Не желая повторения такого рода сюрпризов, к аресту Аскарова готовились тщательно. Нам хватало тех неприятностей, которые в избытке были у Гдляна, когда после очередного самоубийства в Узбекистане нагнетались страсти о бесчеловечности и жестокости представителей центра. Аскарова решили брать на улице, но он упорно отсиживался дома.
До этого Колбин в моем присутствии дал указание председателю КГБ Мирошнику оказывать нам любую помощь по делу, но довольно скоро я и Аслаханов убедились, что нас, мягко говоря, водят за нос. Местные гэбисты не только не имели намерений помочь нам в аресте, но и, как мы поняли, скрывали задокументированную ими информацию о местах сокрытия ценностей, принадлежавших Аскарову, и это несмотря на то, что они плотно опекали его в течение длительного времени.
Тогда и было принято решение действовать на свой страх и риск. Вечером в гостинице, переодевшись в спортивную одежду, я и Аслаханов двинулись к дому Аскарова. Мы решили лично осмотреть место расположения подъезда его квартиры и произвести арест самым примитивным, десятки раз описанным в детективах и показанным в кинофильмах способом.
Служба наружного наблюдения засекла мой вход и выход из подъезда, но с укромным местом, где ждал Аслаханов, грубо прокололась. Мы столкнулись, как говорят, нос к носу, и растерянность наших коллег была так велика, что они через несколько минут засветили всю свою бригаду. Позже я спрашивал у Мирошника, кого они в нас заподозрили и какими кличками нарекли на следующий день в своих донесениях. Он отделался шутками. Обид на коллег, честно говоря, не было. Каждый делал свою работу.
На следующий день утром Аслаханов и начальник БХСС республики Сулейменов, взяв с собой сотрудницу БХСС, позвонили в квартиру Аскаровых. На вопрос «Кто там?» женщина ответила: «Вам правительственная телеграмма». Двери открыли. Аскаров отдыхал в спальне и ничего не успел сделать. Арест прошел просто и быстро. Начался длившийся несколько дней обыск его квартиры.
Минут через тридцать позвонил начальник 7-й службы КГБ и проинформировал, что Аскарова выкрали и увезли на автомашине с номерами Совета министров в неизвестном направлении.
– Аскаров сидит передо мной и дает показания, – сообщил я ему. – Так и доложите своему руководству.
Поместили Асанбая Аскаровича в следственный изолятор КГБ, но уже через день, когда он сослался на плохое самочувствие, не проинформировав нас, его срочно перевели на лечение в военный госпиталь. В течение десяти наиболее важных в таких ситуациях дней мы были лишены возможности допрашивать матерого взяточника. Но это так, к слову. Все могло быть и случайным стечением обстоятельств.
Поведение Аскарова в дальнейшем было непоследовательным. Он признавал отдельные факты получения им взяток, а потом отказывался от своих показаний. Очень охотно и подробно описывал в заявлениях нравы, царившие в верхних эшелонах власти.
Для нас же главным были результаты обысков у Аскарова, ибо при их проведении мы обнаружили и изъяли именно те предметы взяток, о которых задолго до этого рассказывал Бекжанов.
Из заявления Аскарова на имя М. С. Горбачева от 20 июня 1987 года: «Уважаемый, Михаил Сергеевич, горько сожалею, что не набрался мужества написать это заявление Вам, когда был решен вопрос об освобождении меня от должности. Вот уже три месяца, как я арестован и обвиняюсь в получении взяток. К глубокому сожалению, все, в чем меня обвиняют, правда. Я получал взятки, исчисляемые сотнями тысяч рублей. После очных ставок и предъявленных нам материалов я сразу понял, что впереди безысходность…»
Летом 1990 года во Фрунзе (ныне – Бишкек) будет близиться к завершению судебное следствие по делу Аскарова и его бывших сподвижников. Единственным, кто не откажется от своих показаний на предварительном следствии, будет сменивший Дмитриева начальник Чимкентского пассажирского автоуправления Алтунин. Все остальные будут дружно утверждать, что оговорили себя вследствие применения незаконных методов расследования. За 20 лет работы следователем я никогда не допрашивался в суде, но тут, узнав о намерениях председательствующей по делу, вдруг подумал, что хотя, с моей точки зрения, следователи не могут быть свидетелями, но почему бы и нет? Мне захотелось не один на один в кабинете следственного изолятора, а в присутствии адвокатов и общественных защитников, родных и близких посмотреть им в глаза, выслушать их доводы и гласно рассказать, как на допросах, в том числе и под видеозапись, изгалялись они в разоблачении системы взяточничества, лгали и изворачивались, оговаривая друг друга по размерам взяток. Как оскорбляли на очных ставках бывших соратников по партии и даже пытались подраться, разнимаемые растерявшимися следователями. Особенно колоритно это выглядело при демонстрации в суде на экране монитора видеозаписи этих безобразных сцен.
Наш очный поединок в суде взяточники проиграли и расплатились довольно суровыми мерами наказания. Не помогла и кампания в защиту соплеменников, развязанная в Южном Казахстане. Правда, после приговора при посещении Горбачевым Чимкента к нему и Назарбаеву обратились ходатаи с просьбой помочь в освобождении Аскарова. Президент ответил неопределенно, но спустя некоторое время другой президент – Кыргызстана – помиловал бывшего партийного функционера. Такие «мелочи», как непризнание вины и неотбытие половины срока назначенного судом наказания, естественно, во внимание не принимались. Кстати, признавшему вину Караваеву, возвратившему государству суммы необоснованного обогащения, в помиловании отказали.
