Обращаясь к партийному активу, грозно спросил:
– Как вы могли, имея в руках газету формата «Правды» (имеется в виду сочинская газета «Черноморская здравница»), не дать отпора зарвавшимся работникам сочинской милиции и союзной прокуратуры? За вас это сделала газета «Советская Кубань»!
(Действительно, когда Медунов потребовал развенчать антисоветчиков Чурганова, Адуева и других, редактор «Черноморской здравницы», зная правду, не решился на такого рода публикацию. Услужливые журналисты развенчали «отщепенцев» на страницах краевой газеты, а Доценко по звонку Мерзлого друзьям в Москве охаяли в «Учительской газете».)
Да, силу печатного слова Сергей Федорович знал как никто другой.
– Наше обращение в ЦК КПСС было своевременным, – продолжал Медунов, – компетентная комиссия проверила факты. Взяточничества со стороны Мерзлого не установлено.
(Вот так-то! Зачем им следствие и суд, соблюдение конституции, если есть воля партии? Сказали, не установлено, и – баста!)
– Он, конечно, допускал неразборчивость в связях, некоторые нарушения при строительстве садового домика (как скромно звучали оценки злоупотреблений, за которые в конце концов Мерзлый будет осужден). За это мы объявили ему строгий выговор и перевели на хозяйственную работу (снова скромно умалчивает, что оклад бедняге положили в два раза превышающий зарплату секретаря горкома).
– Решение наше правильное и окончательное, – подытоживает Медунов, а затем наливается краской и голосом, прерывающимся от гнева, почти выкрикивает сидящему в зале начальнику сочинской милиции: – А вам, товарищ Ефрюшкин[43], кто позволил возрождать в этом замечательном городе обстановку тридцать седьмого года?
Бедный Ефрюшкин, всегда державший нейтралитет и служивший «ни нашим ни вашим», попытался робко огрызнуться и тут же услышал:
– Товарищ Щелоков правильно разобрался в этой ситуации и снял с работы ваших заместителей Удалова и Сысолетина. Мы наказали их в партийном порядке… Запомните! Розентали приходят и уходят, а мы с вами остаемся в одной партийной организации.
Из выступлений С. Ф. Медунова на IV пленуме Сочинского горкома КПСС от 6 августа 1981 года:
«…Активизировались разного рода «обиженные», которые за неблаговидные поступки исключены из партии, сняты с работы, осуждены общественностью.
К ним, например, относятся бывший прокурор Лазаревского района Пальчех и бывший прокурор г. Сочи Костюк, совершивший уголовные преступления (ложь, не нашедшая подтверждения ни в партийных проверках, ни в ходе расследования уголовных дел. – Авт.)… Эти Чургановы и Костюк умудрились формировать общественное мнение о руководстве города, тлетворно влиять на общественную атмосферу в г. Сочи…
А где же были вы, товарищи? 22 тысячи коммунистов городской партийной организации, 33 тысячи комсомольцев, тысячи депутатов местных Советов, агитаторов, политинформаторов, пропагандистов. Имея в руках газету формата «Правды», располагая возможностями радио и телевидения – оказались на позиции пассивной стороны и не дали этим злобствующим антисоветчикам своевременного отпора…
Надо владеть оружием, которое вручила партия, уметь вовремя ставить на место зарвавшихся… На ваших глазах шельмовали партийных и советских работников. На ваших глазах отдельные работники органов прокуратуры и МВД, опираясь на сомнительные источники… проводили линию на компрометацию партийных и советских органов города… заводили досье и фабриковали постыдные дела на наши кадры, а вы только оборонялись.
…Взять, к примеру, теперь уже можно сказать, нашумевшее дело Мерзлого. В каких тяжких грехах его только не обвиняли, чего только не писали и не говорили о нем. Отдельные ретивые работники союзной Прокуратуры и Сочинского УВД, допуская нарушения социалистической законности, вели дело к преследованию Мерзлого в уголовном порядке.
…Позвольте выразить уверенность, что принципиальное и деловое обсуждение на пленуме… вопроса работы с кадрами, несомненно, будет способствовать дальнейшему совершенствованию стиля работы и методов деятельности партийных, советских, хозяйственных, профсоюзных и комсомольских органов города, выполнению всех стоящих перед вами задач, успешному претворению в жизнь исторических предначертаний XXVI съезда нашей ленинской партии».
Блеск политической демагогии облеченного огромной властью партийного руководителя. До вынесения суровых приговоров председателю Сочинского горисполкома Воронкову, секретарям горкома Тарановскому и Мерзлому, первому секретарю Хостинского райкома партии Красильникову, председателю комитета партийного контроля Краснодарского крайкома КПСС Карнаухову и многим другим партийным, советским и хозяйственным работникам оставалось относительно недолго. Никто из них не был оправдан. Никто не избежал заслуженного наказания, кроме «верного ленинца» Сергея Федоровича Медунова.
Руководители и партийный актив города с испугом слушали речь «первого». С трибуны вещал непотопляемый и неуязвимый борец с негативными явлениями нашей жизни. Только шушукались между собой, не понимая, почему пострадал ни во что не вмешивающийся куратор ГАИ Сысолетин. Кто мог знать, какие интриги и как плелись накануне приезда партийной комиссии и во время ее работы?
