нависла смертельная опасность.
В городе в то время продолжали работу представители следственной группы прокуратуры. Не использовать эту ситуацию в своих интересах было бы глупо – именно к такому выводу пришла антимерзловская группировка.
Другая была серьезно обеспокоена тем, что, начав вообще-то с малого – ареста директора магазина «Океан» Пруидзе, москвичи добрались до бывшего мэра Воронкова. Поэтому ожидать от них можно было все что угодно. Кроме того, Медунов не терпел своеволия в своей вотчине, а арест Воронкова с ним никто не согласовывал. Следствие необходимо было остановить, в худшем случае – притормозить. Как раз в это время Георгий Александрович Эфенбах вызвал в Сочи на допрос председателя Хостинского райисполкома Логунцова. Никакими материалами о взяточничестве Логунцова следствие не располагало. Ему лишь задали вопросы о взаимоотношениях с Воронковым и по ряду эпизодов, которые вменялись последнему в вину. Что вообразил Логунцов в итоге допроса, осталось тайной, но, вернувшись домой, он написал прощальное письмо сыну, обмотал себя проводами и пустил ток.
Самоубийство Логунцова дало Медунову повод для развязывания кампании по дискредитации следственной группы Прокуратуры СССР. Он сел на старого, но очень популярного в партийных кругах конька: якобы имевшие место нарушения социалистической законности. Перепуганный Эфенбах ретировался в Москву.
Между тем эмиссары Медунова стали активно собирать компромат на работников правоохранительных органов. В первую очередь они стали искать «предателей» в своих рядах. Нужно было выяснить, кто и по чьему заданию собрал досье на Мерзлую. Тогда и решили местные оперативники обезопасить себя с помощью Михаила Розенталя – руководителя следственной группы Прокуратуры СССР по Сочи. Наговорив ему о коррупции, действительно процветавшей в городе, они подтолкнули его к написанию письма на имя начальника УВД с просьбой сделать оперативные установки[41] на большую группу руководителей города, в том числе и на Мерзлую. Розенталь поддался и такое письмо подготовил. Впоследствии местные пинкертоны прикрывались этим письмом как щитом, ссылаясь в своих объяснениях на то, что действовали по поручению Прокуратуры СССР, то есть исключительно в рамках закона.
Особый гнев Медунова в тот период вызывали и так называемые «сочинские детективы» Адуев, Чурганов, Доценко и другие. Это были честные, но в общем беспокойные люди. У многих за плечами были дороги Великой Отечественной войны, честно прожитая жизнь. Своими жалобами и заявлениями они забрасывали ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР. Как велось в те годы, все жалобы пересылались для проверки на место, и наступил такой момент, когда терпение Медунова иссякло. Он сказал: «Хватит!» За «сочинских детективов» взялись всерьез. Отчаявшись, Адуев и Чурганов приехали в Москву и, встретившись через Роя Медведева[42] с корреспондентами американских газет, рассказали о том, что происходит в крае и солнечном Сочи. Расплата последовала незамедлительно. Их арестовали и через некоторое время осудили за антисоветскую агитацию и пропаганду. Упекли в тюрьму и Доценко, правда только за клевету.
В тот период к группе «сочинских детективов» примкнула заведующая производством одного из кафе в Адлере Надежда Богачева, представлявшая наибольшую опасность для Мерзлых. Опасна она была тем, что давала Валентине Алексеевне взятки и добровольно заявила об этом в Прокуратуру СССР. Ее постигла участь «соратников» по неравной борьбе с системой.
Двух работников кафе, где Богачева была завпроизводством, поймали на обмане покупателей. Они дали показания, что занимались этим по ее указанию. Не нужно быть юристом, чтобы понять, что если это правда, то они все вместе подлежали привлечению к уголовной ответственности за совершение преступления по предварительному сговору. Так по закону. А в жизни уголовное дело в их отношении прекратили за отсутствием состава преступления. Лишь одну Богачеву осудили за обман покупателей. Столь абсурдного приговора нельзя было даже представить, но десятки профессионалов-юристов в Сочи, Краснодаре и Москве отвечали на жалобы Богачевой: «Вы осуждены правильно».
При такой ситуации Найденов и стоявшие за ним люди поняли: Медуновым объявлена война. Пасовать в такой ситуации – значит потерпеть поражение. На Краснодарский край бросили мощные силы следователей, которых возглавил заместитель Каракозова – Алексей Васильевич Чижук. Позже к расследованию подключили меня, а также следователей по особо важным делам Громова, Парица, Майданюка.
За сравнительно небольшое время во взяточничестве были изобличены и арестованы многие руководители торговли и общественного питания, а также ответственные работники партийных органов города Асеев, Перепадя, Тарановский и другие.