Но это так, о равенстве всех перед законом. Ведь остальные остались маяться в колониях усиленного режима. Антимораль прошлого прочно входит в антиморальные принципы дня сегодняшнего. Пусть бы освободили от отбытия наказания всех. В конечном счете пребывание в колонии – это только физические и моральные страдания человека в условиях изоляции.
Уже в 1991 году Аскаров вернулся домой, и не таким уж безысходным оказалось его положение, как оценивал он его через три месяца после ареста. Человек безусловно неординарный, с достаточно высоким интеллектом и высоким уровнем общей подготовки, он мог прожить и другую жизнь, если бы не система, искалечившая его. Даже находясь в тюрьме и признаваясь в получении взяток, он клялся в преданности делу коммунистической партии и ее идеалам. Он мог, забыв о том, где находится, громыхнуть кулаком по столу и требовательно прокричать следователям: «Сядьте!» А после корректного, но жесткого разъяснения его положения расплакаться. Таким уж он был, Асанбай Аскарович Аскаров.
Его подельники в нравственной их оценке оставляли желать лучшего. Всего один пример из жизни «кошелька» Аскарова, одного из идеологов партийной организации Чимкентской области Ахметова.
27 августа 1953 года на первый курс Алма-Атинского государственного пединститута иностранных языков был зачислен будущий партийный функционер и кандидат экономических наук Турмысбек Ахметов. На вступительных экзаменах он выбрал свободную тему сочинения «Непобедимый лагерь мира и демократии». Сей опус на двух с половиной листах ученической тетради написал за Ахметова неизвестный соратник явно русского происхождения.
«Наша социалистическая родина уверенной поступью идет вперед на пути строительства коммунизма. Советский Союз – оплот мира и дружбы между народами. Юноши и девушки отдают все свои силы, всю свою энергию и знания делу мирного строительства, борьбе за счастье своего народа…» (из сочинения Т. Ахметова).
Об истинном уровне грамотешки Турмысбека следствию поведала имеющаяся в его личном деле объяснительная на имя декана, датированная 22 апреля 1954 года: «Я Ахметов даю эту объяснительную так как я не бил пьяним когда вся мои товарищ пьянствовали я бил на Конференции НСО и здесь в институте занимался уроком. В 11 часов ночю ушел в общежитию и видел тов. Сокасбаеву и Толедову. Встретив по коридоре тетя Дуся обвинил меня как пьяним. Я не бил пьяним и не признаю нахальность Дуси».
И вот с такой грамотешкой этот «специалист» успешно окончил институт, защитил диссертацию и долгие годы руководил наукой и образованием в Чимкентской области. Кстати, напоминание об этом он и сегодня считает равным личному оскорблению.
Не лучше выглядел и сын волостного старосты Лесбек Бекжанов. Начиная партийную карьеру, он всерьез опасался, что его социальное происхождение будет препятствием при продвижении по службе. От спецпроверок Бекжанов ушел примитивным способом, изменив в анкетах число, месяц, год и место рождения. Об отце Лесбек вспомнил только в суде. Он не придумал ничего лучше, как заявить, что его миллионы не имеют преступного происхождения и достались в наследство от отца. Правда, нужно было объяснить, как золотые царские империалы превратились в современные рубли. Оказалось – просто. Бекжанов заявил, будто родитель оставил ему мешок с золотом, и он в середине 70-х обменял его на советские дензнаки. Нашлись даже свидетели, которые подтвердили, что видели мешок и в те трудные предвоенные голодные годы получали от старосты по золотой монетке на пропитание.
Воистину велико было партийное лицемерие. Миллионам наших сограждан социальное происхождение родителей закрывало путь к служебной карьере, к выездам за рубеж и т. п. Оказывается, далеко не всем, и не только таким, как Бекжанов. Чего стоят факты из биографии Кунаева, обнародованные его соратником по партии.
Из выступления председателя госпрофа Казахской ССР А. Д. Бородина на XII пленуме ЦК Компартии Казахстана 6 июня 1988 года: «Сколько разговоров было по поводу реставрации торгового дома по ул. Горького в 1980 году. Ведь его отделали так, что сам купец, наверное, увидел и удивился бы. Из бюджета республики и горисполкома на этот дом было затрачено почти 700 тысяч рублей, а почему? Да потому, что в торговом доме до революции небезуспешно вел коммерческие дела отец бывшего первого секретаря ЦК Компартии Казахстана, а директором его одно время была теща Бекжанова Д. (помощник Кунаева). Или другой факт. В 1919 году в Акмолинске колчаковская администрация провела выборы главы городской думы. От купцов, именитых граждан в его состав вошел Шарип Ялымов, ярый противник советской власти. А в 1973 году на городском кладбище в Атбасаре Целиноградской области ему был установлен памятник. Ритуал сопровождался пышными поминками, раздачей подарков, и многие участвовавшие в нем не могли не знать, что оказывают почести бывшему белогвардейцу, громившему Советы и жестоко расправлявшемуся с борцами за власть Советов, среди которых был и классик казахской литературы С. Сейфуллин. Однако люди знали другое: Ялымов – тесть Кунаева».