А дело было вот в чем.
Перейдя на сторону Тронова, Удалов тщательно это скрывал. Тронов, в свою очередь, оберегал нового союзника и не хотел ставить его под удар. С Сысолетиным они были старые друзья, и последний регулярно его информировал о том, что происходит в УВД. Как раз в тот период приятель Сысолетина рассказал ему, что к его знакомой обратилась Мерзлая и просила взять на хранение полиэтиленовый пакет, наполненный золотыми ювелирными изделиями с бриллиантами. Ее волновало одно: быть ей хранительницей сокровищ или нет?
Сысолетин, как птичка в клюве, принес этот компромат Тронову. Тут-то и решил Владимир Петрович сдать информатора.
Тронов обо всем рассказал Мерзлому. Разразился очередной скандал. Песенка Сысолетина была спета.
– Знаете, Владимир Иванович, – с обидой рассказывал он мне позже, на допросе, – я ничего не могу понять. Сколько он (Тронов), пьяный, залетал! Попадет в вытрезвитель – я приезжаю и выручаю его, уничтожаю порочащие документы… За что и зачем он сдал меня?
Невдомек было опытному офицеру милиции, что в партийной иерархии напрочь отсутствовало понятие элементарной порядочности. Продавали и предавали друг друга с легкостью необыкновенной, если такая необходимость возникала.
Примеров более чем достаточно.
Но Сысолетин, Удалов, Костюк были для Медунова мелкими сошками. На их примере следовало проучить и других, за этим дело не станет. Куда крепче орешек Найденов. К заместителю генерального прокурора СССР Медунов испытывал буквально патологическую ненависть. С ним он возжелал расправиться немедленно. Взяв с собой первого секретаря Сочинского горкома КПСС Гавриленко, он отправился в Ялту, где отдыхал генсек. По заранее продуманному сценарию Медунов делал краткий доклад об успехах тружеников края, рассчитывая, что под конец Гавриленко должен обратиться к Леониду Ильичу с жалобой на то, что от Прокуратуры СССР житья нет.
Доклад генсек выслушал благосклонно, но, как рассказывал мне впоследствии сам Гавриленко, он ябедничать на прокуратуру не решился и делал вид, что не замечает знаков, которые ему подавал «хозяин». Тогда заговорил Медунов:
– Знаете, Леонид Ильич, все у нас хорошо. Но прокуратура замучила. Людей терроризируют, не дают спокойно работать. А Найденов вообще не считается с партийными органами. Даже игнорирует решение комиссии ЦК. Все ему нипочем.
– Ладно, вернусь в Москву из отпуска – и во всем разберемся. Ты подъезжай, подумаем, – ответил Брежнев.
По дороге домой Гавриленко выслушал много нелестных слов в свой адрес, но выкрутился и потому был удостоен чести поехать с Медуновым в Москву. Правда, дальше приемной секретаря ЦК Черненко его не пустили, и он только увидел, как Сергей Федорович и Константин Устинович расцеловались. Минут через пятнадцать они вышли вдвоем и пошли к Брежневу.
Оттуда Медунов вернулся, сверкая, как новая медная копейка. Самыми нелестными и циничными выражениями он крыл Найденова, пообещав отправить его туда, куда Макар телят не гонял. Безапелляционно сообщил, что судьба заместителя генерального прокурора решена.
Через день-два аппарат Прокуратуры СССР загудел как растревоженный улей: Найденова снимают, даже не подыскивая благовидного объяснения! Для меня лично ситуация была понятна, потому что решение генсека совпадало с желанием генерального прокурора избавиться от строптивого заместителя. Рекунков и Найденов, будучи замами, почти открыто конфликтовали между собой, и это не было тайной для аппарата Прокуратуры СССР. Помню, как сразу после назначения Рекункова генеральным прокурором я был у Найденова в кабинете. Зашла секретарь и сказала:
– Александр Михайлович приглашает вас на обсуждение своего доклада на коллегии.
– Скажите, меня нет – уехал в ЦК, – зло ответил Найденов.
Я опешил. Во-первых, я знал Виктора Васильевича как очень скрытного и сдержанного человека. Подобного он в присутствии подчиненных никогда не допускал. Во-вторых, распоряжения генерального всегда и для всех были законом, в том числе и для замов. Слышать, что они были проигнорированы, мне было в диковинку. Еще тогда я понял: такая несдержанность никогда не прощается.
Но надо отдать должное этому выдающемуся человеку. До подписания приказа Найденов держался великолепно. За два дня до ухода он выступил на партийном собрании главка. Никто ничего не мог понять, так уверенно и с таким достоинством держался наш руководитель. Мы даже сошлись на том, что слухи о его отставке – выдумка. Оказалось, нет. Тогда же, пережив все это в себе, Найденов заработал свой первый инфаркт, не заметив этого.
Поддержал Найденова в эти трудные минуты, как ни странно, Чурбанов. Он протолкнул его на работу в МВД и пробил должность заместителя начальника академии по работе с иностранцами. Найденову вместо классного чина государственный советник юстиции 1-го класса, приравненного к званию генерал-полковника и присваиваемого указом Президиума Верховного Совета СССР, Щелоков дал звание полковника внутренней службы. Как любил тогда говорить Медунов: «Мордой его, мордой!»