Медунов был вне себя. Последовало его официальное обращение к руководству страны. Тогда и состоялось то знаменитое и неоднократно упоминавшееся в нашей печати заседание секретариата ЦК, на котором секретарь ЦК КПСС Кириленко оскорбил Найденова, грубо обвинив его в сборе компромата на членов политбюро. Тогда Медунов добился главного: было принято решение о создании партийной комиссии для проверки работы следственных групп в Краснодарском крае.
На этом этапе еще раз подлил масло в огонь Мерзлый. Как куратор административных органов, он решил добиться отстранения от должности прокурора города Костюка, пользовавшегося большим авторитетом и поддержкой в Прокуратуре СССР. Чувствуя, как над ним сгущаются тучи, Костюк написал письмо своему товарищу, занимавшему ответственную должность в Москве. В письме он сообщил, что погрязшие во взятках Медунов и Мерзлый, видимо, «добьют» его. Это письмо попало к Мерзлому. Каким путем? Догадаться в общем-то несложно: через тех, кто имел право на тайную перлюстрацию почтовых отправлений.
В Сочи срочно командировали члена комиссии партийного контроля крайкома Осокина. Под фамилией Алексеев он поселился в одном из санаториев и возглавил работу по сбору компромата. Осокин с подручными не брезговали ничем.
Мерзлый отыскал бывшего работника комсомольских органов Чернокондратенко, осужденного за совершение преступления и отбывающего наказание на стройках народного хозяйства. Мерзлый предложил ему написать заявление о том, что его якобы допрашивали следователи Прокуратуры СССР и домогались показаний на ответственных работников. За это Чернокондратенко обещали руководящую должность в системе торговли и восстановление в партии. Он согласился.
Медунов и его команда спешили, ибо страсти накалялись. Найденов направил на рассмотрение Сочинского Совета народных депутатов представление о даче согласия на привлечение к уголовной ответственности депутата Мерзлого.
Между тем комиссия ЦК, продолжая свою работу, опрашивала людей, указанных в докладной записке Медунова, непосредственно в здании горкома. Здесь же этажом ниже Мерзлый пропускал через себя опрашиваемых. Спектакль разыгрывался по отработанной в партийных органах схеме, и финал его был заранее предопределен.
Результаты работы комиссии были рассмотрены в ЦК КПСС. Но задуманное Медуновым привлечение к уголовной ответственности наиболее ретивых следователей не удалось. Отметив якобы имевшие место отступления от требований закона, в ЦК постановили: виновных наказать, но… Прокуратуре СССР продолжить расследование.
Тем не менее положение Медунова позволяло ему, ориентируясь на позицию ЦК, рассчитаться со своими. Из партии были исключены Костюк, Удалов, другие работники. Естественно, их тут же сняли с работы.
Я хорошо помню, как вошел в кабинет к Эфенбаху, когда он говорил по телефону. На моих глазах Георгий Александрович побледнел, потом положил трубку. Долго молчал, глядя в одну точку. Наконец заговорил:
– Звонил Удалов. Его и товарищей исключили из партии и потребовали, чтобы они вместе с семьями в три дня покинули территорию края. Да что же это такое? Как же так?
Георгий Александрович был немолодым, много повидавшим на своем веку человеком, принципиальным и честным, но вместе с тем крайне болезненно воспринимающим происходящее.
– Хотят они и большего, чтобы я, Чижук и еще кое-кто были арестованы и осуждены. Что они творят?
Как мог, я успокоил Георгия Александровича и ушел к себе. Буквально через пять – десять минут ко мне влетел следователь из его группы: «Владимир Иванович, несчастье! Георгию Александровичу плохо».
Я вбежал в кабинет Эфенбаха. Он лежал на столе с подогнутыми ногами и безвольно свисавшими руками. Скулы заострились, лицо было мертвенно-бледным. Мы помогали ему как могли. Прибывшая бригада скорой помощи откачала нашего товарища.
Через некоторое время у него возникла очередная критическая ситуация. Она была связана с проведением коллегии Прокуратуры СССР, на которой должны были заслушать результаты проверки работы следственной части. Накануне коллегии Эфенбах уехал в Краснодар, но его срочно отозвали. Георгий Александрович решил, что последует расправа, хотя это было не так. Пошатнувшееся здоровье его снова подвело. Сказались постоянные стрессы, борьба не на равных с сильными мира сего.
Он скончался от инсульта, когда едва ему перевалило за пятьдесят.
Найденов стойко переносил происходящее и сдаваться не собирался. Своей уверенностью он заражал подчиненных.
Самым жестоким ударом для Медунова и его клики в тот период был арест бывшего секретаря крайкома Тарады. Высокого роста, импозантный мужчина, он был красив и обаятелен. С помощью Медунова его выдвинули на должность заместителя министра мясо-молочной промышленности СССР. Вся его жизнь была связана с Кубанью: сначала на хозяйственной, а потом партийной работе. Взятки Тарада брал и на той и на другой. «Нажитое имущество» перевозил после перевода в Москву в рефрижераторах. Они были задержаны милицией, и разразился скандал. Замять его удалось не без особого труда.